Глеб Иванович дал немного денег. Фекла приехала из Николо-Павловки, устроила Фельку за небольшую плату на квартиру. Ученье давалось легко. По утрам бегала в столовую, мыла посуду и чистила картошку. По воскресеньям иногда работала в столовой целую смену. Ей там нравилось. Во время обеда столовая наполнялась разными людьми, было шумно и весело.

К четырнадцати годам Фелька вытянулась, в ней уже можно было различить крепкую привлекательную девушку. Ее любили в столовой за старание, за то, что она всегда соглашалась делать работу, которую считали грязной или неприятной. Ее часто просили заменить кого-либо из заболевших работниц, и Фелька не отказывалась. Во время каникул она работала в столовой наравне со взрослыми женщинами. Была подавальщицей, посудомойкой, помогала поварихе, скребла и мыла полы, окна, чистила плиту.

Пришли однажды какие-то люди. Бойкая девушка в красной косынке, коротко стриженная седая женщина с пристальными горящими глазами, усатый дяденька в холщовой толстовке с таким же холщовым портфелем. Потом Фельке сказали, что это из профессионального союза пищевиков. Они вызвали Фельку в контору, посадили рядом за стол, где обычно сидел заведующий. Она смущалась, невпопад говорила что-то, сбивчиво отвечала на вопросы. Из разговора Фелька поняла одно: ее хотели куда-то и зачем-то выдвинуть. Тогда она насупилась и сказала:

— Не хочу я выдвигаться, я учиться хочу. Вот.

Эти трое переглянулись и засмеялись.

— Работать тебе еще рано, вот что, — сказал усатый дяденька. — Мы Фирсова, заведующего, оштрафовали за экс… то есть за то, что он тебя незаконно работать заставлял.

— Не заставлял он меня, — у Фельки на глазах навернулись слезы. — Его мамка моя упросила взять… нелегально.

— Что, что? — спросила седая тетенька, а девушка в красной косынке опять рассмеялась.

— А что, чем она хуже? — все еще улыбаясь, спросила девушка. — Вот вам еще одна юная конспираторша…

— Никакая вам я не спираторша! Я учиться хочу… И есть надо. Даром-то никто не кормит.

— Подумаем, как тебя в интернат определить, — сказал дядька.

Фелька стала учиться и жить в детской трудовой школе имени командира товарища Блюхера. Школа эта помещалась в большом двухэтажном особняке, бывшем доме богатого купца.

Кроме арифметики, письма, истории и географии, других обычных предметов, здесь учили домоводству. Кроили и шили майки, трусы, а девочки постарше — рубашки и платья. Мальчишек приучали к слесарному и столярному ремеслу. Жили в верхних комнатах, а в подвалах, где раньше у купца были склады, размещались всякие мастерские.

За два года учебы, которые пролетели как-то незаметно, Фелька несколько раз бывала в столовой, где она раньше работала. Здесь ее хорошо встречали, обо всем расспрашивали и обязательно кормили манной кашей с подсолнечным маслом. А Фелька нет-нет да и выходила в обеденный зал, быстро проходила между столиками. Она и сама себе не созналась бы, что невзначай хотела увидеть Яшу, веселого и красивого студента Свердловского института. Он, бывало, шутил с ней, говорил, что ей надо обязательно учиться, говорил, что будет помогать ей, если надо, заниматься с ней математикой и физикой.

У Фельки дрожали коленки, она краснела и убегала на кухню. Эти разговоры не остались незамеченными. И однажды пожилая подавальщица тетя Нина спела на кухне частушку:

Фелька сразу поняла, что это про нее. Она не сердилась на тетю Нину. Просто почему-то стало стыдно, и она не выдержала, заплакала. А может, не от стыда, а от молодого, неосознанного смятенья, от предощущенья радости?

В то время по всему городу только и разговоров было что про новое большое строительство. Говорили, что очень скоро на плоских лесистых горах, куда все еще ходили за ягодами и грибами, поднимется громадный металлургический завод. Об этом часто писали газеты.

Фелька читала, но не представляла себе, как это на лесистых горах можно поставить завод, такой же большой, как тот, что у Гальянки. Ведь тот завод строили чуть ли не двести лет, а теперь хотят за какие-то пять-шесть лет построить чуть ли не в три раза больше, чем старый.

