А Борис Захарович, видно не на шутку увлеченный ярцевским изобретением, рассказывал, что будет, если сейчас его поддержат. Ведь это совершенно новая идея! Ничего похожего никто не придумывал. Конечно, аккумуляторы Ярцева пока еще находятся в младенческом возрасте, а потому нередко доставляют неприятности. И не только Ярцеву, по и Дерябину, даже Нюре. Сколько времени она отдала их воспитанию!

– Да, да… воспитанию, – подтвердил свою мысль Борис Захарович. – Мне Ярцев говорил, что никогда еще не встречал таких полезных и интересных выводов, которые вы присылали ему в протоколах. При выпуске последней партии он учел многие ваши замечания.

Прощаясь, он еще раз крепко пожал руку Нюре и предупредил:

– Только покорнейшая просьба, не говорите об этом Серафиму Михайловичу. При такой огромной мощности ярцевские аккумуляторы не могут быть легче обычных, они, конечно, потяжелей. А Поярков за каждый лишний грамм мне скандалы устраивает. Побережем его нервы, Договорились?

Что Нюра могла ответить? Значит, так нужно. Но зачем Борис Захарович связал ее словом? Неужели она должна таиться? А вдруг Серафим Михайлович спросит? Что тогда? Лгать?

– Но ведь он заметит? – выдавила из себя Нюра.

– Ни аккумуляторами, ни аппаратурой он не интересуется, целиком полагаясь на меня. Да вы не беспокойтесь, у нас здесь особые счеты.

Хоть и был у Нюры серьезный урок, когда она оказалась слишком доверчивой, но разве можно не верить Борису Захаровичу? И все же чувствовала она себя отвратительно. Неужели люди не понимают, что не все могут лгать, прямо смотря в глаза?

* * * * * * * * * *

Вспоминая о своем обещании, Нюра боялась идти в конференц-зал, где сейчас следят за полетом "Униона", боялась, что Серафим Михайлович спросит, не попали ли туда случайно ярцевские аккумуляторы, которые она только что горячо защищала? И все же Нюре пришлось преодолеть свою робость и пойти в конференц-зал, так как она вызвалась помочь операторам в расшифровке показаний метеоприборов.

"Унион" плыл на той же высоте. Серафим Михайлович опять заспорил с Дерябиным:

– Вы же не отрицаете, что потом ставили дополнительную аппаратуру? Вот и вчера какой-то аппарат привезли. Ведь я о нем ничего не знал.

– Сейчас узнаешь, – перебил его Дерябин, дрожащими руками протирая очки. Он заметил Аскольдика, бесцельно бродившего по залу с фотоаппаратом. – Не в службу, а в дружбу, попрошу вас найти инженеров. Помните, вчера приехали? – И снова повернулся к Пояркову. – Приборчик, который они установили, весит всего два килограмма двести шестьдесят граммов. Надо полагать, что против него вы не стали бы возражать?

Поярков недоуменно развел руками и подошел к столу, где сидела Нюра. Она записывала в журнал расшифрованные показатели, переданные с "Униона". Рядом с ней полный, краснолицый радист поминутно вытирал запотевшие наушники и ждал очередного сообщения пеленгаторных станций, которые следили за местоположением летающей лаборатории.

Посланный Дерябиным Аскольдик вернулся. Он вынул изо рта сигарету.

– Ваше приказание выполнено, товарищ начальник, – со скрытой усмешкой отрапортовал он. – Насколько я мог установить, прибывших вчера инженеров на территории не оказалось.

– Уехали? Да бросьте вы дымить!

Обидевшись, Аскольдик потушил сигарету.

– По моим сведениям, они даже не выходили с территории.

– Откуда это известно?

– Справлялся в проходной. Пропусков они не сдавали.

Дерябин раздраженно надел очки.

– Чепуха! Сквозь землю они провалились? Анна Васильевна! – крикнул он. Вы сегодня Бабкина или Багрецова видели?

Нюра отложила перо и подошла к Дерябину.

– Не видела, Борис Захарович. Но думаю, что они еще не уехали.

– Откуда такое предположение?

