В этот день я объясняю свою времяпровождение в Кенсингтоне, а иллюзия — это видеть улыбку на лице мамы. Когда я говорю это, на самом деле это ничего не значит, это не значит, что я согласна с их теорией о моем безумии. Я лишь говорю слово "иллюзия" потому, что легче использовать тот же язык, что и они.

Но это слово делает маму такой счастливой, что я повторяю его снова в следующий раз, когда вижу ее, и снова. Сначала, слово кажется кислым во рту, но потом горечь исчезает, пока оно не растворяется и становится всем. Я повторяю его столько раз, что привыкаю к нему, не уверена, верю в это или нет, не уверена в том, что верю в эти утверждения. Когда я повторяю это достаточно много, меня отпускают домой.

В первое утро я просыпаюсь в своей комнате дома, я не узнаю ее. Открываю глаза, ожидая, что окажусь на матрасе на полу в доме Пита. Затем, клянусь, я чувствую как Джес обнимает меня, запах моря, чувствую соленый запах на коже. Но вместо захудалого отеля на пляже, я в стеклянном доме на холме. Вместо вида на океан, из окна выходит вид на городские огни, исчезающие под восход солнца.

Я должна умолять, но в один прекрасный день родители, наконец, отвели меня на пляж. Мэри сказала, что все будет хорошо, — она сказала, что это будет полезно для меня. Конечно, не где-то рядом с Кенсингтоном. Нет, на пляж, рядом с моим домом, тот, где мы были у костра после выпускного. Та ночь, которая, кажется, была миллион лет назад.

— Почему ты так сильно хочешь приехать сюда? — спрашивает мама, но я не отвечаю ей, потому что я слишком занята, наблюдая за серферами, которые направляются к воде. Здесь я вижу по крайней мере десятерых, раскиданные за пределами разбивающихся волн, они по-очереди гребут к волнам, которые не поднимаются выше шести футов.

Было время, когда волны, как эта, казались огромными для меня, но сейчас, они кажутся маленькими. Дома, я гуглила серфинг на больших волнах и смотрела видео, там серферы падали с волн мамонтов. Однажды, папа нашел меня под гипнозом видео серферов из Теахупоо. Сначала, он, казалось, был готов позвонить Мэри, рассказать о возвращении болезни, чтобы меня вернули в больницу.

Но через секунду, он сел рядом со мной, так же зачарованный, как и я, тем кадром, где кто-то летел в тоннеле гигантской волны.

— Это означает "дробление черепа", — сказала я, не подумав.

Отец не спрашивал, откуда я это знаю, и не уверена, что могла бы ему рассказать об этом. Вместо этого, он смотрел, как волна обрушивается на океан, как волна сворачивалась по краям так, что даже у самого опытного серфера были проблемы, чтобы выйти из этого тоннеля, и вода не обрушилась на него.

Спустя несколько минут, отец сказал:

— Понимаю, почему она получила это название.

Теперь он нежно меня обнимает. Он, кажется, очарован этими серферами так же, как и я.

Интересно, он думает о Джоне и Майкле, когда они годами занимались серфингом с этого пляжа, прежде чем сбежали в поисках больших и лучших волн.

Если бы родители запретили мне когда-нибудь поднять доску для серфинга, я бы поняла почему. Как они могут быть уверены в том, что я не пропаду, как Джон и Майкл, соблазненная песнями волновых Сирен ?

Но, к моему удивлению, отец говорит:

— Хорошо себя чувствуешь, чтобы вернуться на пляж, не так ли?

Киваю.

— Да.

— Нам следует приходить сюда чаще, — говорит он осторожно. На секунду, на лице у мамы отражается паника, но медленно, неожиданно, широкая улыбка появляется у нее на лице.

Думаю, она должна чувствовать то же, что и я. Как и я, она чувствует себя ближе к Джону и Майклу, когда находится около воды.

