С улицы вошел абсолютно черный человек в ливрее с белой афганской борзой на роскошном поводке. Остановившись, он огляделся. Возле миссис Монфор с другой стороны было свободное место. Все еще упрямо глядя прямо перед собой, она вдруг подвинулась на скамье, чтобы ни с одной стороны места для негра не осталось. Мистер Уиплстоун, разумеется, тут же увеличил расстояние от себя до миссис Монфор и жестом предложил мужчине садиться. Тот сказал: «Благодарю вас, сэр» — и остался стоять, даже не взглянув на миссис Монфор. Пес принюхался к клетке. Люси продолжала спать.

— На твоем месте я бы к ней не приближался, дружище, — заметил мистер Уиплстоун. Пес помахал хвостом, и мистер Уиплстоун его погладил. — Я тебя знаю, — заметил он. — Ты из посольства, верно? И зовут тебя Аман. — Он взглянул на мужчину, который привел пса, тот слегка поклонился.

— Люси Локкет! — весело пригласила сестра. — Можете войти.

Осмотр был краток, но результативен. Люси Локкет было около семи месяцев, температура нормальная, она не страдала ни паразитами, ни паршой, ни лишаем, хотя и была сильно истощена. Тут ветеринар замялся.

— У нее на теле шрамы, — сказал он, — и сломано ребро, которое зажило само. Бедняжка была очень запущена, полагаю, что с ней дурно обращались. — При виде потрясенного мистера Уиплстоуна врач добавил: — Лекарства и хорошее питание быстро поставят ее на ноги.

Еще он добавил, погладив против шерсти и осмотрев как следует, что она стерилизована, что это наполовину сиамская кошка, наполовину Бог весть что, потом посмеялся белому кончику ее хвостика и сделал прививку.

Люси отнеслась к мучительным процедурам с полнейшим безразличием. Но очутившись на свободе, прыгнула в объятия своего спасителя и выдала свой коронный трюк: просунула головку ему под пиджак и устроилась на его груди.

— Она вас полюбила, — заметил ветеринар. — Кошки знают, что такое благодарность, особенно самочки.

— Я ничего о них не знаю, — поспешно заявил мистер Уиплстоун.

По дороге из консультации он заглянул в магазин и купил для Люси корзинку для спанья, фарфоровую миску с наклейкой «кошачье счастье», гребень, щетку и ошейник, на который велел прикрепить бирку: «Люси Локкет, Каприкорн Уол, 1» и со своим телефонным номером. Продавщица показала ему красную прогулочную попонку и объяснила, что, проявив терпение, можно научить Люси в ней ходить. Потом надела ее на Люси сама, и результат получился настолько эффектным, что мистер Уиплстоун купил и ее.

Оставив там клетку, пообещав, что зайдет за ней позднее, нагруженный покупками, с Люси, спрятанной под плащом, он поспешил домой, готовясь мобилизовать все свои дипломатические способности для разговора с Чаббами и понятия не имея, что несет под пиджаком свою судьбу.

III

— Какой прекрасный вечер, — заметил мистер Уиплстоун, повернувшись к хозяйке и чуть склонившись в легком поклоне. Некоторой манерностью он был обязан своей профессии. — Я чувствую себя у вас великолепно.

— И на здоровье, выпейте, — предложил Аллен. — Я вас предупреждал, что приглашаю с известным умыслом.

— Я готов. Портвейн у вас превосходен.

— Я оставлю вас одних, — предложила Трой.

— Нет, останься, — возразил Аллен. — Мы сами тебя отправим, если наткнемся на нечто тайное или секретное. А твое общество — такое удовольствие! Не так ли, мистер Уиплстоун?

Мистер Уиплстоун стал распространяться о том, какое счастье, что он может вечер за вечером наслаждаться шедевром Трой, висящим над камином, и даже встретиться с самой художницей в домашней обстановке. Слегка запутавшись в комплиментах, он все-таки отважно выбрался.

— А когда вы откроете, какой же умысел имели в виду? — спросил он, приходя сам себе на помощь.

— Перейдем к делу! — предложил Аллен. — У нас это займет немало времени.

По предложению Трой портвейн перенесли в ее ателье и расселись перед широким окнами с видом на сад, погружавшийся в полутьму.

