Снег был по колено. Капитолина шла позади Василия, шагая след в след, и на время умолкла.

Две длинные двускатные секции теплицы напоминали сугробы. Лишь кое-где слегка поблёскивало стекло, словно осенний лёд.

Капа глянула внутрь и покачала головой: на размороженных трубах висели сосульки.

— Бить вас мало! — Повернулась к Василию. — Такие хоромины испакостили!..

— Говорят, когда на зиму останавливали, то не знали, где перекрыть воду. Один вентиль покрутят, другой — ничего не получается…

— В башке надо вентиля подкручивать!

— Поехали на завод, к шефам, которые строили теплицу. А той порой… — Он развёл руками. — Видишь, что…

— А у нас кочегар — из города, — говорила Капа на обратном пути. — Приехал с женой, с ребятишками. Вошёл в колхоз… Насчёт всей этой техники дошлый человек. Мы ни о чём таком заботы не знаем. Наше дело — сеять, поливать да урожай собирать… У нас уже огурцы цветут. Вот как! Приезжай недельки через две — угощу…

У подъезда клуба стояла «Победа» секретаря райкома. Собрание уже началось.

Вера приберегла для мужа стул. А Капитолину пригласили в президиум. Она сбросила дошку, опустила шаль на плечи и села возле Шарова.

Стоя на трибуне, Огнев читал проект пятилетнего плана колхоза, составленный с помощью агрономов МТС. Там было указано, сколько надо вырастить пшеницы, овса, проса… Впервые в плане появилась кукуруза.

— Дело новое. Ещё не знаем, как пойдёт.

— Верное дело! — подзадорил Шаров. — Мы испытали. И, я вам скажу, большое от неё подспорье!

Огнев докладывал — сколько нужно надоить молока, получить мяса, яиц, шерсти, вырастить овощей.

Капа ёрзала на стуле, как непоседливая школьница, которой кажется, что она знает больше всех. Докладчик ещё не закончил раздела, а у неё уже вырвалось:

— Мало!

Штромин оглянулся. Она встала и повторила:

— Мало планируют на шестидесятый год. — Из кармана чёрного жакетика достала блокнот и, заглянув в него, продолжала: — Мы в пятьдесят шестом дадим больше. И помидоров, и огурцов, и редиски. — Подняла смеющиеся глаза и спросила: — Уж не оттого ли смелости не хватает, что такую расчудесную теплицу в морозилку переделали? Ледяными сосульками будете торговать?

Зал отозвался шумком. Одни смеялись, другие ворчали, укоряя огородников в бесхозяйственности.

— А мы вам к маю огурчиков в подарок пришлём! — пообещала Капа, — Вот как!

— От этого невелика польза, — заметил Штромин. — Вы помогите наладить всё, научите.

— Я что ж. Могла бы… — Она взглянула на Шарова и, подбодрённая им, кивнула головой. — Согласна! Пусть запаивают трубы. А я не уеду, пока всходов не дождусь. И дремать никому не дам!..

— Нашу Капу только знай похваливай! — улыбнулся Василий. — Расшибётся, но сделает!..

— Вашу— обидчиво молвила Вера. Не первый год живёшь здесь, а корни всё ещё — в Луговатке.

А чего тут обидного? Здесь он делает то, чему научился в «Новой семье» — выращивает саженцы древесных пород, закладывает лесные полосы в полях. На новой для него земле он продолжает дело своего отца. Но чувствует себя учеником Трофима Тимофеевича.

— Критика правильная! — сказал Штромин, когда Капа сошла с трибуны. — По овощам планируете скупо. Ещё раз подсчитайте, всё взвесьте. Берите не план-минимум, а план-максимум.

Впервые колхозники сами решали, что им сеять, что строить на фермах, и они внесли много поправок. Гости иногда вставляли своё слово: «А лучше бы вот так…»

Шаров рассказал о «Новой семье». У них доходы в пять раз выше. И они создали особый фонд, из которого выдают колхозникам ссуды на строительство домов. Каменных! По проектам, разработанным архитекторами. Строят не на десятки, а на сотни лет. Так пусть внуки и правнуки не упрекают их в ограниченности!..

Вера ревниво шептала Васе о переменах в её родном селе. Ведь Гляден тоже помолодел! Многие из новосёлов, что приехали из города на работу в МТС и в колхоз, уже получили земельные участки и строят дома. А через год… Если приналечь, то в одно лето можно вывести колхоз в передовые, и для этого им всё-всё дано.

