Такая срочность объяснялась недоумением радиозрителей, принимавших последнюю передачу. Все они отмечали прекрасную четкость изображения, мирились с однообразной картиной, которую в течение целого часа им пришлось наблюдать на экране. Ничего интересного: таскали ящики, грузили их на машину, а потом после долгого перерыва показали обыкновенный взрыв. Передача была пробная, техническая проверка, и потому к ее содержанию претензии не предъявлялись. Показывают же перед началом программы испытательную таблицу. Однако техника техникой, а характер наших людей таков, что не могут они оторвать ее от условий повседневной жизни. Так получилось и на этот раз. Опытную передачу смотрели ученые, инженеры и несколько радиолюбителей, один из них вагоновожатый, другой – счетовод, водопроводчик, шахтер, студент. Все они видели человека в белой гимнастерке, аппарат с антенной, а потом парашютистку, которая с трудом до него доползла. "Разъясните, пожалуйста, – писал по этому поводу молодой шахтер. – Неужели в работе научной экспедиции может быть такая неорганизованность? Почему распорядитель (в белой рубашке, с усами) погрузил пустые ящики и оставил аппарат? Шляпа он, и больше ничего".

"Наблюдал за пробным взрывом. Высылаю сейсмограмму. Возмущен странным поступком вашего помощника. Подробности письмом".

Эту телеграмму послал старый ученый, работающий в одном институте с Набатниковым.

Для Медоварова последняя телеграмма оказалась наиболее убедительной. Он хорошо знал ее автора. Доктор наук, персональная машина. Вопрос исчерпан, оправдываться глупо. Надо признать ошибку, чистосердечно раскаяться, пустить слезу. "Всегда прощали, – вспоминал он разные свои прегрешения, рассеянно перебирая письма в руках. – Дело-то, по существу, пустяковое, но общественность вмешалась. Могут чего-нибудь пришить насчет моральных качеств. Состряпают дельце, чертовы изобретатели. Опять на них засыпался".

– Афанасий Гаврилович, мы с вами люди уже немолодые, – печально, с дрожью в голосе начал Толь Толич, – кое-что видели на своем веку. Опыт есть. А все-таки ошибаемся. Вот и у меня получился, так сказать, прокол… Наскочил на гвоздь и не заметил. – Он, как бы обжегшись, бросил письмо на стол. – Технику недооценивал… Недоучел, так сказать, ее бурного развития… Кто ж его знал, что за мной следят по телевизору.

– Ошибаетесь, товарищ Медоваров. – Набатников встал во весь рост. Следят, но без всяких телевизоров, – это случайность… Внимательно следят и за вами и за мной, за каждым советским человеком дружеские или ненавидящие, злые глаза. Смотрят они на нас со всех концов мира, оценивают каждый шаг. Радуются или злорадствуют, но не могут быть равнодушными. Вот почему и мы не остаемся равнодушными пусть даже к мелким проступкам наших товарищей. Это как трещинки в нашем великом здании. А строим мы его на века… Он наклонился к столу, молча собрал письма, затем, подняв голову, сказал: – Вы свободны.

Медоваров поежился. Ему не понравилась то ли случайная, то ли намеренная взаимосвязь в словах Набатникова. Говорил насчет строительства, а потом сразу: "Вы свободны". Это как же понимать?

– Может, мне подать заявление? – решил уточнить Толь Толич. – По собственному желанию?

– Нет, зачем же! По их желанию. – Набатников протянул ему пачку писем и телеграмм.

Глава 8

ВЗРЫВ

Эта ночь была для Набатникова как перед боем. Он чувствовал себя полководцем. Завтра – решающее сражение. В успехе он не сомневался. Сложнейшие математические выкладки подтверждали правильность выбранного пути. Формулы и расчеты, эксперименты на моделях, консультации специалистов взрывного дела, огромный опыт советских инженеров, тех, кто силой взрыва создавали траншеи для открытой разработки угля и руд, предупреждали наводнения, возводили земляные плотины, строили каналы, – все это говорило за то, что эксперимент Набатникова пройдет хорошо. Он подготовлен многолетней деятельностью советских взрывников. Но внутриядерная энергия ими никогда не применялась, великая сила атома никогда не использовалась.

