В городе Ивана Сергеевича привыкли видеть в хорошем темном костюме при галстуке, в модных туфлях, а отправляясь в район по делам службы, он облачался в полувоенный костюм: сапоги, бриджи, черная суконная гимнастерка с широким ремнем и защитного цвета фуражка.

У женщин Иван Сергеевич пользовался успехом, но семейными узами себя не связывал и оставался убежденным холостяком.

Что еще можно сказать об Иване Сергеевиче? Отец его погиб в гражданскую войну от руки белых, мать тогда же умерла от тифа. Все это мог рассказать о Зудине любой его знакомый. Иван Сергеевич не делал тайны из своей биографии.

В один из дней он выехал на лошади в обычную свою поездку по району. Побывал на базе «Заготскот», оттуда заехал в сельпо и, наконец, направился в колхоз «Кызыл-Аскер».

Колхоз этот раскинулся у подножья гор перед входом в широкое ущелье. Из ущелья выбегала река, и тут же часть ее расходилась по многочисленным арыкам, несущим воду на поля. Глинобитные дома колхозников с плоскими крышами, с окнами внутрь дворов утопали в зелени. Почти перед каждым домом голубел водоем. Виноград сплетался в тенистые беседки, в садах под тяжестью плодов гнулись ветви. Усадьбы подходили двор к двору, сад к саду; дувалы, выходящие к дороге, тянулись сплошной стеной, связывая в одно весь кишлак. Но одна усадьба была обособлена. Как ласточкино гнездо, она прилепилась на горном склоне. От нее к реке сбегали ряды плодовых деревьев. Между ними змеилась тропинка.

Верхом Зудин поднялся по этой тропинке к входу в усадьбу, спешился и через узкую калитку провел коня внутрь двора. Тут его встретил высокий седой узбек в белой рубахе, в узких белых штанах и в калошах с узкими, загнутыми вверх носками. На бритой голове зеленая чалма, на плечах полосатый шелковый халат, стянутый вокруг еще прямого, тонкого стана серебряной цепью с кривым восточным ножом на левом боку.

— Селям алейкум, почтенный Ляйляк-бай! — приветствовал его Зудин и заговорил на чистом узбекском языке. Пожелал «мир дому», осведомился о здоровье хозяина и членов его семьи и о многом другом, чего требуют тонкие восточные обычаи.

Ляйляк-бай (так звали старика) в ответ сказал гостю полагающиеся в таких случаях любезности. Пока они говорили так, маленький черноглазый мальчик, один из внуков Ляйляк-бая, подхватил под уздцы коня и отвел его к коновязи. Старик пригласил Зудина в дом. Глинобитный пол застлан красной кошмой, у стены горкой лежат сложенные вчетверо стеганые одеяла; в обрамленных синим узором нишах блестят медью обшивки сундуки. Одна стена убрана коврами, на коврах развешаны старинные шомпольные ружья с массивными курками.

Ляйляк-бай хлопнул в ладоши. Из соседней комнаты вышла женщина и молча поклонилась. Старик сказал ей одно слово:

— Достархан.

Через минуту поверх кошмы на полу был раскинут ковер, по ковру — достархан, расшитая богатым узором скатерть. Сразу после того в комнате появилось несколько мужчин, родственников хозяина. Со двора донесся крик барана…

Единоличник Ляйляк-бай жил замкнуто. Гости у него бывали редко, и сейчас за ужином чувствовалась натянутость. Сидящие тут догадывались, что приезжий из города не случайный человек. У Ляйляк-бая Зудин был впервые, и старик не был с ним знаком, но ему показалось, что черты лица гостя ему знакомы. Напрягая память, старик пытался восстановить обстоятельства встречи с этим человеком и не мог.

Улучив момент, Зудин вполголоса сказал Ляйляк-баю, что хочет поговорить с ним наедине. Старик ответил, что лучшее время для этого — ночь. Зудин удовлетворенно кивнул, и ужин продолжался.

Ночью они вдвоем вышли за ворота и поднялись на небольшой выступ на склоне горы, к одинокому карагачу, мимо которого бурлил неугомонный горный ручей. В небольшой впадине рядом со старым деревом образовался водоем. Из него вода падала звонкой струей «а камни и, вновь собравшись в шумный ручей, катилась вниз, в долину, где черными пирамидами стояли мрачные ночью тополя. С другой стороны, загораживая полнеба, возносились зубчатые пики гор.

