— А что, Николай, если выйдет нам от царя амнистия, какой мы изберем путь? В Петербург?

— Уж не мыслишь ли ты открыть в столице торговлю сидейками? Или предложишь мне писать портреты петербургских вельмож? Нет, брат мой любезный! По мне так уж лучше жить бок о бок с кочевым бурятом. Тот хоть во мне человека видит, а не злодея. Мы попали в разряд тех, против имен коих в тайном государевом секретере помечено: не давать ходу!

Бой стенных часов с кукушкой заставил их умолкнуть. Грозы уже не было слышно, дождь не шелестел, а только за окном, должно быть, в кадку гулко падали капли. Мелодично играли часы, смешная кукушка вертелась по верху циферблата.

Глава четвертая

Сразу же после петрова дня, пока не ожидалось спада воды, Невельской отправился на вельботе вверх по Амуру для обозрения и описания местности.

Ранжуров ждал вельбот в гавани Счастья. По берегу вились серые струйки дымков из гиляцких шалашей. На тальниковых кустах сохли сети. У самого уреза воды грызлись полуголодные стаи собак.

За ущельем, из которого вырывались каскадами струи горной реки, открывалась бухта. По ней, преодолевая крепнувшую волну, плыл вельбот. Весла оставляли после себя тенета белой пены.

В офицере с подзорной трубой на носу вельбота Ранжуров без труда узнал капитана Невельского.

Толпа гиляков в нерпичьих одеждах, увешанных бляшками, шумно радовалась:

—

Капитана! Капитана!

Гиляки везде встречали команду вельбота с доверием. Эти бесхитростные, простодушные люди, показывая свою радость, устраивали пляски, били в бубны и барабаны. Женщины несли свежую рыбу, просо и арак. Матросы угощали их кашей с маслом, чаем. Перед отплытием вельбота Невельской одаривал гиляков но

жами, серьгами, кольцами, бусами.

Гиляцкие старшины в один голос утверждали, что с прибытием русского судна маньчжуры стали по всему Амуру ласковые, не то что прежде.

В селении у мыса Оги пришел к Невельскому гиляк Чедано. Сухопарый, широкий в плечах. Из-под грибовидной шапки свисали седые космы волос, как метелки осеннего кипрея. Позади стояло его семейство с подарками — связками свежей и вяленой рыбы, мешочками риса

. Чедано кланялся и говорил, что они, гиляки, радуются, когда лоча с ними торгуют и их защищают и что теперь маньчжуры будут бояться их обижать.

— 

Какое же право имеют манджуры вас обижать? — спросил Невельской.

Чедано развел руками:

—

Потому только, что они сильнее. А мы, гиляки, им вовсе не принадлежим. Да они, манджуры, и сами об этом не думают.

Невельской велел подать гиляку и его семейству чай.

—

У меня во рту чай не просыхает, пока я торгую с лоча, — улыбался гиляк, — но нынче я пришел не только чай пить. Я хочу сказать тебе, капитан, что если будешь плыть на заход солнца, то прибудешь к устью Амгуни. За тем устьем найдешь особые камни… Других таких по всему Амуру нет. По преданию нашего племени, они завезены сюда лоча очень и очень давно. Гиляки берегут эти камни, и когда манджуры хотели сбросить в реку камни, то наше племя платило им, чтобы они того не делали. Ибо у нас есть поверье, что если скинуть эти камни, то река сделается бурливой и промысел рыбы придет в упадок.

Невельской досмотрел на Ранжурова.

—

Без него те камни не отыщем, — ответил пятидесятник, кивая на гиляка.

—

Поедешь ли с нами?

Чедано сложил руки на груди, закланялся радостно:

—

Чего спрашиваешь, капитан? Не всякому гиляку выпадает честь сопровождать лоча в плавании.

В устье Амгуни русские встретили нейдальцев, приплывших с верховьев на утлых лодочонках. Они уже зна

ли о том, что судно лоча поднимается по Амуру. Нейдальцы сказали Невельскому, что выше устья Амгуни к селению Тырс понаехали маньчжуры торговать с гольдами и самогирами.

Невельской повелел всем плыть в Тырс.

