И он медленно и печально ушёл с балкона.
«Она разбила мне сердце» - думал Алёша, лёжа на диване и почёсывая разбитое сердце: «Плюс ко всему она расширяется, расширяется как Вселенная… А что есть Вселенная? Вселенная это непознанная бесконечность… Значит, моя жена это непознанная расширяющаяся бесконечность… Как, как познать её?» Не найдя ответа на этот сложный вопрос, Алёша повернулся к стене, отгородившись от всего мира и даже от телевизора. «А что есть наша жизнь? Наша жизнь есть череда бессмысленных усилий, приводящих лишь к новым страданиям и новым мукам…» - слёзы уже были готовы сорваться с Алёшиных ресниц и капнуть на плед, но голос жены заставил их высохнуть.
- Ужинать иди, Сыпкин! – и сердце Алёши перестало чесаться, печаль ушла, а глаза заблестели в предвкушении еды.
За ужином Алёша рассказывал жене о том, насколько он продвинулся в расшифровке одной древнегреческой эпитафии, потом сходил в туалет за Бродским и читал стихи, потом просил добавки и объяснял величие природы на примере зайчика и его дырочек. Жена Алёши, несмотря на суровую внешность, была женщиной впечатлительной, она представила бедного зайчика со смещёнными дырочками и глаза её повлажнели.
- А ведь действительно страшно… Ошибка на один сантиметр и… Бедный, бедный зайчик… Ну ладно, даю тебе месяц на твои надгробия. Но ровно через тридцать дней – на работу! Я не могу больше одна всё тянуть, только на еду тысяч двадцать уходит, а ещё ипотека, сын, между прочим, растёт, ему тоже деньги нужны… А цены? Знаешь, сколько сейчас стоит картошка? А джинсы с кроссовками?
Но Алёша не стал отвечать и побежал на диван, к тому же он действительно не знал, сколько стоит картошка. Имре Кертес про это не писал…
А через месяц Алёша Сыпкин вместе с вещами, книгами и фотографиями древних надгробий переехал к маме.
- Понимаешь, мам, - говорил Алёша, доедая борщ: - Я-то не изменился, а вот у неё куда-то пропала эта мягкость, эта способность понять и простить близкого человека. Эта уже совершенно не та милая и наивная барышня, на которой я женился, в которую был влюблён, как мальчишка… Где её доброта, где её готовность пожертвовать собой ради любимого человека? Где, где это чудное некрасовское «Коня на скаку остановит, в горящую избу зайдёт…»? Куда всё это подевалось? Как она может спокойно жить, есть, спать, зная, что её мужчина плачет?
И в пустую тарелку из-под борща упала одинокая слезинка.
- Не плачь, сынок, - ласково отвечала мама: - Не надо… Может, за двадцать-то лет кони ускакали, а избы сгорели наконец? Может, устала она, а, сынок? Но ты не расстраивайся, иди, подреми. Пенсия у меня хорошая, нам хватит…
Но Алёша уже не слышал. Он уже дремал, подложив под голову томик Имре Кертеса и там, в этой дремоте, никто не требовал от него работать и зарабатывать. В этой дремоте Алёша ходил меж рядов великолепных древних надгробий, спрятанных в прекрасных розовых кустах под оливами и расшифровывал, расшифровывал эпитафии, пока не засыпал окончательно…
Р Е Д А К Ц И О Н Н О Е З А Д А Н И Е
В Москве – всплеск рождаемости, или «беби-бум», как назвали его учёные. «Об этом надо писать!» - решили в редакции и мы с фотокорреспондентом получили задание – объехать несколько роддомов, ЗАГСов, яслей и детских садов, где выяснить, так ли это на самом деле или это очередные красивые слова городского руководства. Первым адресом в моём блокноте значился роддом № 24. Действительно, к зданию одна за другой подъезжают машины, из роддома выходят счастливые родители, бережно прижимающие к груди разноцветные свёртки с новорождёнными жителями столицы. В скверике неподалёку собрались и уже вовсю празднуют многочисленные родственники. Вот где проявляется исконно московское хлебосольство! Здесь рады каждому, подошедшему поздравить, рекой льётся молодое вино, мужчины режут баранов, варят плов, танцуют лезгинку, по старинной русской традиции стреляя в воздух из автоматического оружия. Невдалеке женщины, кутаясь в хиджабы, колдуют над зеленью и овощами, пекут лепёшки и лаваши, накрывая всё новые и новые импровизированные столы. Разумеется, мы с фотокорреспондентом не удержались и тоже подошли высказать свои поздравления. В скверике нас сразу окружили весёлые и счастливые люди, на разных языках приглашавшие разделить с ними их радость. Мы выбрали москвичей Раджабековых, только-только получившим из рук заботливых медсестёр нового члена своей семьи. Сидя за дастарханом, мы узнали, что у Едгора, как звали молодого отца, уже есть пять дочек и вот, наконец, родился сын. «Настоящий русский батыр!» - сказал нам через переводчика подъехавший на своей маршрутке дедушка, отец Едгора. Сам Едгор, путая от волнения слова, рассказал, что очень любит свою жену, что сам он торгует зеленью и вынужден часто по делам бизнеса ездить за границу, в Чуйскую долину, где его братья занимаются выращиванием этой зелени. Ещё раз поздравив Едгора и пообещав, что завтра же купим у него на пробу немного товара, мы откланялись и поспешили в находящийся неподалёку ЗАГС.
