— О нет. Совершенно случайно я слышала их разговор. Барон Окура хочет сам назначить редактора.

Профессор Таками опустил глаза к полу. Он сидел теперь с омраченным и словно потухшим взглядом, подперев тяжелую свою голову обеими руками, и молча курил. Онэ нервно сжал пальцы в кулак. Румянец на его впалых щеках снова сменился бледностью.

— Вот как!.. Дело, оказывается, не только в моей статье против Каяхары. Они хотят захватить весь журнал.

Он снова круто повернулся к окну, точно отыскивая невидимого противника.

По улицам двигались сотни людей. Шум деревянных гета и резкое гудение трамвайных и автомобильных рожков проникали сквозь стены и окна домов, как сквозь бумагу. С залива дул влажный ветер. Из раскрытого окна соседнего дома донеслись звуки цитры и тихая мелодия короткой японской песни:

Против окна, у подъезда, остановился полицейский автомобиль с голубыми полосками на колесах. За ним сейчас же подъехал второй. На асфальтовую панель сошли жандармы и два офицера, сверкая на солнце мундирами и длинными белыми саблями.

— Ину!.. Ищут чьи-то следы, — сказал Онэ с насмешкой. — Боятся людей с опасными мыслями. Какая глупость! Какой позор для Японии! Как будто каждого можно заставить мыслить так же нелепо, как это хочется нашей полиции и генеральному штабу.

Профессор Таками с опаской посмотрел в окно на жандармов.

— Молодежь рвется в бой, а я… я уже отступаю, — пробормотал он упавшим голосом.

— Неправда, вы наш учитель. Мы идем только следом за вами, — сказала Сумиэ, почувствовав его душевную боль и желая как-то ободрить его.

Профессор медленно встал и, прощаясь, склонил перед девушкой свою седую блестящую голову.,

— Слабею я, Суми-сан. Не так уже бьется сердце, как прежде, — сказал он невесело. — А слабым в борьбе не место. Задавят. Придется, видно, уйти с боевых позиций совсем в провинцию, в сад, к тихим душам деревьев.

Он поклонился мужчинам и, не добавив ни слова, грузными неуверенными шагами вышел из комнаты. Встревоженный Онэ поспешил за ним следом.

Сумиэ спрятала книги в шкаф и тоже хотела пойти к себе в комнату, но в эту минуту в дверях блеснули мундиры и сабли жандармов. В кабинет вошли трое: тонконогий, костистый офицер Хаяси, его помощник и переводчик Кротов, рослый, чуть седоватый блондин с прозрачными голубыми глазами и обвислой бульдожьей челюстью, и между ними взятый прямо с работы — с расстегнутым воротом и перепачканными в типографской краске руками Наль Сенузи.

Хаяси в поспешной учтивости, с ладонями на острых коленях и согнутыми по-заячьи ногами, приблизился к молодой девушке.

— Господина директора нет? — спросил он с поклоном.

— Нет, господин офицер. Я его дочь.

Ярцев подошел к Налю.

— В чем дело? Зачем жандармы? — спросил он с легкой тревогой, не обращая внимания на угрожающий жест шпика с бульдожьей челюстью, которому это свободное обращение с арестованным не понравилось.

— А дьявол их знает, — ответил Наль по-голландски. — Я заменял по просьбе Акиты-сан выпускающего, проверял в типографии клише — напутали с переводом надписей, — ну, а эти забрали и повели зачем-то сюда.

— Говорите по-японски или по-русски, — оборвал офицер. — На других языках нельзя, пока вы под следствием.

— Ах, я под следствием! — весело удивился Наль.

Он взял предложенную ему Ярцевым папиросу и поворотился к девушке, которая вполголоса говорила о чем-то с Хаяси.

— Курить можно, о-Суми-сан?

— Пожалуйста.

Наль сел рядом с Ярцевым и прикурил от его спички, не обнаруживая ни малейшего волнения по поводу своего неожиданного ареста. Хаяси, закончив переговоры с дочерью директора, тоже поспешно сел в кресло, точно боясь уронить свое полицейское достоинство. В это же время он что-то тихо сказал своему русскому помощнику, кивнув выразительна на Ярцева. Кротов бросил на секретаря дирекции пытливый колючий взгляд.

