Чуть ли не до самого вечера продолжалось это скучное занятие, и Женя думал, что оно чужое, тупое и бессмысленное. К сожалению, им увлекаются многие, в ущерб книге, театру, спорту. Странное поветрие!

Глава 3

В ЭТО ВРЕМЯ ПОД МОСКВОЙ…

Опыт и особое чутье исследователя не обманывали Пичуева. Он понимал, что приехал на аэродром не в обычный день. Готовились серьезные испытания. Все говорило об этом – и несколько "ЗИМов" у ворот, и суетливая беготня молодых техников. Озабоченные гости – наверное, представители смежных институтов нетерпеливо поглядывали на часы.

По взлетной дорожке двигались фургоны с радиолокационными установками, трещал зарядный агрегат, гудели моторы. Похоже было на то, что скоро начнутся испытания нового самолета. Но сколько ни смотрел Вячеслав Акимович по сторонам, он не видел подходящей конструкции, готовой к полету. На транспортных машинах все винты были закрыты чехлами, вертолет тоже мирно подремывал в тени грибовидного ангара, который так заинтересовал Пичуева.

Дерябин попросил извинения и после разговора со встретившимся ему на дороге техником покинул гостя.

– Пока осмотритесь, – предложил Дерябин, – а я кое-что проверю. Ребятишки могли и напартачить. Одному уже досталось.

Вячеслав Акимович понял, о ком шел разговор, и посочувствовал виноватому технику. Красный до ушей, сейчас он тянул кабель к зарядному агрегату. Вероятно, потребовалась дополнительная зарядка аккумуляторов. Почему-то они оказались в дышащей крыше ангара. Крыша, будто втягивая в себя воздух, медленно расширялась в обе стороны, похожая уже не на чечевицу, а скорее на толстую двояковыпуклую линзу. Это сравнение напрашивалось само собой, так как ее поверхность ослепительно блестела. На ней Пичуев рассмотрел не только ребра, но и темные концентрические круги, которых снизу не было. Он попытался объяснить себе, зачем ее нужно раскрашивать "под зебру", но в этот момент внимание его было отвлечено весьма странным обстоятельством: линза, как шляпка гриба, оторвалась от своей ножки и повисла в воздухе.

Вначале Пичуев подумал, что встретился с каким-нибудь оптическим явлением, вроде солнечного отблеска, создающего иллюзию просвета между крышей и цилиндром. Однако сквозь это небольшое пространство видны были облака и даже летящий самолет.

– Отставить! – послышался голос Дерябина.

Он высунулся из двери цилиндра, и через минуту шляпка гриба снова села на свое место.

Тонкие металлические подпорки, которые так смущали Пичуева хрупкостью и невесомостью, оказались стальными тросами. Они дрожали, словно натянутые струны, гудели от напряжения. Только сейчас понял Пичуев, что перед ним удивительная конструкция, похожая на воздухоплавательный аппарат. Вряд ли стоит сомневаться, какая же еще сила, кроме легкого газа, может приподнять пустотелый диск. Пичуев не слышал ни шума винтов, ни рева реактивного мотора, что могло бы опровергнуть эту догадку.

И вдруг почувствовал, как в радостной тревоге забилось сердце. А ведь он, радиоинженер Пичуев, еще не подумал о самом главном – о том, что не в институте телевидения, а здесь, на аэродроме, решалась его давнишняя мечта. Будут люди видеть Москву за тысячи километров – и на Чукотке, и на Маточкином Шаре, зимовщики, пограничники, колхозники Алтая, трактористы новых земель, моряки на кораблях, весь советский народ. А может быть, и люди всего нашего полушария?

"Нет, это уж слишком". Как исследователь, по привычке заставил себя успокоиться, понимая, что в таком состоянии, когда говорит волнение сердца, серьезные мысли тихонько выжидают. Пичуев сознательно и планомерно, как и всегда в подобных случаях, гасил это лишнее волнение, для чего придумывал несуществующие технические препятствия. Сейчас он ограничивал возможности летающего диска, считая высоту его полета ничтожной, – где уж тут думать о приеме на Чукотке? Подъемная сила тоже мала: телевизионная станция свинцовым грузом прижмет диск к земле. Напрасная затея!

