Движение линкоров замедлилось, они словно вошли в нечто вязкое и плотное. Иллюзия! Это замедлилось время.

И тогда пленка наконец прорвалась и показались носы кораблей, и выплыли корпуса, кромсая и разбрасывая остатки пленки.

И тогда я осознал себя сидящим в кресле перед монитором. Облизал пересохшие губы и почувствовал вкус крови на языке. Опустил глаза: рубашка закапана кровью. У меня еще хватило сил поднести руку к носу и увидеть каплю крови, стекавшую по тыльной стороне кисти.

– Быстрее, – прошептал я. – Ребята, только быстрее!

И потерял сознание.

Александр Прилепко стоит передо мной на коленах, его ладони лежат поверх моих. От них исходит тепло.

– Все в порядке, Даниил Андреевич, мы прорвались.

– Там линкоры…

– Не догонят. Уже не пытаются. Скоро мы войдем в гипертоннель.

Он отнимает руки, ладони окружены зеленым сиянием Анахаты.

– Спасибо. Скольких мы потеряли?

– Четыре корабля.

Гораздо больше. Еще были сожженные гравипланы на подлете к космопорту и около сотни убитых в тюрьме. Стоит ли этого Тессианский флот?

Закапанное моей кровью роскошное жабо на купленной Юлей рубашке (боже, как давно это было!) снова плывет перед глазами.

– Вам надо прилечь, – говорит Саша.

Я пытаюсь встать, опираясь на его плечо, второе мне подставляет Юля.

Прямо передо мной на мониторе искажаются звезды, и пространство искривляется чудовищной лупой – гиперпереход.

Тессианский флот – просто гора напичканного электроникой железа. Но он поможет Кратосу. Гора железа не стоит жизней людей, но свобода нынешняя и грядущая, свобода этого стоит.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Даниил Андреевич Данин

Выход из гипертоннеля далеко от Кратоса. И правильно, никто не вывалится из гиперпространства непосредственно над планетой.

До нее неделя пути. Так что я успел перезнакомиться со всеми бывшими узниками, оказавшимися на нашем корабле. Это Преображенные, которых привел на корабль я, и несколько человек, пришедших с Германом. С генералом все в порядке: летит на одном из кораблей. Витус с Геннадием – на другом.

Из Преображенных я ближе всего сошелся с Сашей Прилепко и его другом Анатолем ван Линнером. Первый действительно оказался преподавателем Университета Версай-нуво, биопрограммистом. Я мысленно поставил себе пять с плюсом по физиономистике. Правда, последние три месяца у Саши были проблемы: из Университета пришлось уволиться из-за истории с цертисом и подозрения на Т-синдром. До расстрела дело не дошло. Симптомы удавалось долго скрывать, и коллеги проявили лояльность.

А потом погиб его цертис, и Саша оформил у нотариуса посмертную записку. Мне хотелось побольше узнать об отношениях с цертисом. Как может человека настолько привязать к себе инопланетное существо?

– Цертис – это бодхисатва, Даня. Он поднимает, он помогает пробить верхние чакры. Как может привязать к себе духовный наставник?

– Духовными наставниками были люди.

Саша улыбнулся.

– Почему ты так думаешь? В исламской традиции есть представление о духовной инициации духом умершего святого. Это близко. Только цертис совершенно реален.

– Цертисы – духи умерших?

– Не совсем. Или совсем нет. Я не так уж много о них знаю. Они могут принимать любые формы. Мой являлся мне прекрасной женщиной. И они могут все, что и Преображенные, даже много больше того.

История Анатоля ван Линнера оказалась не менее занимательной. Он работал на Дарте. Геологом. Нет ничего банальнее. Геолог с Дарта – все равно что дизайнер с Тессы, одна из самых распространенных профессий. И его жизнь не обещала никаких неожиданностей, кроме открытия новых месторождений никеля или меди, которыми так богат Дарт. Но прилетели метаморфы и захватили планету. А потом начали регистрацию жителей.

– Значит, ты знаешь, чего добиваются теосы? – спросил я. – Для чего им регистрация?

– Во время регистрации в кровь вводят какой-то препарат, который инициирует трансформацию. Где-то через неделю все зарегистрированные жители Дарта обнаружили у себя симптомы Т-синдрома.

Значит, и Юля, и Гена, и Витус, и юноша Артур уже больны. Я сжал губы.

– То есть они проводят целенаправленное заражение?

