Нам нужны продукты, бензин и остальные палатки. Через два-три дня решается все. Приходите наверх, если чувствуете себя хорошо.

Всего хорошего, дорогие! Ваш Г.

P. S. Только что получили твое (Гельмута) сообщение за № 3. Здесь, в связи с сильным ветром, транспортировка грузов сильно затруднена.

Несколько шерпов-кули, которые транспортируют нам грузы, очень страдают от холода, дай им из резерва шерстяные носки и чулки.

Приветствую Вас обоих, Г.»

О том, что делали Сепп и Гельмут, которые тоже должны были идти на вершину, если бы первый штурм не провалился, я расскажу несколько позже. Сейчас хочу рассказать о головной группе.

5 октября погода была хорошая: как обычно, безоблачное небо и сильный холодный ветер. Мы хотели подняться к площадке для лагеря IV на высоту 7000 метров. Кроме старых друзей с прошлого года – Пазанга, Аджибы и Гиальцена, с нами шли Анг Ньима и Пемба Бутар.

Перила, оставленные на ледопаде, оказали нам ценную помощь. Выше ледопада передвигались без веревки. Подъем был не сложный, в основном приходилось бороться против разреженного воздуха и усталости, охватывавшей нас, как теплая вода в ванне. Но мы знали, что нам нужно идти вверх и вверх, если мы хотим завтра попытаться успешно подняться на вершину.

Этот день и подъем к лагерю очень четко сохранились в моей памяти. Я отчетливо представляю себе все места отдыха, где мы после преодоления очередных двадцати или пятидесяти метров высоты молча и безразлично падали в снег. Никто из нас не говорил: мы не только устали, но и были опустошены скоростью подъема и нервным трепетом ожидания предстоящего успеха. Пазанг и я несли легкие рюкзаки, так как на следующий день мы должны были делать попытку подняться на вершину; остальные шерпы несли тяжелые грузы, необходимые для штурма восьмитысячника.

Но когда мы лежали рядом в снегу, разницы между нами двумя, собиравшимися покорить вершину, и остальными не чувствовалось. Возможно, что ответственность за предстоящее восхождение давила на наши с Пазангом плечи так же, как дополнительный груз на плечи шерпов.

Я с благодарностью вспоминаю этот день: вспоминаю счастье усталости и чувство, что делал все, как нужно, вспоминаю величественное безмолвие, не нарушенное человеком до нас, прекрасную дружбу с шерпами, поднимавшимися к безоблачному холодному серому небу так, будто там, вверху, находилась их родина.

В четыре часа дня на высоте 7000 метров разбили две палатки – лагерь IV. Гиальцен и Пемба Бутар помогали нам в этой тяжелой работе. Ветер усиливался. Они поспешно спустились в лагерь III. Подняться на такую высоту с грузом – хорошее достижение для обоих молодых шерпов. Я наблюдал, как они почти бегом бросились в обратный путь и восхищался ими.

Казалось бы, что спуск в лагерь III очень простой, его должны облегчить наши следы и перила на ледопаде, но их отделял от лагеря III перепад высоты в четыреста метров, а солнце уже скоро зайдет; но все равно у меня было чувство, что они оба благополучно доберутся до лагеря III. Я знал Гиальцена и был уверен в его альпинистских способностях.

Теперь мы вчетвером находились на высоте 7000 метров: Пазанг и я – в одной палатке, Аджиба и Анг Ньима, которые должны были исполнять обязанности спасательного отряда и страховать нас, ожидая нашего возвращения с вершины – в другой. Лучшую группу трудно себе представить; единственным слабым звеном был, вероятно, я.

Я думал, что Пазанг и я поднимемся на вершину завтра; это была бы третья по высоте вершина, на которую вступила нога человека. Пока Анг Ньима готовил ужин и глубокие ущелья тонули в вечерней мгле, Пазанг говорил: – «Легкая гора, завтра – вершина». – «Да, – ответил я, – завтра – вершина». Я верил в это. – «Что мы потом будем делать? – спросил Пазанг, – мы имеем еще очень много времени». – «Тогда мы попытаем счастье на другой очень высокой вершине, возможно Лхоцзе», – ответил я.

