После третьего уик-энда хандры, который я провела за уборкой в комнате, я решаю, что наступило время двигаться дальше. Я отказываюсь превращаться в одну из тех девчонок, которые после расставания с парнем на несколько месяцев впадают в депрессию.
Невзирая на произошедшее, мне есть чему радоваться. Стоит ранний октябрь, и листья приобрели невероятные оттенки желтого и оранжевого. Воздух стал прохладным и свежим – то что надо для долгих пробежек. Я отлично успеваю по всем предметам, да и у Фрэнка с Райаном дела тоже идут хорошо. Так что я настроена не тратить время на хандру из-за какого-то дурацкого парня.
Заметив во вторник на английском Гаррета, я, как обычно, не обращаю на него внимания. После занятия, когда я собираюсь уйти, он кладет на мою парту два блокнота – два маленьких зеленых блокнотика, не похожих на те большие голубые тетради, которые дали нам для занятий – а потом быстро встает и выходит до того, как я успеваю его о чем-то спросить. Я запихиваю блокноты в сумку и ухожу домой.
В комнате я плюхаюсь на кровать и открываю один из блокнотов. Внутри я нахожу слова:
«Помнишь, как мы собирались завести дневники, чтобы записывать в них все те мысли, которые не можем произнести вслух? Не знаю, хочешь ли ты этого сейчас, но если да, то он твой. Второй – мой».
Я откладываю блокнот и открываю второй. На первой странице находится запись, которую мы делали для наших дневников по английскому, но вырвали, чтобы профессор Хокинс их не прочел. Я пролистываю ее и читаю вторую страницу.
«Теперь мы с той девушкой часто общаемся. Она продолжает меня удивлять, и мне хочется видеться с ней все чаще и чаще. Сегодня мы ели блинчики в «Блинном доме у Эла». Никогда не видел, чтобы кто-то так радовался блинам. Кто бы мог подумать, что нечто настолько простое может принести столько счастья. Мне захотелось ее порадовать, и потому я сказал, что мы будем ходить туда каждое воскресенье. Ее глаза загорелись так, словно я пообещал отвезти ее в Париж. Но это был не Париж, а всего лишь обещание о еженедельных блинчиках».
Я читаю третью страницу.
«Сегодня я пригласил ту девушку к себе в комнату. Думал, мы просто съедим пиццу, посмотрим кино и все. Но наша встреча переросла в нечто большее. Она спросила меня о маме, и я рассказал ей свою историю. Говорить маме оказалось сложней, чем я думал. Наверное потому, что я никогда не заговаривал о ней или о том, что произошло. Но, когда я закончил, на душе у меня стало легче, потому что та девушка слушала так, словно ей было действительно не все равно. Никто и никогда не слушал меня так внимательно. Никто, кроме мамы».
Текст на четвертой странице гласит:
«Сегодня был один из самых худших дней за последнее время. Мне было сказано, что я больше не могу встречаться с той девушкой, которая мне небезразлична и которая становится самым близким моим другом. В моей жизни полно правил, и хотя они кажутся мне бессмысленными, по какой-то причине я продолжаю их соблюдать. Я сказал ей держаться от меня подальше. Эти слова были одними из сложнейших, что мне доводилось произносить. Я тут же сбежал от нее. Я трус, и потому не мог смотреть, насколько ей из-за меня больно. Но теперь я ощущаю себя самым ужасным человеком на свете».
Я попадаю на пятую страницу с последней записью:
«Я не разговаривал с той девушкой много недель. Мне мучительно ее не хватает. Я скучаю по ее улыбке, по смеху и даже по ее подколкам. Я вспоминаю, как мы вместе ели блинчики, смотрели кино или просто сидели в тишине, и мне всего этого не хватает. Отныне мне плевать на чужие правила. Это моя жизнь, и я установлю свои собственные правила. Я хочу поговорить с той девушкой – если она позволит. Если она возненавидит меня, я пойму. Но мы не закончим так, как в последний раз. Это была чья-то чужая концовка. Нам нужен наш собственный финал.
Джейд, я скучаю по тебе. Я совершил огромную ошибку. Я просто хочу поговорить.
Гаррет».