Ранжуров засомневался:

—

Мы идем с малыми силами. Как бы манджуры не надумали учинить нам чего-либо худого.

—

Никогда, ни при каких случаях нельзя показы

вать манджуру, что ты его боишься. Запомни, пятидесятник.

Невельской сам никак не похож на храбреца. Оружия при нем не видать, командует негромко, ничем не похваляется, хотя повидал на свете много чего. А бывал ли в бою? Не растеряется ли, если манджуры затеют стычку? Смело ли пойдут за ним офицеры, матросы?

—

Вот что, Ранжуров, — проговорил Невельской. — Мундир пятидесятника тебе, я вижу, дорог, да здесь, у меня, о своем унтер-офицерском чине вспоминай пореже. Ты обязан все уметь делать, как рядовой. Управлять ли собаками — каюрить, ходить ли на лыжах, грести в лодке. Все честь по чести. Без этих., барских привычек.

—

Да я, в

аше

высокоблагородие… — засмущался Ранжуров. — Какой я барин? Так… только что мундир…

—

Ну, так и мундир почаще скидывай.

—

Слушаю.

Ранжуров знал, что капитан строг даже с флотскими офицерами, постоянно твердил им, чтобы на Амуре о своем дворянском происхождении они позабыли думать.

После излучины фарватер придвинулся к берегу, поросшему кугой и осокой. Блеснуло озерцо. А вот уже видны фанзы, шалаши, дымки костров. У причала покачивались на волне лодки с узкими длинными носами. Паруса спущены.

Чедано со страхом объявил, что это маньчжуры.

У Ранжурова к сердцу подкатил холодок.

На берег высыпала толпа маньчжур

с

фитильными ружьями и луками. На солнце лоснились бритые голо

вы, чернели косы… Толпа сердитая, возбужденная.

Невельской скомандовал:

—

Быть наготове!

А сам сбежал по трапу на берег, как ни в чем не бывало, без охраны. Уже с берега крикнул:

— Разложить товары!

От толпы отделился старый маньчжур в меховой куртке, шелковых шароварах, с саблей на боку. С ним переводчик.

—

Кто ты? — спросил маньчжур Невельского.

Толпа сгрудилась, притихла. Слышно, как лязгали,

сталкиваясь, замки ружей. Матросы тащили по сходням ящики с товаром.

—

А ты кто?

Невельской не хотел назвать себя первым. Он давал понять маньчжуру, что у него больше прав на то, чтобы объявить себя хозяином здешней земли, нежели у маньчжура.

Начальник отряда восьмизнаменных подумал, поколебался и, хотя надменно, но все же первым назвал себя:

—

Я маньчжур.

—

А я русский.

Начальник отряда посмотрел на Невельского с недоверием, подозвал своих помощников, посовещался с ними.

—

Зачем ты здесь?

Невельскому пришлась не по душе такая бестактность. Маньчжур вел себя как властелин. Держался высокомерно, нагло.

Капитан ответил с достоинством:

—

Тот заслуживает уважения, кто сбрасывает с себя подступивший гнев, как змея сбрасывает с себя старую кожу. А здесь я за тем же, что и ты, — и показал на товары. — Торгую.

—

Мы пришли торговать с гиляками. Они нам близки, как близки у человека губы и зубы, — заявил маньчжур. — Он поправил саблю на перевязи, проговорил, не скрывая неприязни:

—

Это чужая для вас земля.

—

Чья же это земля?

Начальнику отряда подали из толпы обтянутый материей обрубок дерева. Молча, с надменной неторопливостью разглаживая усы, он собрался сесть. Невельской преспокойно взял маньчжура за ворот куртки, притянул к себе:

—

Мы оба купцы, и посему должны разговаривать или оба стоя, или оба сидя!

Начальник отряда опешил, испуганно заморгал, пятясь от Невельского. Однако тут же повелел своим людям подать такое же сидение и для русского.

Они оба сели, и вооруженные маньчжуры по чьей-то команде окружили их, отрезав Невельскому путь к вельботу. С капитаном остались только

Ранжуров,

два гиляка и гольд-переводчик. Остальные гиляки, нейдальцы и самогиры то ли отступили по своей воле, то ли были оттеснены маньчжурами.