21 

У меня голова идет кругом, а к горлу подкатывает тошнота. Бросив письмо на пол, я убегаю по коридору в ванную и, после того, как меня тошнит, нависаю над раковиной и плескаю в лицо холодной водой. Дрожь не проходит. Не знаю, то ли от холодной воды, то ли от шока после прочитанного.

Это не может быть правдой. Наверняка это письмо – больная шутка моей матери. Теперь, значит, я результат изнасилования? Рассказов о сексе на одну ночь ей оказалось мало? И она думает, будто мой собственный отец может мне навредить?

Я торопливо возвращаюсь в комнату и ищу полотенце. Пока вытираю лицо, мой взгляд падает на письмо, и меня так и тянет разорвать его на мелкие кусочки.

Голова гудит, пока я вспоминаю те немногие факты, которые мама рассказывала о своем прошлом. Она действительно говорила, что во время учебы в колледже участвовала в политической кампании, но никогда не упоминала подробности. И я помню, как она говорила о маленьком городке, где жила до моего рождения. Когда я один-единственный раз спросила ее о моих бабушке с дедушкой, она закатила истерику. Стала швыряться вещами и запретила мне задавать такие вопросы. На тот момент мне было всего пять лет. Когда спустя годы я спросила об этом Фрэнка, он ответил, что они погибли при пожаре. Наверное, взрыв – это то же самое, что пожар.

Фрэнк! Если все это правда, то ему должно быть это известно. Я со всех ног бегу к телефону. Мои пальцы так сильно трясутся, что никак не могу попасть по нужным цифрам. Только после третьей попытки мне удается набрать номер. Гудки идут и идут, но никто не отвечает. Где, черт побери, Фрэнк? Он никогда не выходит из дома. Теперь, когда мне так нужно с ним поговорить, его нет?

Хоть мне и не хочется, но я заставляю себя внимательно перечитать письмо во второй раз. Потом в третий. Его явно написали давно. Мама, которую я знала, была бы не в состоянии связать на бумаге такое количество предложений. К тому же она бы ни за что не сказала, что заботится обо мне.

Что, если все это правда? Что если моя мать пристрастилась к алкоголю и таблеткам из-за произошедшего? Вдруг мой отец снова ей угрожал. Может, для нее это было слишком, и она больше не могла с этим справляться. Как и я не могу это переварить. В этом смысле мы очень похожи. Но отвратительные вещи, с которыми мне приходилось бороться, – ничто по сравнению с тем, о чем она написала. Не знаю, что бы я стала делать, если б нечто подобное произошло со мной. Вероятно, тоже начала бы искать утешение в таблетках и алкоголе.

Я снова набираю Фрэнка. Ответа по-прежнему нет, но мне нужно поделиться хоть с кем-нибудь, и я, приняв решение рассказать Гаррету, накидываю куртку и выхожу. Я бегу по главной дороге в город. На дороге темно, и меня легко может сбить машина, но мне нужно найти Гаррета. Я сворачиваю на боковую улочку и через квартал замечаю огни и слышу шум вечеринки.

Наконец, потная и запыхавшаяся, я добегаю до нужного здания. На вечеринке многолюдно, люди толпятся на лужайке, усыпанной красными пластиковыми стаканами. Большинство девушек одеты в костюмы в честь Хэллоуина, а парни – в обычную одежду. На крыльце кто-то целуется, а одна парочка перегородила входную дверь. Я отталкиваю их в сторону, но они слишком пьяны, чтобы это заметить или как-то отреагировать.

Внутри орет музыка, воздух пропитан запахом пота, духов и пива. Я протискиваюсь сквозь толпу, разыскивая взглядом Гаррета.

– Посмотрите-ка, кто пришел. – На плечо мне ложится тяжелая рука, и я чувствую тошнотворный запах древесного одеколона. – Как дела, Огайо? Похоже, тебе не помешает выпить.

Я замечаю, что мы стоим рядом с баром, что объясняет присутствие Блейка. Он пьян в стельку, и от него разит перегаром.

– Мне нужно найти Гаррета. Ты его видел? – Чтобы он услышал меня, приходится перекрикивать музыку.

Блейк склоняется к моему уху и орет в ответ:

– Он занят. Огайо, ты любишь водку?

Я отступаю и сбрасываю с себя его руку.

– Что значит, занят? Он здесь?