На их склонах трепетали красные языки пастушьих костров.

Под карагачем, на небольшой искусственно выровненной глинобитной площадке, уже был раскинут ковер, на нем — чайник, чашки и восточные сладости. Ляйляк-бай сел, поджав под себя ноги, кивком головы пригласил на ковер гостя, закурил и выжидающе насторожился. Тлеющий огонек в горелке бросал тусклый розовый отблеск на его неподвижное, словно высеченное из камня лицо, на белую бороду, ровным клином опускающуюся на грудь, на сдвинутые седые брови, из-под которых с равнодушным холодным блеском смотрели умные, спокойные глаза.

Зудин сел рядом, тоже закурил и заговорил по-узбекски. Тон его был при этом таков, как если бы он рассказывал легенду.

— Много лет тому назад, — начал он монотонно, — в песках Аму-Дарьи появился сильный отряд вооруженных джигитов. Их возглавлял храбрый, умудренный военной хитростью и боевым опытом воин, носивший имя Ибрагим-бек. В его отряде был один уже пожилой джигит с бородой, окрашенной в красный цвет.

Был он смел и горд, как сокол. Однажды, не побоявшись гнева своего начальника, он бросил ему в глаза слова упрека. Сподвижники Ибрагим-бека хотели убить дерзкого, но тот, искусно владея шашкой, прорвался сквозь их кольцо и бежал. С тех пор краснобородый стал правой рукой другого смелого начальника — Керим-бая. Керим-бай погиб в бою, и краснобородый возглавил отряд. А когда красные овладели всеми горными тропами и перевалами, краснобородый распустил свой отряд, а сам скрылся.

Прошли годы, и он живет в безвестности, лишенный былого почета и былой славы. Многие его дети и внуки вышли из повиновения законам шариата и ведут легкомысленный образ жизни. Но близится новое время. С Запада идет непобедимая сила. Она принесет свободу народам Востока…

Зудин умолк. Ляйляк-бай, не глядя на него, пыхнул трубкой. Осветилось его лицо, но ничто не отразилось на нем. Несколько минут оба молчали. Потом старик заговорил не спеша, ровным голосом:

— Мой гость рассказал интересную сказку о краснобородом. Я тоже могу рассказать кое-что из жизни этого человека… Судьба забросила его за скалистый Гиндукуш в Читраль. Там он вел деловой разговор с командиром английского отряда. Помощником у англичанина был в то время еще молодой человек, также называвший себя англичанином. У краснобородого отличная память. Хотя он и не имел с ним никакого дела, он запомнил его глаза, резкие брови, горбатый нос, сильно выдающийся вперед подбородок и высокую фигуру. Встретив того человека, краснобородый джигит узнал бы его даже в том случае, если бы он отпустил такую, как у вас, бороду и превратился бы из англичанина в русского, как когда-то превращался в англичанина из немца…

Ляйляк-бай замолчал и снова пыхнул трубкой. При этом в глазах его сверкнула насмешка.

После длительной паузы заговорил Зудин:

— Я вижу, почтенный Ляйляк-бай придерживается пословицы: «долг платежом красен»… Что же он думает теперь обо всем этом?

— Что я думаю? Восток мудр. Я встречал одного чужеземца из очень далекой восточной страны. Он показал мне золотой портсигар, на крышке которого были изображены три обезьяны. Одна из них закрыла себе лапой глаза, другая заткнула уши, третья зажала рот…

— Достойный ответ, — подхватил Зудин. — Но сейчас кое-что надо вспомнить, время требует этого. Те, кто найдет себе место в близкой борьбе, пожнут плоды щедрой благодарности.

— Ляйляк-баю уже поздно чего-либо желать, — возразил старик с усмешкой. — Мое место в моей усадьбе. Забвение и покой — вот лучшая награда…

— Этого-то и может лишиться его дом в ближайшее время. Помочь сохранить покой в твоем доме могу я. Услуга за услугу. Мне нужна встреча с джигитами, которые не хотят идти на войну.

— Я не знаю таких джигитов, — ответил старик.

— Но зато я знаю. Один из них — Уразум-бай, сын старшей дочери почтенного Ляйляк-бая. Он не пришел на призывной пункт и скрылся в горах. Я не знаю, как Ляйляк-бай может встретить Уразум-бая и его друзей, но я хочу, чтобы он их встретил и передал им, что есть человек, желающий им помочь. А в средствах, я думаю, они нуждаются…