36 глава

Я в ожидании чего-то очень хорошего. Я жду, пока послушно хожу в поликлинику на терапии с Мэри каждую неделю, рассказываю о своих чувствах и отвечаю на вопросы, и прохожу пять стадий горя моих братьев, когда проверяю их личные дела. Я жду, когда Фиона начинает смеяться моим шуткам, — что я, наконец, встречаюсь с горе-консультантом, как она советовала мне несколько месяцев назад. Я жду то тех пор, когда могу сказать, что консультирование помогает, — она была права, в конце концов. Я жду, пока родители соглашаются, что я могу поступить в колледж в январе; они все уладили в Стенфорде, теперь я поступлю на один семестр позднее. Я жду, пока мама не позволяет брать ее машину и ездить на терапию одной. Я жду, когда она отправляет меня на поручения: взять дюжину яиц, тюбик зубной пасты, химчистка. Я жду, пока не становится холоднее и дни становятся короче, пока могу говорить о братьях в прошедшем времени, не заикаясь на словах. Жду, когда родители доверятся мне. Только тогда я беру машину — свежий, новый, блестящий внедорожник, который родители купили мне после принятия в колледж, в виде запоздалого подарка на выпускной, так нормально и удивительно — и еду на пляж Кенсингтон.

Я еду туда, потому что я должна увидеть это собственными глазами. Я еду туда, потому что даже сейчас, все это время, я просыпаюсь каждое утро и думаю, что нахожусь где-то еще. Каждое утро, я думаю, что я в Кенсингтоне.

Дорога мне знакома, но это ничего не значит. Мэри и ее коллеги признали: что я , вероятно, пробралась в закрытое общество, которое когда-то называлось пляжем Кенсингтон, пока была в состоянии психического заболевания. Фиона погуглила и сказала мне то, что я уже знаю: что это был популярный прибрежный поселок в 1980-х годах, но его давно забросили. Теперь там никто не живет. Это небезопасно. Единственная причина, почему они не построили дома на нижних скалах, — не стойкое место для тракторов и прицепов на парковке, приходилось одному корпеть над обломками. Само место неустойчивое. Как я.

Сейчас мне интересно, как я нашла это место; мой GPS перестает работать, когда я укорачиваю дорогу вверх по скалам. На самом деле, если верить моему GPS, я сейчас посередине океана.

Я сворачиваю на дорогу, где мог бы быть дом Джеса. Он там, как я помню, но вместо того, чтобы увидеть свежий слой краски, как несколько месяцев назад, дом снаружи — полуразвален, со стен сходит краска и они покрыт щебнем. По всей двери гаража нарисовано граффити и, когда я подхожу к входной двери, я уже готова разбить стекло, чтобы ее открыть, если понадобится, но она не заперта.

Дом пуст. Внутри нет никакой мебели. Только большие граффити на стенах, но совершенно неразборчивые. На одной из стен, кто-то нарисовал серфера преодолевающего волну. Оно выглядит точно так же, как картинка, которую я видела на скамейке, когда ждала автобус. На полу какой-то хлам. Я делаю глубокий вдох, как будто почувствую какие-нибудь следы от запахов, что будет ассоциироваться с Джесом, но это место отчасти пахнет несвежим пивом и потом, возможно, какие-то ребята остановились здесь, когда занимались серфингом на пляже ниже. Или, может быть, они нашли место для вечеринки, совершенно неосведомленные о волнах.

По крайней мере, дом такой же формы, как я его помню, словно зеркальное отражение дома Пита, на скале в другой стороне Кенсингтона. Я направляюсь в гараж, вспоминая коллекцию досок для серфинга, которые я видела там, когда в первый раз встретилась с Джесом. Может, хотя бы там найдутся какие-нибудь следы от него.

Но здесь ничего нет — только еще одна пустая комната.

Выхожу через переднюю дверь и спускаюсь вниз по заросшей дороге, которая приведет к дому Пита. Когда я его вижу, то срываюсь на бег. Может, кто-то из компании Пита все еще здесь живет; может быть Хьюи или Мэтт ждут по ту сторону двери. Но в доме беспорядок; здесь пахнет плесенью, как если бы волны поднялись над океаном и залили это место. Раздвижные стеклянные двери, которые ведут на задний двор, широко открыты; несколько чаек перелетают из гостиной. Они сделали этот дом своим.

Плитка пола, которая всегда была блистательно белой, где Пит раскладывал одеяла и где мы все ели ужин, который я приготовила, покрыта перьями и пометом. Птицы кричат на меня в знак протеста, пока я иду на задний двор, к одной знакомой здесь вещи: к шуму волн. Скалы опускаются так прямо и резко, что я делаю шаг назад, опасаясь, что я упаду. Камни негладкие и зубовидные. Невозможно было бы построить лестницу в этих скалах. Не могу понять, зачем кому-то этого хотеть.