Заведующая ЗАГСом Аревик Гургеновна была само радушие. Она рассказала нам про новые свадебные обряды, популярные среди молодых москвичей, напомнила про размер калыма, угостила настоящим русским хинкалом, без которого сейчас не обходится ни одна свадьба и подарила прекрасно иллюстрированную книгу «Московские свадебные традиции армян». «Скажите, Аревик Гургеновна, - спросил ваш корреспондент: - А какие имена сейчас дают новорождённым москвичам?». Аревик Гургеновна принесла журнал записей, открыла и показала нам. «Самое популярное имя для мальчиков, как вы видите, Лю Бэй. Только за август наш ЗАГС зарегистрировал 120 маленьких Лю Бэев. Также в августе Россия пополнилась 75 Цао Лянами и 47 Мао Фэями. Немного отстают по популярности имена Вахтанг, Шамиль и Рамзан. Девочек называют Хуан Цзю, Чин Юн, Азиза, Гюзель, Дарина… Канули в прошлое такие имена, как Иван, Сергей, Оксана, Людмила… Хотя есть вот один Михаил, и фамилия красивая – Галустян». На этом мы попрощались с гостеприимной Аревик Гургеновной и направились в ближайший детский садик.
Звонкие детские голоса были слышны издалека, так что садик мы искали недолго. Зайдя во двор, мы убедились – «беби-бум» действительно существует, и не только в отчётах чиновников! 47 детишек, и это только в одной младшей группе! «Как с таким количеством детей управляется одна воспитательница, которой, к тому же, всего 14 лет?» - с таким вопросом мы обратились к Зульфие Маратовне, заведующей детским садиком. Ответ оказался прост – молоденькая воспитательница Мадина, кстати, дочь заведующей, приходится старшей сестрой 35 малышам! Разумеется, они её слушаются, ведь Мадина может при случае и наказать. «По-родственному, конечно. А остальные 12 детей, как видите, афророссияне» - продолжила Зульфия Маратовна и мы обратили внимание на её интересное положение. «Да, - заулыбалась заведующая: - Сегодня-завтра буду рожать и малыша сразу отдам Мадине, в младшую группу…»
Потрясённые, мы уходили из детского садика. На наших глазах, сейчас, сегодня, в Москве происходит демографический взрыв, стыдливо называемый «беби-бумом»! Не прав, ох как не прав был великий русский акын Ломоносов! Не Сибирью российское могущество прирастать будет, а Москвой! И немного Пекином. И Баку. И Ереваном, Махачкалой, Ташкентом, Тбилиси…
С Л У Ч А Й Н А Я В С Т Р Е Ч А
(психологическое эссе)
Начиналось-то всё, в общем, довольно обыкновенно. Шёл домой интеллигентный пожилой мужчина, Дмитрий Викторович Голован. Поздно вечером шёл и навеселе, в костюме и с чеховской бородкой. Навеселе потому, что с дружеских посиделок возвращался. С пьянки, если честно. А навстречу ему другой мужчина шёл, Коля. Просто Коля, без фамилии, отчества и бородки. Так, с лёгкой щетиной шёл, но тоже от друзей, тоже навеселе и с хорошим настроением. Коля на метро спешил, ему успеть до закрытия надо было, что б домой уехать, завтра ж на работу. Но где здесь метро, на этой Профсоюзной улице, Коля не знал, они с другом на машине приехали. Друг выпил и уснул, ему хорошо, он в отпуске, а Коле в Медведково пилить и к восьми утра в магазин мебельный на Проспекте Мира, где он сборщиком мебели работает. А Дмитрий Викторович Голован служил врачом-психотерапевтом и пьянка, с которой он возвращался, была посвящена публикации его научной работы про универсальную восьмеричную модель личности. Очень интересная работа, в которой Дмитрий Викторович впервые в психиатрии решил противопоставить психастенические и паранойяльные личностные особенности. То есть пьянкой такое назвать всё-таки нельзя, это было отмечание научных достижений доктора Голована им самим и двумя его друзьями не из мира науки. Вообще не из этого мира друзья были. Да и как друзья – так, сущности какие-то, тени, сомнения… Да и были ли они… Но отмечали всё равно на троих, как и положено по русской традиции. Дмитрий Викторович, по крайней мере, так думал. А Коля ничего об этом не знал, он просто человека на пустой улице увидел и чуть ли не бегом к нему направился. Ему всё равно, Коле-то – хоть психиатр, хоть дворник, лишь бы дорогу к метро показал. К тому же он ни разу в жизни с психотерапевтами не сталкивался, даже по поводу метро. Подбежал наивный Коля к Дмитрию Викторовичу, отдышался и спрашивает: