Они вошли. Он захлопнул за ними дверь. Потом вырвал из рук Божены и Антонина портфели и сказал тоном приказа:

— Приведите себя в порядок и садитесь за стол вместе с моими. Ужинайте, я сейчас…

Никому бы Антонин не доверил портфели, но тут не сказал ни слова. Взяв Божену за руку, он повел ее в комнату.

— Мойте руки и пыль стряхните, — выйдя из-за стола, сказала жена Гофбауэра. Она была бледна, как стена.

Ее невестка стояла у плотно замаскированного окна и напряженно прислушивалась к тому, что происходит на улице.

Через несколько минут все сидели за столом.

— Ружена, — сказал Гофбауэр невестке, — неси на стол все, что есть в доме.

Появились сыр, кусочек ветчины, соленые огурцы, остатки жаркого от обеда. Гофбауэр принес початую бутылку белого вина. Достали рюмки и разлили вино по рюмкам.

Понятно, что всем было не до ужина.

За стенами дома явственно были слышны свистки, топот ног, немецкая речь.

Не успели хозяева выпить вино, как одновременно в окно и в двери раздался стук.

Гофбауэр спокойно поднял руку.

— Сидеть за столом!.. Я сам! — и вышел в коридор.

Вернулся он в сопровождении немца-эсэсовца и двух полицейских чехов.

Вошедшие оглядели обитателей дома, проверили документы, прошли по всем комнатам.

— Вы с какого времени дома? — спросил Антонина старший полицейский.

Антонин ответил, что не выходил с шести часов вечера.

— Стрельбу слышали?

— Да, слышал, и даже выходил на улицу. Но возле их дома все было тихо.

Полицейский переглянулся с эсэсовцем. Эсэсовец кивнул головой. Полицейский взял под козырек и, извинившись за беспокойство, направился к выходу.

Когда опасные гости оставили дом, Альфред откинулся на спинку стула, опустил руки и шумно вздохнул.

— Ну и отчаянные же вы ребята!

В начале второго ночи, разобрав трофеи и засунув под рубаху вскрытую почту, Антонин собрался к Ярославу.

— Может быть, подождешь до утра? — спросила Божена.

— Как же до утра? — не понял Антонин. — Ведь Ярослав утром поедет в Кладно или Бероун, а ему необходимо ознакомиться с этой почтой. Ты ложись и спи. И не тревожься… Теперь все в порядке.

Когда Антонин надел реглан и сунул в каждый карман по пистолету, Божена подошла к нему. Она держала его за отвороты реглана и повторяла как в забытьи:

— Я тебя очень прошу, будь осторожен.

— Я сделаю так, как ты хочешь, — смутившись, ответил Антонин. — Не тревожься.

Осторожно, чтобы не разбудить хозяина, он открыл дверь и вышел.

К Ярославу Лукашу Антонин ходил без опаски. Свое появление в доме он всегда мог оправдать тем, что ему необходимо встретиться с Гоуской.

В этот час Гоуска, конечно, спал без задних ног.

Антонин отпер своим ключом дворовую калитку, обогнул особняк и постучал в окно полуподвальной комнатушки.

— Кто там? — отозвался Лукаш.

— Слива.

Войдя в комнату, Антонин неожиданно для себя обнял Ярослава и поцеловал в обе щеки.

— Что за нежности? — удивился Ярослав.

Антонин бросил кепи на кровать и заметался по комнате, не зная, с чего начать свой рассказ.

— Дело так обтяпали, что ни одна ищейка не доищется… — начал Антонин.

Ярослав слушал внимательно, поглаживая усы, выказывая свое одобрение скупыми жестами. Потом Лукаш спросил:

— А как же твой хозяин об этом пронюхал?

— Убейте, не догадываюсь, — сознался Антонин. — Ничего не могу понять.

— Да! — многозначительно сказал Ярослав. — Мы себя умниками считаем, а выходит, есть люди и поумнее нас.

— Выходит так.

— Вот что. Ты пришли ко мне этого своего хозяина. Теперь-то ясно, что это патриот, преданный нам человек. Я с ним обо всем потолкую. Такие люди сейчас на вес золота.

— Пришлю, — сказал Антонин.