Рабочие в столовой говорили, что в рудных карьерах горы Высокой появилась невиданная паровая машина с трудным названием — экскаватор. Двое мастеров на этой машине делают столько, сколько шестьдесят здоровенных ломщиков.

Фаина вместе с другими бегала смотреть, как по новой железной дороге бегут вагонетки с рудой, и ни одна из них не падает. Вагонетки одна за другой бегут по рельсам, их тянут крепкие веревки, свитые из проволоки. Эти веревки уходят в высокую башню, в которой, говорят, стоит машина, сильная и умная. Когда Фелька узнала, что эта машина заменила целую тысячу лошадей с дребезжащими таратайками, она не очень поверила в это. Ну, может, сотню-другую лошадей и заменила. А тысячу? Сказать страшно!

Рядом со столовой, где когда-то начинала работать Фелька, выстроили две новых: одну большую, а другую поменьше. В малую местных рабочих не пускали, даже инженеры заходили редко. Там питались американцы и немцы, которых называли то заграничными, то иностранными специалистами, иностранцами. Рабочие в шутку называли их нехорошим словом, пропуская букву «т». Но все говорили, что пока без них нельзя. Ведь и машины тоже были заграничные.

Рассказывали, что им каждую неделю платили чистым золотом и кормили получше, чем своих. А Фелька видела золото только на руке у матери — тоненькое обручальное колечко.

Писали в газетах и о том, что где-то далеко, у горы Магнитной и в Сибири, тоже шли большие стройки.

А в городской газете уже не первый месяц писали про ударный железный комсомольский полк. В него принимали только грамотную, отчаянную, сильную молодежь.

Парни и девчата из этого полка носили зеленые «юнгштурмовки», ремни с портупеей, береты и красные косынки. Они целыми сутками не уходили с площадок необъятной стройки, начавшейся сразу во многих местах города и за городом.

Вот кому от всего сердца завидовала Фелька. Да, то были не подсобницы в столовой, а настоящие строители новой жизни.

На Лебяжинском руднике пустили вскоре такую же наземную канатную дорогу, что и на горе Высокой. А в карьере Высокой горы появился уже не паровой, а электрический экскаватор. Он был без трубы, не так сильно гремел и пыхтел, а работал намного лучше парового.

«Скорее, скорее бы вырасти! И туда. На стройку, в комсомольский железный полк», — думала Фелька. Она покажет себя, ведь работы она не боится.

Много о будущем заводе рассказывал Яша. Говорил интересно, размахивал руками, горячился и ругал каких-то маловеров и нытиков, которые только мешают и суют палки в колеса.

— Ну, ничего, — он грозил вдаль кулаком, — партия им покажет, где раки зимуют. Партия в обиду не даст! Эх, Фелька, жалко, что больно ты молода. Расти давай да учись. Тебе советская власть все дороги открыла…

Тетя Нина на кухне как-то сказала Фельке:

— Что, не видать твоего Яшеньки? Нет его, на практику они уехали, в Сибирь. Он как-то тут про тебя спрашивал…

У Фельки сразу аппетит пропал и ложка из рук вывалилась. Ох уж эта тетя Нина, все-то она заприметит…

— Да ты не бойся, приедет ведь он.

— Больно нужно, — покраснев, ответила Фелька и отодвинула тарелку.

К швейному делу у Фельки душа не лежала. Поэтому после школы отправили ее на курсы младших зоотехников-кролиководов. В конторе долго объясняли, как это нужно и важно — разводить кроликов.

— Видишь, сколько новых столовых настроили, а люди к нам все едут и едут. Чем их кормить? С одного хлеба такую работу не потянешь, мяса надо. А где его сразу столько взять? Скотину резать нельзя. Ну, съедят сразу всю скотину, а потом что? Тут другое дело — кролик. С него ни молока, ни масла. Зато быстро растет, и мясо у него полезное. А потом тебя союз пищевиков выдвигает, как ты уже работала в столовой. Знаешь, что из ничего щей не сваришь. Так что поезжай, а потом видно будет…