— Нет, не сегодня, тетя Вив. Мы должны забрать его в дневное время.
— Почему? Почему в дневное время?
Мое сердце несется вскачь.
— Для начала, мы не можем рисковать и выходить после наступления комендантского часа. И понадобится время, чтобы отвезти его туда, куда нужно.
— Ох.
— В любом случае, как я и сказал, такие вещи лучше делать на виду. В середине рабочего дня. Вечером джерри скорее остановят вас, посчитав, что вы что-то задумали.
Я крепко сжимаю ладони, чтобы Джонни не заметил, как я дрожу.
— Тетя Вив, вы сможете оставить его у себя всего на одну ночь?
О Боже.
— В соседнем доме живут немцы.
Я едва могу говорить, все заглушают глухие удары моего сердца.
— Это не проблема. Они же не собираются приходить прямо к вам в дом…
Я молчу.
— Забавно, но это даже поможет. Пойдет нам на пользу. Никто не подумает, что вы станете рисковать. Вас никогда не заподозрят в том, что вы кого-то прячете. В такой близости от немцев.
Я не могу сказать ему, насколько близко они на самом деле. Не могу рассказать ему о Гюнтере и о том, как опасна эта затея. Знаю, это нечестно по отношению к Джонни: если он будет мне помогать, то должен полностью понимать риски. Но я не могу.
— У вас есть, где его спрятать? — спрашивает Джонни. — Какой-нибудь укромный уголок в доме?
Я думаю о чердаке, где иногда играют Милли с Симоном.
— У нас есть небольшой чердак в задней части дома. Там отдельная лестница. Он не спрятан, но заметен не сразу. — Пытаюсь вспомнить, играл ли он там с вместе с Бланш, но то время кажется слишком давним, как изображение сквозь призму: крохотное, радужное, далекое. — Не знаю, бывал ли ты там когда-нибудь…
— А одежда, которую он мог бы носить, есть?
Теперь глаза Джонни блестят. Он взволнован: пазл собрался, все кусочки встали на свои места. С нехорошим предчувствием я понимаю, что для него это все еще игра.
— Он может надеть что-нибудь из старых вещей Юджина. Они будут ему слишком свободны, но они примерно одного роста, — говорю я.
Джонни кивает:
— Никто не должен знать. Ни Бланш, ни Милли — никто. Так будет безопаснее для всех.
— Да, конечно.
Его горящий взгляд останавливается на мне.
— Так вы сможете это устроить, тетя Вив?
Я думаю об опасностях, которые подстерегают нас — мою семью, Джонни — и расходятся, словно круги на воде в том месте, где в пруд бросили камень. Но потом я вспоминаю Кирилла: он пришел, чтобы найти меня.
— Да, смогу.
— Спрячьте его на ночь, а первым делом утром я уже буду у вас. Мне нужно взять лошадь и повозку: этот трактор на последнем издыхании. Я найду что-нибудь, чтобы накрыть его. Я буду у вас, как только смогу. Обещаю.
И вдруг все это становится реальным. Весь ужас, который я отгоняла, сжимает мою грудь так, что невозможно вздохнуть.
— Я сейчас же отправлюсь встретиться со своим связным. — Неожиданно лицо Джонни расплывается в усмешке. — А вы, оказывается, темная лошадка, тетя Вив. Никогда бы не подумал про вас такое. Что ж, это хорошо.
По пути домой мне постоянно хочется оглянуться. Как в те летние деньки, еще до оккупации, когда мы с девочками шли по перешейку с острова Лиху и нас преследовал страх, что вода нас догонит.
Глава 71
В спальне достаю из гардероба вещи Юджина: брюки, пару льняных рубашек, ботинки из толстой кожи. Взяв одежду в охапку, иду к лестнице рядом с комнатой Бланш. Она ведет на чердак.
Слышу, как за спиной открывается дверь. Из своей комнаты выходит Эвелин. У меня внутри все обрывается. Не хочу придумывать объяснения для нее.
Эвелин пристально смотрит на одежду и обувь в моих руках.
— Что ты делаешь, Вивьен?
— Ничего… не беспокойся.
— Вивьен, зачем тебе его одежда? Он возвращается?
— Нет, не сегодня. Я просто разбираю вещи. Навожу порядок в гардеробе. Освобождаю место.
Кажется, она меня не слушает.
— Он возвращается домой, да, Вивьен?
