– До тех пор пока мы не проверим самое основное, то есть причину аварии, ни о каких других комиссиях не может быть и речи. А ваш оператор пусть подождет.

Водя, что старика не переубедишь, да и ссориться с ним невыгодно, Толь Толич миролюбиво согласился:

– Да я разве что говорю? Обязательно причину надо расследовать. Возможно, Афанасий Гаврилович поручит это дело нашей комиссии. Так сказать, в рабочем порядке. Потом протоколом оформим.

Набатников согласился, и уже через полчаса центральная кабина была тщательно осмотрена. Для выяснения некоторых подробностей в кабину пригласили Нюру. Она сразу же заметила в аккумуляторной батарее два пустых гнезда. А внизу под ними, привязанные к металлической стойке пестрым Димкиным галстуком, виднелись злополучные банки, из-за которых так много пришлось пережить и ему и Тимофею.

Нюра бросилась было к этим банкам, но Медоваров сурово предупредил:

– Отставить. Мы сами разберемся, в чем дело, гражданка Мингалева.

И оттого, что он назвал ее гражданкой, как на суде, и не доверил хотя бы только отвязать испорченные банки, Нюре стало мучительно горько. Действительно как подсудимая, и взяли ее сюда, чтобы допросить на месте преступления.

– Почему эти аккумуляторы без паспортов? – спросил Дерябин, заметив на банках пустые металлические рамки. – Откуда вы их взяли, Анна Васильевна? Неизвестно, когда они заряжены, сколько циклов было до этого? Ничего не понимаю!

Нюра тоже ничего не понимала. В последний раз ей пришлось проверять эту группу аккумуляторов уже здесь, в кабине. Напряжение было нормальным, а что касается целлулоидовых паспортов, то их отсутствие она бы сразу заметила. Вот и все, что Нюра могла сказать.

Она подумала, что паспорта взяли Багрецов или Бабкин, но сразу же отбросила эту мысль. Они знали, что банки испортились, тем более надо сохранить паспорта, чтобы потом выяснить причину аварии. Ведь на паспорте все указано – и номер серии, и дата изготовления.

– Вы свободны. Можете идти, – милостиво разрешил Медоваров и, когда Нюра скрылась в люке, обратился к председателю комиссии: – Ну что ж, товарищ инженер-полковник, больше нам здесь делать нечего. Попросим Бориса Захаровича организовать экспертизу, так сказать, вещественных доказательств. Пусть проведут соответствующие измерения, а потом посоветуемся коллегиально. Как вы думаете?

Председатель комиссии пожал плечами:

– При чем тут "вещественные доказательства" и судебная терминология вообще? Всякая новая техника полна неожиданностей и капризов. А вы этой желторотой специалистке хотите приписать чуть ли не вредительство.

– Приписывать мы ничего не собираемся, – обиженно проговорил Медоваров. Но если бы вы ознакомились с личным делом "этой желторотой", как вы изволили сказать, то кое-что вас бы там заинтересовало.

Дерябин стукнул палкой по звонкому полу.

– Погодите, Анатолий Анатольевич! Не здесь бы надо проявлять вашу бдительность. Да, Мингалева совершила ошибку и получила выговор. А вы готовы ей всю жизнь этот выговор помнить. Нехорошо.

– Вам кадрами не приходится заниматься, дорогой Борис Захарович. А у меня они вот где сидят, – и Медоваров похлопал себя по розовой шее.

Нюра ничего этого не слышала. Тяжело спускалась она по лестнице и лишь внизу, ступив на твердую землю, вдруг поняла, что второй ошибки ей не простят. И самое главное, что Нюра не знает, как эта ошибка произошла. Надо подробно расспросить Римму, – возможно, что-нибудь и прояснится.

* * * * * * * * * *

При абсолютном равнодушии и даже презрении к труду Римма увлекалась вязанием. Шапочки, шарфики, какие-нибудь пояски помогали Римме убивать время и в автобусе и даже на работе, когда никто не видит.

Сейчас Римме нечего таиться. Она может вязать сколько душе угодно до тех пор, пока не придет машина за мальчишкой, который притащил сюда какой-то там золотой осколок и должен показать место, где он его нашел.