Лежа с открытыми глазами на узкой походной койке, Набатников слушал голоса затихающей природы, шелест листьев, тонкое журчание родника, слышал, как над головой бьется ночная бабочка, ударяя крыльями в туго натянутую ткань палатки. Он думал о своих предшественниках – нет, не о тех взрывниках-строителях, которые используют обычные аммониты, а о людях, впервые применивших на практике энергию атома.

Величайшее открытие, подготовленное трудами многих поколений ученых, захватила кучка жадных дельцов. Они ознаменовали начало "атомного века" уничтожением многих тысяч мирных людей. Набатников был ученым, он тоже, как и другие его коллеги – в том числе полька Складовская, французы Кюри, англичанин Резерфорд, – занимался радиоактивностью и атомной энергией. Вместе с другими советскими учеными Набатников немало сделал для развития этой науки, а потому не может простить заокеанским человеконенавистникам бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки.

Пройдут многие годы. Историки будут изучать наше беспокойное, трудное время. Они и все человечество вспомнят тогда, как их предки от века пара и электричества перешли к "атомному веку".

Набатников думал о том, что впервые энергия пара была использована человеком для облегчения своего труда. Ползунов изобрел паровую воздуходувку, Ньюкомен – машину для откачивания воды из шахт, Черепанов – паровоз для перевозки грузов. Электроэнергия открывала новую эпоху не электрическим стулом, а светом Яблочкова, Лодыгина, Эдисона. Только оказавшаяся в грязных руках энергия атома с первых же шагов своего существования стала проклятием и пугалом человечества.

Эта историческая несправедливость угнетала Набатникова. Честь и совесть ученого, воспитанного на великих идеях гуманизма, ученого, рожденного в стране Ломоносова и Менделеева, давших миру основы той науки, которая послужила разгадке атомного ядра и привела к использованию его энергии, взывали к справедливости.

Набатников знал, что наряду с испытаниями атомных и водородных бомб, необходимых нам для защиты отечества от всяких неожиданностей, мы работаем над использованием энергии атома в нашем большом хозяйстве. Первая в мире промышленная электростанция на ядерном топливе построена в нашей стране.

Когда Набатникову предложили заняться опытами по практическому использованию энергии атома во взрывной технике, он сразу же подумал, что пришло его время – и вместе со своими товарищами, от лица всех честных ученых мира, имевших и имеющих отношение к исследованию внутриядерной энергии, он докажет практически, что атомный взрыв можно направить на благо человечества.

Завтра наступит этот день. Силой атома вскроются земные недра, и человек, которому раньше приходилось спускаться в глубокие шахты, теперь на поверхности, под ясным небом, возьмет свои богатства. Зачем подниматься в горы и вгрызаться в них кротами, когда точными, последовательными взрывами можно отколоть кусок горы, перекинуть его куда потребуется, а рудный пласт уже размельченным сбросить на любую площадку? Инженеры придумали конусообразные воронки, которые бы постепенно углублялись взрывами. Так можно выбирать рудные богатства постепенно, слоями, не зарываясь глубоко в стенки воронок, похожих на кратеры вулканов. Этот способ особенно выгоден на равнинных местах, и его решили попробовать в тундре. Прошлым летом там побывал Набатников.

Странный он человек. Пока еще не было ни одного взрыва, и неизвестно, насколько удачно пройдут завтрашние испытания, а он думает, что можно сделать через несколько лет. Так и сегодняшней ночью, не смыкая глаз, мечтает он о теплых северных городах.

Директор института, где работает Набатников, шутливо упрекал его в злоупотреблении методом экстраполяции. Обычно это делается так. На графике по некоторым найденным точкам вычерчивается кривая. Но вот точки кончились, а дальше можно продолжать ход кривой примерно так же, как она шла до этого. Собственно говоря, Набатников пользовался таким способом лишь в своих мечтаниях. Вот и в данном случае. У него есть несколько точек – это успехи советских взрывников, – но недостает основной, завтрашней, когда впервые будут применены атомные заряды. Кто знает, где окажется эта точка? Уж не внизу ли? Тогда восходящая линия успехов сразу же упадет.