Неожиданно ее лицо оживает в отчаянной надежде. Меня охватывает печаль. В последнее время это часто происходит: Эвелин постоянно заново сталкивается с жестокостью жизни и ужасным осознанием отсутствия сына.
— Нет. Юджин пока не возвращается. Он все еще далеко, Эвелин.
— Ты говоришь правду?
— Да, конечно. — Говоря это, я чувствую вину за столько вещей. — Мне очень жаль, Эвелин.
С колотящимся сердцем жду внутри сарая. Кирилл опаздывает, и я начинаю думать, что, возможно, он уже умер. От этой мысли маленькая постыдная часть меня, забившаяся, словно мышь, в дальнем уголке разума, испытывает облегчение. Потому что, если бы он не пришел, мне не нужно было бы всего этого делать.
Слышу шарканье за спиной и оборачиваюсь. Кирилл здесь. Он так слаб, что едва может идти. Беру его за руку, чтобы помочь. Стоит прекрасный летний вечер, и солнце еще немного пригревает, но Кирилл дрожит. Мы идем по полям, переходим дорогу, стараясь держаться в тени. Кирилл двигается так медленно, что мне кажется, мы идем целую вечность. Я позволяю себе выдохнуть, только когда закрываю за ним заднюю дверь дома.
На кухне сажаю Кирилла за стол. Его взгляд кажется затуманенным и отстраненным. Насколько все это: моя комната, наши планы — реально для него? Может, настоящее ускользает от него, а мир становится иллюзией, исчезающим местом, наполненным туманом и воспоминаниями? Или, может, все происходящее кажется ему сном?
— Кирилл, ты не изменил своего мнения? Ты еще хочешь бежать? Ты готов рискнуть? Я должна быть уверена.
Он пытается заговорить, но его сотрясает кашель, лишая сил.
— Да, — произносит он, кашляя, выдавливая слова, как будто не смея упустить момент. — Да.
Кашель прекратился. Кирилл кладет голову поверх сложенных на столе рук, словно она слишком тяжелая и он не может держать ее прямо.
— Тогда вот, что мы сделаем. Сегодня ночью ты можешь остаться здесь. Будешь спать на чердаке, — говорю я.
— Спасибо, Вивьен.
— Утром за тобой придут и заберут тебя в безопасное место. До тех пор, пока тебе не сделают документы. После этого ты станешь жить здесь, как местный. Мы найдем тебе жилье.
Кирилл сжимает мою ладонь.
— Спасибо, — говорит он. — Спасибо.
Когда он сыт и вымыт, отвожу его на чердак. Сердце колотится у меня в горле, но в доме тихо: девочки в своих комнатах, Эвелин крепко спит.
На чердаке уже все готово. Я поставила старую раскладушку и застелила ее теплыми одеялами, принесла одежду Юджина, свечу и воду, чтобы можно было попить ночью.
Увидев это, Кирилл тихо вздыхает, как будто наконец-то может дышать свободно.
— Спасибо за вашу доброту, — говорит он.
Закрываю за собой дверь на чердак. Меня охватывает чувство триумфа: мы столько сделали. Сегодня я смогу присмотреть за ним, и ему не придется возвращаться в этот адский лагерь. Я знаю: то, что Кирилл здесь, в моем доме, — правильно. Это ощущение окатывает меня теплом, как лихорадка.
Я спускаюсь в спальню и готовлюсь к приходу Гюнтера: расчесываю волосы, наношу на кожу немного духов, которые он подарил мне. Слышу знакомые скрипы и шорохи дома, когда он затихает и словно готовится ко сну. Но в следующую секунду робкое чувство триумфа покидает меня. Ладони внезапно намокают от пота, и щетка для волос выскальзывает из руки. Даже находясь внизу, в своей спальне, я слышу кашель Кирилла.
В десять часов Гюнтер стучит в дверь.
— Вивьен.
Он всегда произносит мое имя так, словно отвечает на вопрос.
Веду его в свою комнату.
Гюнтер целует меня, но отстраняется, слегка нахмурившись и вглядываясь в мое лицо.
— Что такое? — спрашивает он.
— Ничего.
Он не убежден.
— Ты кажешься взволнованной, дорогая. Расскажи мне, в чем дело.
— Ни в чем. Правда. Все как обычно. — Я хватаюсь за первое объяснение, которое могу придумать. — Просто надо накормить всех. Нам не хватает продуктов…