Мельник принес зажженную лучину и воткнул ее в стену. Потом принес щей, хлеба и кружку браги. В чертах его была странная смесь добродушия и плутовства; волосы и борода были совсем седы, а глаза ярко-серого цвета; морщины во всех направлениях рассекали лицо его.
Поужинав и помолившись богу, князь и Михеич расположились на мешках; мельник пожелал им доброй ночи, низко поклонился, погасил лучину и вышел.
— Боярин, — сказал Михеич, когда они остались одни, — сдается мне, что напрасно мы здесь остановились. Лучше было ехать до Москвы.
— Чтобы тревожить народ божий среди ночи? Слезать с коней да отмыкать рогатки на каждой улице[30] ?
— Да что, батюшка, лучше отмыкать рогатки, чем спать в чертовой мельнице. И угораздило же их, окаянных, привести именно в мельницу! Да еще на Ивана Купала. Тьфу ты пропасть!
— Да что тебе здесь худо, что ли?
— Нет, батюшка, не худо; и лежать покойно, и щи были добрые, и лошадям овес засыпан; да только то худо, что хозяин, вишь, мельник!
— Что ж с того, что он мельник?
— Как что, что мельник? — сказал с жаром Михеич. — Да разве ты не знаешь, князь, что нет мельника, которому бы нечистый не приходился сродни? Али ты думаешь, он сумеет без нечистого плотину насыпать? Да, черта с два! Тетка его подкурятина.
— Слыхал я про это, — сказал князь, — мало ли что люди говорят. Да теперь не время разбирать, бери, что бог послал.
Михеич немного помолчал, потом зевнул, еще помолчал и спросил уже заспанным голосом:
— А как ты думаешь, боярин, что за человек этот Матвей Хомяк, которого ты с лошади сшиб?
— Я думаю, разбойник.
— И я то же думаю. А как ты думаешь, боярин, что за человек этот Ванюха Перстень?
— Я думаю, тоже разбойник.
— И я так думаю. Только этот разбойник будет почище того разбойника. А тебе как покажется, боярин, который разбойник будет почище, Хомяк или Перстень?
И, не дожидаясь ответа, Михеич захрапел. Вскоре уснул и князь.