Потом они принялись за документы, захваченные на операции. Самую большую ценность имел план разрушения Праги, разработанный гестапо. План был подписан штурмбаннфюрером СС Обермейером и утвержден штандартенфюрером фон Термицем. Уничтожению подлежали все крупные предприятия столицы, заводы Шкода, «Колбен-Данек», Сименса, Форда и многих других, более мелких, почти все крупные административные и исторические здания: Строговский дворец, дворец Печека, тюрьма Панкрац, Карловский университет, главный телеграф, радиотрансляционный узел, мосты через Влтаву, электростанции, депо.

Были указаны ориентировочные сроки вывода объектов из строя, перечислялись лица, ответственные за проведение этих акций, перечислялись места, где будут заложены взрывчатка и горючие материалы.

Ярослав бережно собрал бумаги, спрятал их в холодной топке котла и сказал:

— Большое дело вы сделали, ребята. Неоценимое. Партия поблагодарит вас за это. Сегодня же ваш успех станет известен Центральному комитету.

Немного помолчав, он спросил:

— А где дочка?

— У меня на квартире, спит.

— Так… так… — каким-то необычным тоном проговорил Ярослав.

— Ну, я побегу, — Антонин схватил кепку. — Буду думать над тем, как перебросить в город Глушанина с людьми. Теперь, когда мы знаем их план, здесь работы хоть отбавляй.

— Ничего, скоро и мы отдохнем, — проговорил Лукаш. — Отдохнем и погуляем на славу…

Глава тридцать восьмая

Обстановка складывалась совсем нехорошо, и это отлично понимал Гоуска. События последних дней апреля заставили его серьезно призадуматься над собственной судьбой.

Советские войска заняли Брно и Моравскую Остраву, они полностью окружили Берлин и ворвались в его предместья. Подумать только: русские в Берлине! Что же будет дальше? А партизаны хозяйничают на территории всей Чехословакии. Их отряды и соединения налетают на города, уничтожают немецкие гарнизоны, освобождают заключенных из тюрем и лагерей, передают власть в руки населения, кричат: «Да здравствует СССР!», «Слава Советской армии!», «Наздар Готвальд!». А что творится в Праге? Вот когда чехи начинают показывать свое истинное лицо! Горожане распоясались, распевают чехословацкий гимн, по утрам на месте немецких флагов появляются чехословацкие, поверх объявлений немецкой администрации неуловимые руки наклеивают воззвания коммунистов.

Вчера продавец газетного киоска отказался принять немецкие деньги, а когда Гоуска хотел его припугнуть, ответил: «Я вас, пан Гоуска, давно держу на примете. Надеюсь, что дней через пяток мы побеседуем более откровенно». И при этом ухмыльнулся. Ухмыльнулся и посмотрел так, что у Гоуски пропало всякое желание читать свежую газету. А сегодня на улице Гоуске кто-то сунул газету прямо в руки. Гоуска в свою очередь засунул ее в карман — и только дома увидел, что принес «Руде право». У него мурашки побежали по спине. Он отбросил от себя газету, точно крапиву, которая жгла руки. Черт его знает, до чего можно дойти! Сунешь руку в собственный карман — и, пожалуй, обнаружишь там гранату. Теперь все может случиться.

Гоуска подошел к газете, валявшейся на полу, и отшвырнул ее ногой. Она отлетела к окну. Гоуска открыл стенной сейф. Пересмотрел все бумаги, одни из них оставил, другие сжег. Чековую книжку на швейцарский банк зашил под подкладку пиджака. Осмотрел ящики письменного стола. Главное — не оставить улик.

Отобрав из вещей самое необходимое, Гоуска набил ими два небольших чемодана и запер их на ключ. Теперь он все-таки решился дотронуться до «Руде право». Интересно, что пишут коммунисты? О, они сейчас обнаглеют, в этом нет никаких сомнений. Подходит их время.

Газета призывала народ к восстанию. Она предупреждала, что гитлеровцы замышляют разрушить Прагу, стереть ее с лица земли, и что единственная сила, которая может сорвать планы фашистов, — это сами пражане. «Прага не должна стать последней крепостью немецкой обороны, не должна быть предана опустошению и разорению. Берите пример с Парижа, откуда разгромленные банды оккупантов вынуждены были бежать еще до прихода армии освободителей, так как им угрожало сплоченное и самоотверженное ополчение народа…»