Римма лениво перебирала спицами, нанизывая на них петельку за петелькой. А вообще она злилась. Ученица-лаборантка в няньки не нанималась, а тут ей пришлось водить мальчишку в столовую, кормить его, ходить за ним по пятам, чтобы не совал свой нос куда не следует. Приехал сюда зайцем, глядишь, в какую-нибудь ракету залезет. Милиционера к нему надо приставить, а не няньку. Детей она вообще терпеть не могла и заранее решила никогда не обременять себя пискунами. Очень они ей нужны! Взять хотя бы этого пацана, – ни минуты покоя, бывают же такие любопытные.

Она беззвучно шевелила губами, считая петли, а Юрка, сидя рядом, болтал босыми ногами и расспрашивал:

– А где вы работаете? А что делаете? А давно? А сколько вам лет?

– Тебе что? Моя анкета нужна? – сбившись со счета, рассердилась Римма. – И запомни на всякий случай, что у женщин про года не спрашивают. Неприлично.

Юрка обиженно хмыкнул.

– Зачем неприлично? Это если бы вы были старая… А когда он еще полетит? – показал он пальцем на сверкающий диск. – А из чего он сделан? А он сварной или клепаный?

– Сам ты клепаный. – Римма надвинула ему фуражку на глаза. – Тоже мне, специалист нашелся. Помалкивал бы лучше.

Мальчик недовольно приподнял козырек.

– Зачем вы такая сердитая, тетя?

– Я тебе дам "тетя"! Тоже мне, племянничек нашелся. – И, завидев подъезжающую "Волгу", Римма замахала рукой: – Наконец-то! Забирайте свое сокровище.

Пустым взглядом смотрела она на удалявшуюся машину. С ума можно сойти от расспросов мальчишки. Что? Как? Для чего? Ну, не все ли равно, клепаная эта погремушка, золотая, серебряная? Кому какое дело?

"Вот и неулыба идет, – заметив подходившую Нюру, неприязненно подумала Римма. – А макинтошик на ней ничего, приличный. Опять насчет аккумуляторов будет допрашивать. И как ей только не надоест?"

Римма не ошиблась. Нюра ей надоедала постоянными расспросами: не уронила ли та или не замкнула ли случайно аккумуляторную банку, из тех, что задержались в лаборатории. Римма вначале отшучивалась, а потом стала злиться. Действительно, привязалась по пустякам. Да разве Римма не научилась хотя бы вольтметром пользоваться? Не поставит она разряженный аккумулятор. А кроме того, сама Анна Васильевна проверяла. Просто-напросто ярцевские аккумуляторы никуда не годятся. Серафим против них возражал, а Борис настаивал на своем. У Анны Васильевны рыльце тоже в пушку, почему она не сказала Серафиму, что старик хочет поставить ярцевские? А ведь Серафим в ней души не чает, по уши влюбился. Разве можно быть такой неблагодарной? Конечно, если Анна Васильевна мальчиками увлекается, тогда понятно. Багрецов покрасивее Серафима, да и в герои вылез. Наверное, в газетах про него напишут.

– А хлопчик-то ваш гарнесенький, – чтобы предупредить ненужные расспросы, начала Римма, откладывая вязанье. – Вин хто? Инженер чи начальник лаборатории?

Нюра посмотрела на еще клубившуюся пыль от машины, с которой уехал Юрка, и удивленно переспросила:

– Какой хлопчик? Тот, что здесь сидел?

– Не прикидывайтесь, Анна Васильевна. Хиба я не чую? – Римма вытащила из сумки зеркальце и пригладила брови. – Щастя людыне. Два закоханца. Тильки дуже они неспокойные… Серафим, конечно, посолиднее…

– Бросьте, Римма, – отмахнулась Нюра как от назойливой мухи. – Не до шуточек мне. Испорченные аккумуляторы сейчас проверяются. Непонятно, почему они оказались без паспортов. Я точно помню, что паспорта были у всех.

Римма почувствовала назревающую неприятность. В самом деле, что же это такое получается? Ей поручили поставить банки в гнезда и присоединить к шинам. Из второго ряда паспорта не вытащишь, – значит, вся вина ложится на нее. Начнут докапываться, кому и зачем она отдала паспорта? А кто их знает, может, эти аккумуляторы секретные? Правда, ее об этом не предупреждали, но вдруг сейчас, после испытаний, взяли и засекретили ярцевские аккумуляторы?

Откуда знать Римме, что испорченные банки были вынуты из своих гнезд, а если так, то и паспорта можно вытащить. В кабину ее не допустили, а Нюра не сказала, что банки стояли отдельно под каркасом.