— Хочу, чтобы мы немного поразмыслили, — начал Аллен. — Вы, случайно, не эксперт по Нгомбване?

— Эксперт по Нгомбване? — повторил мистер Уиплстоун. — Вы меня переоцениваете, дорогой. В молодости я провел там три года.

— Я полагал, что недавно, когда они добились независимости…

— Да, некоторое время я там был. Меня послали в тот период, когда завязывались первые контакты с новой властью, в основном потому, что я владею местным языком. Собственно, мне это дело в известной степени просто повесили на шею.

— И вы их завязали?

— Ну, частично, — он взглянул поверх края бокала на Аллена. — Надеюсь, вы не перешли в Особый отдел?

— Нет, не перешел. Но можно сказать, что меня неофициально попросили о сотрудничестве.

— Речь идет о предстоящем визите?

— Да, черт возьми. О мерах безопасности.

— Да, нелегкая задача. Между прочим, вы же, кажется, коллега президента по… — мистер Уиплстоун вдруг запнулся. — Надеюсь, вы поговорите с ним, как старый друг?

— Господи, вы в самом деле схватываете на лету! — воскликнула Трой, и он ей благодарно поклонился.

— Я встретился с ним три недели назад, — сообщил Аллен.

В Нгомбване?

Да. Приехал как старый товарищ попросить его по-хорошему.

— И вы чего-нибудь добились?

В общем-то, толком ничего. Он обещал, что не станет вмешиваться в меры безопасности, но что в самом деле имелось в виду, знает только он сам. Должен сказать, что иногда он становится просто непереносим.

— Вы полагаете? — спросил мистер Уиплстоун, откинулся назад и стал поигрывать моноклем, раскачивая тот мл шнурке. Аллен понял, что это была его излюбленная поза за столом переговоров. — Ну, мой милый Родерик?

— Хотите знать, что мне от вас нужно?

— Вот именно.

— Я буду крайне вам признателен, если бы вы — как сейчас говорится — помогли мне представить положение в Нгомбване. Разумеется, с вашей точки зрения. Мне интересно, к примеру, сколько по-вашему людей желает Бумеру смерти.

— Бумеру?

— Это школьное прозвище его превосходительства… Он непрестанно поминал его.

— Оно ему идет. Ну, если так навскидку и чисто приблизительно — по крайней мере тысяч двести.

— Господи Боже! — воскликнула Трой.

— Могли бы вы припомнить какие-то фамилии? — спросил Аллен.

— Скорее нет. Ведь я не знаю ничего конкретного. Все в общих чертах, как это часто бывает в африканских странах. В первую очередь — нгомбванские политики, которых президент отстранил от власти. Те, которые пережили переворот, сидят в тюрьме или эмигрировали к нам и ждут, пока его свергнут или прикончат.

— Особый отдел утверждает, что располагает подробным списком таких людей.

— Возможно, — сухо согласился мистер Уиплстоун. — Так же думали и мы. Но потом в один прекрасный день на Мартинике до тех пор совершенно не известный человек с фальшивым британским паспортом выстрелил в президента из пистолета. Не попал и вслед за этим выстрелил в себя — и более успешно. Ни в каком списке он не значился, и его истинную личность так никогда и не установили.

— Об этом я напомнил Бумеру.

Мистер Уиплстоун шутливо обратился к Трой:

— У него куда больше информации, чем у меня, и куда подробнее. Чего он от меня хочет?

— Понятия не имею. Но, пожалуйста, продолжайте. Мне очень интересно.

— Среди его африканских врагов, разумеется, есть и экстремисты, которым не по нраву его умеренность, да еще то, что он отказался вымести метлой всех европейских советников и специалистов. Кроме того, там уйма черных националистов-террористов, которые сражались за независимость, но теперь полны решимости уничтожить режим, который сами помогали создавать. Неизвестно, сколько у них сторонников, хотя наверняка немало. Но вы-то все это знаете, дорогой мой друг.

— Ведь он избавляется от все большего количества белых, не так ли? Хотя и с неохотой.

— Его вынуждают экстремистские движения.

— Вот тут мы, собственно, коснулись хорошо известного и даже неизбежного процесса, — заметил Аллен. — Президент национализирует все иностранные предприятия и присваивает имущество многих европейских и азиатских колонистов. Они оказываются самыми заклятыми противниками его режима.