Но молодой инженер верил опытному радисту Дерябину. Разве он не представляет себе, что необходимо для телевидения? Разве не знает, с какой высоты нужно передавать, чтобы получить достаточную дальность? Не знает, сколько весит аппаратура? "Нет, не зря старик привез меня сюда", – подумал Вячеслав Акимович и снова ощутил радостное беспокойство.

– Ну и как? – подойдя, спросил Дерябин. – Пригодится конструкция Пояркова?

– Высота? – деловито осведомился Пичуев: ведь этим определялось главное.

– До двухсот.

Пичуев удивленно переспросил:

– До двухсот? Так мало? Вы же понимаете: высотные здания… – колко напомнил он, но тут же заметил, что у Дерябина задрожали от смеха стекла очков.

Борис Захарович не мог сдержаться и явно подсмеивался над своим бывшим студентом.

– Милый вы мой, – оказал он, видно довольный его наивным вопросом, – я же подразумеваю километры.

– Или я действительно жалкий профан, – начал рассерженный Пичуев, – или вы решили рассказывать анекдоты. Насколько мне известно, летающие аппараты легче воздуха не могут подняться выше тридцати километров. А если хотите забраться выше, то объем их должен быть гигантским, несомненно в десятки раз больше этого диска.

– Истина, молодой человек, истина! – не переставая улыбаться, подтвердил Борис Захарович. – Ну, а что вы скажете насчет ракеты?

Пичуев взглянул на диск. Какая тут к черту ракета? Совсем не похоже. Да и, кроме того, диск приподнимался, как аэростат, он видел это собственными глазами.

– Теперь поговорим о деле. – Дерябин взял гостя под руку и повел в тень диска. – Нас, метеорологов, да и не только нас, а и многих других специалистов, интересует телевизионная установка в летающей лаборатории. Я думаю, что найдутся ученые, которые дорого бы дали за один час наблюдений у телевизора, где на экране видна Земля с высоты двухсот километров.

– А сами наблюдатели не могут подняться на эту высоту?

– Незачем. Связано с большими осложнениями и риском.

У самого основания цилиндра, на котором покоился диск, открылась дверь, из нее вышел невысокий широкоплечий парень в защитной гимнастерке и сапогах. Вячеслав Акимович узнал в нем провинившегося техника, – его, бедного, отчитывал строгий начальник Дерябин.

– Все готово, Борис Захарович, – сказал техник, не поднимая на него глаз. – Подключил.

Старый инженер усмехнулся в усы.

– То-то! Вот, изволите видеть, – он повернулся к Пичуеву, кивком головы указывая на техника, – Тимофей Бабкин. Парень смекалистый, дело знает. Но сегодняшнего я ему не прощу. Типичный перестраховщик!..

Дерябин рассказал, что при первых испытаниях прибор, разработанный Бабкиным и Багрецовым, капризничал, пришлось с ним много повозиться. В результате получилась вещь стоящая. Но, несмотря на высокую оценку их прибора. Бабкин вдруг обратился за. разрешением заменить новую конструкцию старой – как он говорит, для надежности.

– Совестно, молодой человек, совестно! – Дерябин укоризненно покачал головой. – Можешь не верить девушкам – твое дело, – но в науку верить обязан.

А Тимофей Бабкин, техник из лаборатории No9 института метеорологии, стоял перед начальником, опустив покорную стриженую голову. Не в первый раз ему приходилось выслушивать справедливые замечания Бориса Захаровича. Однако сейчас, в присутствии постороннего инженера, Бабкин чувствовал себя обиженным. Можно было отозвать в сторону и там отчитать покрепче, а не срамить перед гостем. Нет, не понимает начальник всей тонкости человеческой психологии. Разве Бабкин не верит в науку? Очень даже верит. Но вот насчет глубины своих знаний и умения ими пользоваться Бабкин сильно сомневается. И нет тут ничего зазорного. Доживёт Тимофей до лысой головы, тогда и разговор будет другой. А пока тычешься носом, как слепой щенок, все тебе кажется страшным, неуютным, неудачи подстерегают на каждом шагу, всюду тайны и загадки. Сделаешь аппарат, надеешься на него, веришь. Вдруг в самый ответственный момент камуфлет получается: он категорически отказывается работать… Так и сейчас было.