– Да.

– Господи! Да зачем это?

– Это многократно усиливает их армию. От теоса на войне куда больше толку, чем от любого человека.

Я хотел было воскликнуть, что болезнь смертельная, что это не более года жизни, и все они калифы на час.

Но тут же вспомнил, что передо мной человек, зараженный Т-синдромом как раз около года назад, и смолчал.

– И обеспечивает поддержку, – продолжил Анатоль. – Новоиспеченные теосы обычно поддерживают теосов: в человеческом обществе им все равно нет места.

Я не стал спорить, слишком хорошо помнил дерево, к которому меня привязали на Светлояре, и направленные на меня Иглы Тракля.

– Почему же ты их оставил?

– Потому что люблю свободу, – он улыбнулся. – Я дезертировал и тут же попал в тюрьму. Их власти очень трудно сопротивляться, Даня, и не только по разумным основаниям, не только инстинкт самосохранения заставляет Преображенных поддерживать себе подобных. Есть что-то еще. Возможно, просто энергия Манипуры, умноженная на число теосов. Представляешь, какая махина? Таких, как я, единицы. Я смог уйти только благодаря Саше, он меня вытащил.

Оказывается, Анатоль оканчивал Университет Версай-нуво еще во времена, когда и Александр Прилепко был студентом. Там они и познакомились.

Следующим интересным персонажем был Дидье Шинон, психолог Центра, один из немногих, не зараженных Т-синдромом. Его историю я сначала услышал от Анатоля.

– Они действительно честные убежденные люди, – начал он. – Вам про них никто дурного слова не скажет, даже из тех, кто сидел в первом корпусе задолго до нашего ареста, с кем они «работали», хотя отношения с заключенными у них, сам понимаешь, специфические. Надо быть очень чистым человеком, чтобы не озвереть на этой должности и не обратить свою власть во зло. Они все в обязательном порядке проходят курс психологической помощи в том же Центре. Иначе на должность не назначат. Это было в другом корпусе, но в тюрьме свой телеграф. Так вот, как только теосы начали пихать по двадцать человек в камеру, работники Центра возмутились. Варварство! Изуверство! Пустое мучительство! Им посоветовали замолчать или покинуть Центр. И пояснили, что новая власть не нуждается в их услугах. Они остались. Нельзя оставлять без присмотра специалистов людей с разбалансированной психикой. Тогда теосы недолго думая посадили их к остальным.

Мы разговариваем в кормовой части корабля, которую окрестили кают-компанией, здесь имеется большой иллюминатор, и там, за бронестеклом, медленно проплывает Визант, самая большая планета системы Кратоса, безжизненный газовый гигант.

Анатоль познакомил меня с Дидье Шиноном, и теперь мы с ним обсуждаем специфику нашей пенитенциарной системы. Вопрос небезынтересный. Не знаю, что готовит для меня Родина, уже пытавшаяся меня убить. Блок “Е” для государственных преступников? Или блок “F” для приговоренных к смерти? Хотя вряд ли меня возьмутся перевоспитывать: либо прощение, почет и слава, либо расстрел из Игл Тракля.

Дидье представляет собой распространенный тип француза, однако не так растиражированный в художественной литературе, как образ д'Артаньяна или Сирано де Бержерака. У него широкое лицо, курносый нос и веселые глаза. Если бы я пытался угадать его профессию, наверняка бы сказал, что врач. Внешность, вызывающая доверие.

На нашем корабле летят несколько человек, бывших пациентов Центра, и Дидье за ними присматривает, надеясь передать их в Психологический центр Кратоса. Мне это кажется жестоким. Зачем? Люди сражались с нами бок о бок. Неужели это не искупает все грехи?

– Стереотип мышления, – говорит Дидье. – Отношение к Психологическому центру как к наказанию. Это вообще не наказание, даже не искупление. Это больница. А если человек болен, его надо долечить. Иначе хуже будет всем, и ему в первую очередь, – он пожал плечами. – Я не удивлен вашей некомпетентностью, Даня. Еще не так давно к нарушителям закона относились как к психически больным тысячелетие назад. Заковать в кандалы и посадить под замок. Слава богу, мы отошли от этой практики. Метаморфы ее воскресили. Нарушение закона, если, конечно, он разумен и совпадает с требованиями морали, – это просто психическая девиация. Слабенькая, между прочим. И лечится легче шизофрении. За исключением очень редких случаев.