Павел Прохорович упомянул о колхозном доме отдыха, для которого уже заложен фундамент в бору, на берегу нового пруда. Он уверен, что со временем соседи тоже построят там свою здравницу.

— Но основное внимание «Новая семья» попрежнему отдаёт производству, — продолжал Шаров. — Главное для нас — зерно. Пшеница. Ценнейшая твёрдая пшеница, которую мы высеваем по клеверному пласту. Уже нынче мы удвоим сбор зерна, а через год — продукцию животноводства.

— Пример, достойный подражания! — сказал Штромин.

Огнев был уверен, что и у них в Глядене всё это будет, только немножко позднее.

Глава тридцать девятая

— Всё ещё… нет?.. — кричал Василий в телефонную трубку. — Когда же?.. Когда ждать?..

…В полночь Вере стало плохо, и Василий отвёз её в сельскую больницу, где было родильное отделение. Вернувшись домой, через каждые полчаса справлялся о ней по телефону. Ему отвечали:

— Не волнуйтесь. Бывает так…

Василий подозревал, что роды идут ненормально, а его успокаивают. Он вновь отправился к больнице, в темноте обошёл вокруг, постоял под окнами. Там тихо. Наверно, она и стонать уже не может? Надо что-то делать, как-то помочь, сейчас, немедленно.

Вбежав в приёмную, начал колотить кулаком в дверь. На стук вышла сестра, маленькая, старая:

— Чего тарабаните? Не у вас одного жена рожает!

— Первым она… Говорят, всякое случается…

— А вы всяких не слушайте…

Нет, он не успокоится, пока не поговорит с акушеркой или с самим врачом. Но отрывать их от дела и забот, быть может, в самую опасную для жизни Веры минуту, Василий не решался. Время тянулось медленно. Он дважды принимался стучать. Перед ним снова появилась неприветливая сестра:

— Ну вот, молодой человек! Мне вы не поверили, а Маргарита Львовна сказала то же самое: нечего волноваться понапрасну. Роды идут.

— Что-то очень долго…

— А вы как думали? Вам — подай сразу. Груздь и тот появляется не вдруг.

Но и этот разговор не успокоил.

Начался рассвет, а из больницы отвечали всё теми же словами, и тревога в сердце возрастала. Отказавшись от завтрака, Василий вышел во двор и направился к мотоциклу. Озабоченная Кузьмовна остановила его:

— Ты, слышь, не рассказывай никому, что Вера мается. — Встретив недоуменный взгляд, пояснила: — Говорят, когда никто не знает — роженице легче.

— Чепуха, — отмахнулся Василий.

Его раздражало не это старое поверье, а то, что он про себя не мог решить — заезжать или не заезжать на нижний участок сада. Если заехать, то нельзя будет утаить от Трофима Тимофеевича, что Вера в больнице, что роды идут ненормально и что это может кончиться плохо. Если сказать ему обо всём — он разволнуется, а ведь Маргарита Львовна уже не раз предупреждала: «Берегите старика. В его годы и при его сердце вредно волноваться. Покой, прежде всего покой».

Можно проехать прямо в питомник, а в обеденный перерыв побывать в селе и оттуда привезти старику радость: «Внук!» Или: «Внучка». Ну, а если… если что-нибудь?.. Для него — неожиданный удар. Нельзя так… Сейчас он даст совет. Может, сам съездит в больницу… Только надо постепенно подготовить его…

Легко сказать — «подготовить». А как? Отец с первого взгляда почувствует, поймёт…

Василий выехал со двора раньше своего обычного времени. Голубая рассветная дымка на востоке превратилась в оранжевую пелену, которая с каждой секундой становилась всё легче и прозрачнее. Но в это утро он не замечал смены красок в природе… Может быть, уже всё кончилось благополучно? Может, Маргарита Львовна уже позвонила к ним домой: «Поздравляю вас… Скажите своим…». Кузьмовна сразу бросит все хлопоты по дому и отправится в сад. Первым встретит, конечно, Трофима Тимофеевича: «Готовь, дедушка, подарок!» А если… иное? Если понадобится помощь? Кузьмовна тоже прибежит в сад и… обрушит тревогу на голову старика…