Немного смутившись, Нюра готова была ответить, что Багрецов обещал передать ей письмо от Курбатова, но в присутствии Серафима Михайловича, который стоял рядом, упоминать об этом не хотелось.

– Я здесь дежурила всю ночь, – сказала она, рассеянно перебирая бусы, – и они со мной даже не увиделись.

– Очень убедительный ответ, – проворчал Дерябин и, обращаясь к Аскольдику, попросил: – Пожалуйста, еще раз проверьте. Возможно, где-нибудь спят.

Ничего не говоря, Поярков метнулся к аппаратам. На широкой ленте радиовысотомера перо вычерчивало крупные зигзаги, точно стремилось оторваться.

Затаив дыхание, он следил за скачущей кривой. Что там наверху? Диск мечется, как в урагане. Его бросает то вверх, то вниз. Линия высоты похожа на запись пульса лихорадочного больного.

– Включить третью линию! – приказал Дерябин.

В окошках самописцев поползли разлинованные ленты. На них послушные перья по приказу автоматических приборов "Униона" вычерчивали ломаные кривые.

Глядя то на одну, то на другую ленту, Борис Захарович возбужденно пояснял:

– Нам повезло, Серафим. Редчайшее явление. Ведь это в самой туче гроза пишет автобиографию. Так, так… Упало давление… Повысилась ионизация воздуха… А вот здесь мощность разряда. – Он вынул из кармана счетную линейку и, взглянув на масштабную сетку самописца, передвинул на линейке движок. Так, так… – бормотал он. – Молния в сто семьдесят тысяч ампер. Значит…

Поярков недоуменно смотрел на Дерябина. Да что с ним такое? Говорит о молнии как об искорке в выключателе.

– Но как же вы допустили, что диск попал в грозу?

Дерябин объяснил, что в это время группа приборов не работала, и он не знал, что там впереди делается.

– Ничего, ничего, – успокаивал он Пояркова. – Самое страшное позади. – И тут же не мог сдержать удовольствия. – А ведь мейсоновский анализатор оправдывает себя. Багрецов не ошибся. Четкость в любых условиях. Смотрите, вот эта левая кривая отмечает процент озона… Анна Васильевна, покажите утренние записи.

Перышко тащило за собой тонкую красную линию, похожую на растягивающуюся жилку. Вдруг жилка оборвалась, и перо беспомощно скользнуло вниз.

Борис Захарович нахмурился.

– Выходит, зря похвастался. Опять что-то там стряслось? – Он уже без интереса посмотрел на раскрытую тетрадь, принесенную Нюрой.

Нюра почувствовала неясную тревогу. Ничего особенного. Кроме анализатора, все приборы работают. Но мысли ее все время возвращались к друзьям. Куда исчез Багрецов? Почему не видно Бабкина? Она связывала это с неудачными испытаниями, а причину найти не могла. Допустим, что Бабкин уехал. Но Димка так бы не поступил. Надо же знать его характер. Не мог он позабыть про письмо, он все понимает, чуткий, душевный. А кроме того, Димка честен до мелочей. Сегодня Нюра случайно узнала, что он задолжал буфетчице института несколько рублей. У нее не было сдачи, Бабкин разменять не смог, никого поблизости не оказалось, и буфетчица решила: пустяки, мол, завтра утром принесете. Но Багрецов пока еще не принес, что на него совсем не похоже.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Зажмурив глаза, Борис Захарович сидел в глубоком кресле, изредка потирая седые виски. Что же случилось с анализатором?

Опыт у Дерябина был огромный: работал еще на старых, искровых радиостанциях, потом сам выдувал баллоны для смешных пузатых радиоламп, впаивал в них электроды, строил передвижные радиостанции с так называемым "солдатмотором", сам крутил его ногами, как на велосипеде. Потом увлекся радиозондами и вообще метеорологией. Каких приборов он только не знал! Собирал их, испытывал, постепенно приходя к выводу, что при первых испытаниях любая конструкция хоть немножко, но обязательно должна покапризничать. Обязательно встретятся неполадки, – разве все так сразу и учтешь? Больше того, он был убежден, что если сразу все получится хорошо, то потом хлопот не оберешься с "безотказными приборами", которые вначале вели себя чересчур добросовестно.