Когда в начале февраля 1780 года Панин вызвал Харриса и зачитал ему высочайший отказ на предложение о союзе с Англией, сэр Джеймс бросился к Потемкину за разъяснениями. На этот раз светлейший объяснил ему, что опасение «новой войны пересилило стремление к славе». Харрис был поражен. Потемкин добавил, что новый фаворит, Ланской, опасно болен и государыня страдает «расстройством нервов». Сэр Джеймс поверил Потемкину только когда тот заявил, что даже его влияние «временно потеряло силу». Харрис упрекнул его в робости, в ответ на что тот вспылил и объявил, что «докажет, что никто в этом государстве не пользуется большим влиянием, чем он». Это обнадежило Харриса, но затем Потемкин сказался больным. Он не принимал несколько недель, а потом снова стал говорить о том, что императрица — чрезвычайно мнительная женщина, дрожащая над своими любимчиками. Потемкин все так же переходил от заявлений о своем бессилии к взрывам хвастовства и проклинал «сонного и неповоротливого» Панина — он, который сам мог пролеживать на диване целыми днями.

В феврале 1780 года светлейший вызвал английского посланника и «с характерным для него воодушевлением» объявил об открытии экспедиции из 15 кораблей и 15 фрегатов «для поддержания российской торговли». Но это решение — продолжение успешного посредничества России в войне за Баварское наследство — нанесло сильный удар по миссии Харриса.^[388] Англия заявила, что будет захватывать нейтральные суда и конфисковывать их грузы, причем это решение касалось и русских судов. Правительства нейтральных держав, включая Россию, пришли в раздражение, и в марте 1780 года Екатерина подписала декларацию о «вооруженном нейтралитете», чтобы поставить на место зарвавшихся англичан, укрепить русскую морскую торговлю и еще более поднять свой престиж. Теперь завоевывать благосклонность России Харрису стало еще сложнее.

Сэр Джеймс раздумывал, кто заплатил Панину, Франция или Пруссия, в то самое время, как французы и пруссаки полагали, что ему платят англичане. Из тучи, нагнетенной этой дипломатической истерией, посыпался настоящий золотой дождь.

Харрис не сомневался, что Корберон, «как истинный француз», «платит жалованье лакеям в каждом русском доме». Версаль действительно решил любой ценой удержать Россию от вступления в войну; Корберон хвастался даже, что может купить самого Потемкина.^[389] «Я подозреваю, что честность моего друга поколеблена», — поверял Харрис свои опасения виконту Стормонту, а Корберон в то же самое время доносил в Версаль, что Харрису выделен кредит в 36 тысяч фунтов, и 100 тысяч рублей уже уплачены Потемкину. Орлов-Чесменский обвинял князя в получении 150 тысяч английских гиней. Харрис полагал, что Франция преподнесла родственникам Потемкина 4 или 5 тысяч фунтов.

В конце марта 1780 года терпение Харриса кончилось. Если Франция дает взятки «его другу», Англия должна перегнать ее. На петербургском рынке взяток начался бум. Напоминая Стормонту, что он имеет дело с «необычайно богатым человеком», Харрис требовал ту же сумму, какую «Торси, хоть и безуспешно, предлагал Мальборо». Такой запрос мог озадачить даже самого щедрого казначея Европы^{59}. Не обходили своим вниманием Потемкина ни пруссаки, ни австрийцы. Харрис заметил, что прусский посланник ежедневно беседует о чем-то со светлейшим, и узнал, что тот снова предлагает ему Курляндию или «иной способ обеспечить его безопасность на случай, если императрица оставит его» — то есть на случай восшествия на престол Павла. В то же самое время говорили, что австрийцы предлагают ему некое княжество.^[390]

Брал Потемкин взятки или нет? В конце 1779 года упоминались суммы в 100 тысяч рублей и 150 тысяч гиней, но исследование архивных фондов секретных служб показывает, что в ноябре Харрис израсходовал только 1450 фунтов, а позже получил выговор за трату 3000 фунтов. Сложенные вместе, эти суммы могли бы, конечно, порадовать Александру Энгельгардт, но не достигали даже столовых расходов князя. Богатство, даже самое внушительное, вовсе не означает неподкупности, но, вероятно, Харрис был прав, говоря, что повлиять на Потемкина «можно только попав ему в тон и оценив его неповторимый юмор и непредсказуемый характер». Екатерина, чтобы отблагодарить своего помощника за проект вооруженного нейтралитета, выдала ему сумму, по словам Харриса, эквивалентную 40 тысячам фунтов, но «этот удивительный человек так избалован, что почти не считает нужным за это благодарить». Прусский посланник Герц также подтверждал, что взятками на Потемкина не подействовать: «Богатства не помогут: его собственные средства неисчислимы».^[391]

То же мнение подтверждал и презрительный вопрос Панина: «Неужели вы полагаете, что князя Потемкина можно купить за 50 тысяч фунтов?» Когда слухи о том, что Харрис заплатил ему 2 миллиона рублей, дошли до самого князя, он пришел в возмущение. Светлейший был слишком горд и слишком состоятелен, чтобы брать деньги. При этом, однако, Панин и Потемкин обвиняли друг друга в лихоимстве. На одном из заседаний Совета Потемкин заявил, что портретами Людовика XVI можно делать отличные «ставки при игре в вист». Панин парировал, что если князь нуждается в деньгах, то английские гинеи всегда к его услугам. Потушить ссору удалось только императрице.^[392]

Для того чтобы все-таки выяснить, поддерживает ли светлейший российско-английский альянс, Харрис дал взятку одному из секретарей Потемкина. Возможно, это был Александр Безбородко, все больше вытеснявший Панина во внешнеполитических вопросах. Стормонт санкционировал выдачу 500 фунтов, заметив, впрочем, что это очень много. Когда дошло до дела, у Харриса выманили около 3 тысяч. Секретарь сообщил, что все европейские монархи, от Фридриха до Иосифа, бомбардируют Потемкина предложениями денег и княжеских престолов, но безуспешно, а об английском деле Потемкин особенно не радеет, за исключением моментов, когда его охватывает дух соперничества с Паниным. «Агент» добавлял, что князь действует по внушению внезапных, «непредсказуемых побуждений» и в принципе может «поддержать линию любого правительства», но в данный момент особенно склоняется к Австрии. Последнее было правдой.^[393]

Дипломаты уже знали, что Потемкин строит обширные планы касательно южных областей. Даже обсуждая с ним морские проблемы Великобритании, Харрис заметил, что голова светлейшего «неотступно занята мыслью о создании империи на востоке» и что он «один поддерживает в императрице интерес к этому проекту». Дерзкие мечты Потемкина действительно заразили Екатерину. Пересказав свою беседу с ней, Харрис сообщал, что она «долго говорила [...] о древних греках, об их предприимчивости и быстроте ума [...] сохранившихся в их далеких потомках». Корберон не преувеличивал, отмечая, что эти «романтические идеи принимаются здесь с энтузиазмом».^[394] Светлейшего не занимали ни Лондон, ни Париж, ни Берлин, ни Филадельфия. Он мечтал о городе императоров — Царьграде. Чтобы овладеть им, нужно было победить Османскую империю.

Часть пятая: КОЛОСС (1777-1783)