— Война с Россией опасна, — ответил барон, рассеянно перебирая листы вечерних газет. — За последнее время положение в Советском Союзе столь изменилось, что нам приходится призадуматься. Старики правы: без предварительного захвата всего Китая, с его неисчислимыми людскими резервами и источниками сырья, начинать большую войну с советским гигантом не только бесцельно, но даже, может быть, гибельно. Одна решимость победы не делает.

— Вздор! — возразил Каваками. — Маньчжурия нами уже завоевана, а это главный плацдарм против красных. Весь остальной Китай мы завоюем руками самих же китайцев без всяких потерь и жертв. Желтые народы нам не опасны. В войне против, белой расы они всегда будут с нами.

— На это пока еще рано надеяться, — пробормотал барон.

— Перестаю тебя узнавать, Кейси, — сказал Каваками. — Нам, верящим в боевые японские традиции и великий дух самурайства, как будто не пристало бояться врага.

Окура спокойно возразил:

— В современной войне есть нечто более сильное, чем традиции и храбрость, — это военная техника. Тебе, как бывшему военному инженеру, вряд ли необходимо это напоминать… Прогресс Красной Армии совершенно феноменален. По количеству танков и самолетов Россия опередила нас на несколько лет. Темпы последних ее достижений превышают всякое воображение. Я изучил этот вопрос по самым точным документам.

— Самолеты и танки есть и у нас, — проговорил упрямо майор. — И я глубоко убежден, что Страна восходящего солнца сломит мощь Красной Армии в несколько месяцев. Бодрость и сильный дух в конечном счете решают все. Не забывай, что Япония с самого начала истории, в течение трех тысяч лет, всегда была государством военного искусства. Белые расы еще не знают всей нашей силы.

— Большевики тоже прославили себя силой духа. Надо быть справедливым. Недооценивать врага опаснее всего, — ответил барон.

— Да, но наши агенты сообщают, и я думаю…

— Знаю. Я прежде думал так же, как ты.

— А теперь?

— Факты переубедили меня. В Маньчжурии я разговаривал с генералом Сакая, только что возвратившимся из Европы через Россию. Он говорит, что страну не узнать. Население выглядит бодрым и сытым. Всюду идет колоссальное строительство. Московское метро поразило его своей красотой и простором.

Каваками с хмурой усмешкой достал папиросу и закурил.

— Серьезный политический деятель не должен так не критически воспринимать всякую болтовню, — процедил он сквозь зубы. — Я знаю одно: пока существует Советский Союз, Япония не может оставаться спокойной! Война неизбежна!

Спор продолжался долго, но не привел ни к чему…

Выйдя из кабинета шурина, майор Каваками, вместо того чтобы пройти в спальню к Исоко, которая уже давно вернулась домой и теперь поджидала в постели мужа, вызвал машину и поехал в кейсицйо.

Надо было немедленно действовать.

Сегодняшний разговор подтвердил худшие опасения майора: барон Окура был накануне того, чтобы перейти на сторону правительственной партии, настаивавшей на постепенном захвате всего Китая и избегавшей вооруженного столкновения с Советским Союзом. Это был путь «стариков», и его Каваками боялся больше всего.

В кейсицйо он вызвал к себе в кабинет Хаяси, который после вступления в «Кинрюкай» сделался его главным помощником во всех секретных делах неслужебного характера. Они совещались около часа. Потом майор возвратился домой, а Хаяси поехал в отель «Тойо».

На другой день, около шести часов вечера, Хаяси снова приехал в отель. Зал-ресторан открывался только после семи часов; эстрада оркестра была еще пуста, но метрдотель и официанты уже суетились. Тут же, в громадном безлюдном зале, с уютными уголками отдельных столов и кресел, играли в пинг-понг американец и англичанин. Оба были высокие, прямоносые, худощавые, в светло-серых в крупную клетку костюмах, но у первого лицо было гораздо моложе, красивее и добродушнее, чем у второго, и цвет волос чуть темнее.

— Марка! — бросил ракетку первый.

— Спешить не будем.

— Наоборот! Время дороже денег. Японцы это усвоили лучше нас.

Англичанин взмахнул ракеткой.

— Они не глупы. План барона Танаки начинает осуществляться… 0:15!