Это был, конечно, праздный хвастливый разговор, но мы считали себя вправе так говорить. Если бы на следующий день погода была хорошей, мы, наверное, достигли бы вершины. Когда две недели спустя мы успешно поднялись на вершину, то вышли с того же места, а ведь мы были очень уставшими.

Действительно, скромное молчание было бы более уместным, чем этот спесивый разговор. Но до сих пор мы поднимались, как в Альпах на четырехтысячник. С погодой нам также в основном везло. Почему же нам завтра не стоять на вершине?

Вечер был неуютный. Наши палатки стояли на склоне, не защищенные от сильного ветра, бросающего на них густые облака снега и куски льда. Вначале я думал установить их узкой обтекаемой частью к ветру, но выравнивание площадки на крутом склоне потребовало бы большой напряженной работы. Снег здесь был не такой, как на ледопаде, где сверху была твердая корка, а под ней зернистый снег, здесь снег был твердый, как лед.

Да, это неуютный вечер. Но, вероятно, таким и должен был быть вечер на высоте 7000 метров. Оснований для беспокойства не было.

Когда я залез в палатку, то не мог заставить себя снова выйти, чтобы сфотографировать лагерь IV. «Сделаю завтра, – думал я, – когда спустимся с вершины: обе палатки будут видны на снегу, как темные жемчужины, а на заднем плане будут ледник Нангпа-Ла, коричнево-черные хребты Тибета и вечернее небо».

На этой высоте часто бывает бессонница. Она ослабляет физически и напрягает нервы. Если принять снотворное, то возникает опасность, что утром, когда потребуется вся энергия, будет хотеться спать. Новозеландский альпинист Лоу очень сильно почувствовал это на Эвересте.

Мне в этом отношении повезло. Когда после целого дня работы я лег рядом с Пазангом в свой спальный мешок, то почувствовал, что усталость одолевает меня. Я не успел подумать о том, что дыхание на этой высоте не является уже привычкой, а становится трудной задачей, как начал засыпать. Раньше, во время ночевок на меньших высотах, у меня были случаи, когда я просыпался от удушья и нехватки воздуха, так как во сне забывал дышать глубоко, примерно так, как при медосмотре. Рядом слышалось равномерное дыхание Пазанга, он, видимо, уже спал.

Несмотря на уединенность лагеря и на то, что эту ночь мы проводили в большем удалении от живого мира, чем когда-либо, я чувствовал себя в безопасности. Рядом со мной Пазанг, тут же Аджиба и Анг Ньима. Я пытался лучше сформулировать свои мысли о доверии и теплоте чувств к этим прекрасным людям, моим друзьям, но усталость унесла эти мысли, как река уносит срубленные деревья со своих берегов.

В эту ночь у меня не было сновидений, но пробуждение было плохим сном, мои мысли судорожно цеплялись за надежду, что это только дурной сон. Но я слышал рядом стоны Пазанга – значит это не сон. Невидимая сила придавила полотно палатки к моему лицу и задерживала дыхание. Вокруг стоял невероятный шум и свист ветра. Потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, в чем дело.

Пурга вырвала растяжки палаток и сломала стойки. Ощупью нашел Пазанга: он стонал, может быть во сне, может быть, от предчувствия приближающейся катастрофы. Как широко я не открывал глаза, я не видел луча дневного света. Значит, сейчас еще ночь.

К большому беспокойству оснований не было: нас двое, и наши рюкзаки достаточно тяжелы, чтобы придавить палатку. Ветер нас не сдует. Я придвинулся к краю палатки с целью уменьшить площадь ее дна, поднимаемую ветром, освободил лицо от полотна и снова заснул. Нет, не стоит беспокоиться. Часто после ночной пурги бывает хороший, спокойный день.

Когда дневной свет пробился сквозь полотно палатки, пурга усилилась. Я не знаю, спал ли я это время или только дремал. Но сейчас наступил день, и нужно было принимать какое-то решение. Я не имел права находиться в полузабытьи между сном и явью, между жизнью и смертью: это было бы слишком безответственно.

Сквозь полотно палатки солнце светило золотистыми жизнеобещающими лучами – странный контраст с ледяным ураганом, угрожающим сбросить нас со склона.