– Ага.

– Тогда где он? Мне нужно поговорить с ним, Блейк. Это важно.

– Становись в очередь, дорогуша. – Он указывает на закрытую дверь в другом конце комнаты.

– Что ты хочешь сказать?

– Что Гаррет в комнате для перепихона, – усмехается он, толкая меня бедром.

– Неправда. Скажи, где он на самом деле.

– Зайди внутрь и убедись сама. Он там с Авой. Лично мне Ава не кажется такой уж сексуальной, но, черт, нужно же парню как-то расслабиться, если он не получает этого от Огайо. – Блейк гогочет так сильно, что его одолевает приступ кашля, а потом хватает бутылку водки и делает глоток прямо из горла.

– Ты отвратителен. Просто скажи мне, где он…

Дверь комнаты, о которой говорил Блейк, распахивается, и выходит Гаррет, а за ним – Ава.

Мне кажется, мое сердце остановилось, потому что я больше не чувствую его стук. Меня переполняет шок, чувство потери, боль от предательства и прочие ужасные эмоции. Пускай официально мы с Гарретом и не встречались, но я бы никогда не подумала, что он станет спать с Авой. Он ненавидит Аву. Он сказал, что ему неприятно даже находиться с ней рядом, и все-таки потащил ее в ту комнату. Значит, он лгал мне? Все это время они спали вместе? Он же обещал мне больше не врать. Сказал, что ничего не будет от меня скрывать. И я поверила ему. Я поверила в него. Я рассказала ему о себе. Я доверилась ему.

– Видишь? Я же говорил, Огайо. Теперь хочешь выпить?

Не отводя глаз от Гаррета, я выхватываю у Блейка бутылку водки. Подношу ее к губам и запрокидываю голову. Алкоголь обжигает, словно огонь. Но на короткий миг я не перестаю чувствовать боль. Делаю еще глоток. Снова обжигает.

Опустив бутылку, я краем глаза замечаю, как Блейк машет Гаррету и, хохоча, тычет в меня пальцем. Наши взгляды встречаются. Когда он видит в моей руке водку, то одними губами произносит мое имя, и в его глазах появляется гнев. Он начинает проталкиваться через толпу, а я устремляюсь к выходу, бросаю бутылку и бегу в кампус так быстро, как только могу.

Все это слишком. Письмо от матери. Гаррет с Авой. Первый алкогольный опыт. Я ничего этого не понимаю.

Вернувшись в комнату, я срываю с себя куртку, кофту и джинсы и надеваю свою спортивную обувь, штаны и кофту, а потом мчусь к беговой дорожке на окраине кампуса.

Мне необходима пробежка.

30 октября

Линии дорожки как карта, указывающая мне направление. Я следую их намеченному пути, мои руки и ноги двигаются в едином ритме. Тело без усилий повторяет движения, позволяя мозгу вновь и вновь проигрывать произошедшее.

Я вижу девушку на вечеринке. Она пьяна. Она никогда не пьет. Никогда. Но другого выбора у нее не было. История повторяется. Как будто сценарий был написан заранее, и она просто позволила проиграть его до конца. В свои восемнадцать она обещала себе, что подобное никогда не произойдет. Но это случилось. Она потеряла самоконтроль в считанные секунды.

Та девушка была кем-то другим. Я никогда не буду ею. И никогда не буду такой, как ее мать. Я отказываюсь.

Делая длинные быстрые шаги, я снова обретаю контроль над своим телом. Двигаю руками, потому что бегу недостаточно быстро. Я все еще чувствую разочарование. Злость и боль. И я просто хочу, чтобы это исчезло.

Ночная прохлада липнет к коже, остужая ее и распространяя ледяную дрожь по всему телу. Руки и ноги болят, а легкие обжигает холодный воздух. Но я продолжаю бежать. Потому что мне нравится чувствовать эту боль. Я понимаю ее. Она отвлекает меня от другой боли – той, которую мне не понять.

На лицо падает капля дождя. Потом вторая, третья. Вскоре дождь, опаляя кожу, начинает лить как из ведра.

– Джейд, какого черта ты здесь делаешь? Я тебя обыскался! Джейд!

Это Гаррет, парень, который вынудил девушку пережить ту сцену на вечеринке. Сцену, которая никогда не должна была произойти.

Я смотрю перед собой, словно его здесь нет.