— Вы американский подданный?

— Да, — сказал Ярцев, раскуривая спокойно трубку.

Жандарм показал на Наля.

— Знаете этого человека?

— Знаком.

— Он тоже американец?

— А вы спросите его самого. По-моему, он уже разговаривает… с двухлетнего возраста. Может ответить сам.

Сумиэ невольно улыбнулась, хотя появление жандармов в издательстве и арест Наля серьезно ее встревожили. Наль засмеялся тоже.

— Острите! — сказал мягко Кротов. — Н-напрас-но! Ваше положение пока немного лучше его. Когда вы приехали в Японию?

— Два месяца назад.

— Через какой порт?

— Иокогамский.

— Вместе? На одном пароходе?

— Да.

— Как название парохода?

— «Карфаген».

Усмешка, тепло мерцавшая в глазах Кротова, внезапно застыла.

— Ваших имен нет в портовом журнале, — сказал он раздельно.

Ярцев равнодушно пожал плечами.

— Вполне понятно: мы моряки, отстали от парохода.

— Моряки? — удивился Кротов. — Есть документы?

— Пожалуйста.

Ярцев достал из бумажника корабельную карточку и передал шпику.

— А ваша карточка? — повернулся тот к Налю.

— С этого бы и надо было начать, — ответил юноша, подавая документ.

Корабельная карточка, которую он подал жандарму, была с приметами Эрны, оттиском ее пальца и с именем Теодора Бриджа.

Кротов передал оба документа Хаяси. Офицер с трудом, но внимательно прочитал обе карточки и презрительно, рассмеялся, пробормотав своему переводчику какую-то фразу,

— Господин лейтенант вам не верит, — сказал громко Кротов. — Вы не похожи на кочегаров.

Ярцев, медленно посасывая трубку, ответил:

— Господин лейтенант по наивности думает, что кочегары — это особая порода людей. Скажите ему, что грязь и пот вполне отмываются. Американцы берутся за всякую работу.

Кротов нервно обтер изнанкой ладони потный горячий лоб, отбросил на пол окурок и сплюнул. Сумиэ брезгливо поежилась. Она продолжала сидеть за столом, прислушиваясь к каждому слову и напряженно обдумывая, как можно помочь своим новым друзьям. Хаяси потер кончик носа, шепнул что-то вполголоса помощнику и сделал в блокноте короткую запись. Кротов снова спросил:

— Вы служите личным секретарем господина Имады?

— Да.

— До этого плавали моряком?

— Да.

— Но какая же ваша основная профессия? Чем вы занимались в Америке?

— Долго рассказывать, — пробормотал Ярцев, не вынимая изо рта трубки.

Шпик гневно выпрямился.

— Я спрашиваю официально. Вы должны отвечать.

Голос его громыхнул басистыми нотками, словно в далекие годы командования царской казачьей сотней.

— Официально?…

Ярцев вынул изо рта трубку и выбил на пепельницу золу. Во взгляде его загорелась веселая озорная усмешка, которую так любил Наль.

— Ну-с, — сказал Ярцев, — записывайте; был матросом, масленщиком, клерком, часовщиком, электриком, автомобильным механиком, переводчиком, занимался художественной росписью стен; давал уроки английского языка, читал лекции по философии… Перечислять дальше?

Кротов оглянулся на лейтенанта.

— Достаточно! Ясно все!

Хаяси громко хлопнул в ладоши. Из коридора тотчас же вошли два жандарма с обнаженными саблями. Шпик торжественно произнес:

— Вы арестованы оба, как въехавшие в Японию без разрешения. Ступайте за полицейскими!

Сумиэ почувствовала, как все ее тело внезапно похолодело, но не от страха, а от глубокого возмущения. Она встала с кресла и, гневно растягивая слова, сказала:

— Господин лейтенант…

В это мгновение ее взгляд упал на визитную карточку барона Окуры, и она, повинуясь внезапно вспыхнувшей мысли, докончила::

— На два слова!

Хаяси с любезной улыбкой приблизился. Сумиэ неторопливым и даже слегка надменным движением подала ему карточку.

— Видите?