Я захлопываю блокнот и бросаю его на пол. Только этого мне сейчас не хватало. Наконец-то я стала чувствовать себя лучше, а тут Гаррет подбрасывает мне эту хрень? Почему он продолжает так поступать? Он сделал мне больно, а теперь ждет, чтобы я простила его. Все ровно так же, как с ложью о том, что он Кенсингтон.
Раздается телефонный звонок. Я не решаюсь взять трубку. Вдруг это Гаррет? Звонок не умолкает.
– Алло. Что? – отвечаю я.
– Джейд? Это Фрэнк.
– Извини, Фрэнк. Не хотела отвечать таким тоном.
– Как дела? Ты в порядке?
Сегодня годовщина со дня маминого самоубийства, и я весь день пыталась выкинуть это из головы, но, похоже, Фрэнк мне этого не позволит.
– Все нормально. Правда. Прошло уже четыре года. Я двигаюсь дальше.
– Дорогая, я просто…
– Не надо переживать из-за меня, ладно? Я просто хочу обо всем забыть. Мы можем сменить тему?
Он вздыхает, и я знаю, что расстраиваю его, но сказать мне действительно больше нечего.
– Что нового у вас с Райаном? – спрашиваю я.
– Ничего особенного, но я хотел сказать, что мы отправили тебе посылку, так что теперь ты в курсе.
– Посылку? Что в ней?
– Сюрприз. На твой день рождения.
– Не надо было. Ты же знаешь, я не праздную дни рождения.
– Все должны отмечать свой день рождения. – Голос Фрэнка смягчается. Он радуется моему дню рождения гораздо больше меня самой. Так было всегда. Наверное он пытался компенсировать то, что моя мать постоянно забывала о моих днях рождения. – А теперь послушай, Джейд. Я хочу, чтобы в четверг ты сходила куда-нибудь со своими друзьями и хорошо провела время. Не ужинай в столовой и не сиди весь вечер над домашней работой.
– Но я…
– Нет, Джейд. Никаких отговорок. Ты выйдешь из комнаты и повеселишься. На деньги, которые обнаружишь в посылке. Только не трать их на стирку или что-то практичное. Для этого там предусмотрен отдельный конверт.
– Фрэнк, я не могу принять твои…
– Это подарок. А теперь расскажи, какие у тебя новости. Как занятия?
– Хорошо. У меня одни пятерки, если ты это имел в виду.
– Замечательно, но я нисколько не удивлен. – Даже по телефону слышно, что он улыбается.
Повисает неловкое молчание, поскольку тем для разговора у нас мало.
Наконец Фрэнк говорит:
– Ну, мы с Райаном позвоним тебе в четверг, ладно?
– Хорошо.
– Джейд. – В голосе Фрэнка появляются серьезные нотки. – В посылке будет нечто, что тебе захочется отложить на потом.
– И что же?
– Увидишь. Оно было предназначено для твоего девятнадцатого дня рождения, но ты сама решишь, как с этим поступить.
– Теперь я просто обязана узнать, что там. Расскажи мне.
– Подожди посылку, и тогда мы поговорим, ладно?
– Хорошо. Пока.
Странно. Что такого Фрэнк положил в посылку, и в чем причина его загадочного поведения?
В среду вечером я сижу и читаю параграф учебника по психологии, как вдруг слышу стук в дверь. Предполагая, что это Харпер зовет меня посмотреть телевизор в ее комнате, я вскакиваю, чтобы открыть.
Но за дверью оказывается не Харпер, а Гаррет. Он небрит. На его щеках – дневная щетина, а глаза кажутся уставшими. Если он решил, что своим потрепанным видом вызовет у меня жалость, то он заблуждается.
– Что тебе нужно, Гаррет? – Я оставляю дверь открытой всего на щелку.
– Ты прочитала мой дневник?
– Да.
– Так мы можем поговорить?
– Мне нечего сказать. Я наконец-то оставила это в прошлом. Просто уходи и никогда больше сюда не спускайся.
Я хочу закрыть дверь, но он дает мне, придерживая ее рукой.
– Это все мой отец, Джейд. Не я. Это он заставил меня так сделать. Ты не понимаешь. – В его тоне вновь проскальзывает отчаяние. Как тогда, после ужина в доме его родителей. – Но с меня хватит его указаний. Особенно, касающихся тебя и меня. У него нет никакого права вмешиваться. Ни у кого из них.