Партнер с ловкостью отбил мяч.

— 15: 15!.. Завоевать мир не так просто!

— Однако весь север Китая фактически уже в их руках. Их лозунг «Азия — азиатам!» только начало. Насколько я помню, Танака мечтал об Индии.

— Филиппинские острова ближе. 40: 30.

— Индия богаче, — пробормотал американец, подпрыгивая за мячом к высокому цветку пальмы. — 40:40.

Англичанин молниеносно перекинул ракетку из руки в руку и поймал мяч.

— 60:40!.. Не забывайте Гаваи. Япония любит хороший климат.

— В Австралии тоже неплохо. Каролинские и Маршальские острова — плацдарм.

— Нонсенс!.. Сломают зубы.

— Игра!.. Начнем третью?

Метрдотель подозвал к себе двух официантов, молодого юркого боя и величественного сурового старика, в котором, несмотря на резкую перемену в одежде, было нетрудно узнать Ацуму, бывшего безработного моряка из парка.

— Займите за пальмами оба стола, — распорядился метр. — Барон не любит соседей.

Молодой лакей угодливо передернул салфетку.

— Да, сударь. Будет исполнено.

— Лучшие сорта вин! Самые свежие фрукты! Барон Окура — наш постоянный клиент.

— Да, сударь.

Официанты ушли. Зал наполнялся публикой. Но два стола за густым рядом пальм, тщательно сервированные, и пустой круглый столик напротив оставались незанятыми.

Около восьми часов мимо них осторожно и медленно прошел Хаяси и, став сзади пальм, типично японским жестом — махнув от себя рукой — подозвал седого официанта. Ацума приблизился твердым военным шагом.

— Ну? — прошептал Хаяси.

— Барон здесь, господин. Ждет ее у главного входа.

— Приготовлено все?

— Да, господин.

Хаяси исчез. Зал-ресторан оживал. Эстрада для музыкантов наполнилась европейцами и японцами со струнными инструментами. Виолончелист Буканов с назойливостью шмеля гудел над ухом соседа, жалуясь на неудачливую жизнь:

— Не вижу ничего отрадного. Одиночество и тоска — мой удел.

— Но вы же недавно женились! — перебил его нетерпеливо сосед, маленький худенький старичок с густыми бровями, быстро проводя по смычку кружком канифоли.

— Ошибка, Елпидифор Исаакович. Тягостное разочарование! — шумно вздохнул виолончелист, обтирая потное жирное лицо бумажной салфеткой и ставя на пюпитр ноты. — Вы как бывший священник способны меня понять. Я думал, сам бог, зная мою любовь к семейной жизни и круглое одиночество, посылает невесту… Завязал переписку, выписал ее из Кобе, и в результате самый несчастный брак. Жене нужны только деньги, которых у меня нет. Больше ей ничего не нужно.

Японец-дирижер взмахнул палочкой. Разговоры в оркестре смолкли. В зал понеслись бравурные пряные звуки новейшего американского фокстрота. На танцевальной площадке и даже между столов задвигались, скользя по паркету, прямые, словно связанные попарно, мужчины и женщины…

Эрна явилась в ресторан в половине девятого. Ее задержал приход Ярцева, которого она, после короткого размышления, пригласила с собой в качестве провожатого до отеля. Но потом на нее напал безотчетный страх, и она попросила его зайти вместе в зал. Ярцев охотно согласился.

Три обособленных стола около пальм были не заняты, и потому они сели у одного из них, самого маленького и совершенно пустого.

— Знаете, Костя, — сказала Эрна задумчиво, — бывает тоска черная, тоска зеленая, тоска серая, а бывает и тоска голубая.

Он угрюмо ответил:

— По-моему, всякая тоска — свинство!

Оба прислушались к музыке. Густой и печальный тембр виолончели выделялся из массы звуков, как иногда на заре в березовой роще звонкоголосая трель соловья покрывает все свисты птиц. Ярцев, узнав в виолончелисте своего бывшего подозрительного соседа по дому в Юракучо, с грустью и изумлением подумал, что эта великолепная музыкальная одаренность, прорывающаяся даже сквозь пошлость фокстротной мелодии, глубокая эта чуткость к звуку почему-то даны природой ничтожному слабоумному человеку, идущему на всякие подлости.