— В любом случае, Жаботинский мне не нравится. Нет у меня доверия к подобным людям, слишком уж он похож на европейских фашистов.

Но тут внезапно открылась дверь, и спорщикам пришлось замолчать. В лабораторию заглянула Мириам, и Марина, которая делала какие-то подсчеты, дружелюбно ей улыбнулась.

— Даниэль снова забыл свой обед? Не волнуйся, мы всегда рады его видеть за нашим столом. У мамы всегда найдется для него лишний кусок..

— Кася очень щедра, но у вас достаточно своих ртов, — ответила Мириам. — По крайней мере, позвольте поделиться тем, что я приготовила ему на обед.

— Как дела у Юдифи? — поинтересовалась Марина.

— Все хорошо, вот только никак не могу заставить ее отдохнуть, — ответила Мириам. — Сестра всегда была такой: все бы ей работать да помогать Йосси.

— Ты тоже много работаешь, — сказала Марина.

— Да, я работаю, как могу: это самое меньшее, что я могу сделать, чтобы помочь сестре и зятю, и чем я могу отблагодарить их за щедрость. Кроме того, они прямо с ног сбились: с каждым днем к ним приходит все больше и больше народу. Абрам всегда держал открытой дверь для каждого, кому нужна была помощь, неважно, бедного или богатого. Вот и Йосси такой же, как отец. И, конечно, учитывая ситуацию в Иерусалиме, в наш дом потоком хлынули приезжие, зная, что никто не заставит их платить.

— Твоя сестра говорит, что ты умеешь лечить переломы лучше, чем медики-профессионалы.

— Йосси научил меня накладывать шины, — ответила Мириам. — Он говорит, что у меня легкая рука.

Но тут Самуэль вмешался в разговор женщин, чтобы пригласить Мириам к столу.

— Нет, я не могу остаться, я пришла только чтобы принести сыну обед, но должна вернуться. Йосси должен принять еще человек тридцать, они с Юдифью не справятся, — извинилась Мириам.

— Хорошо, в таком случае я тебя провожу, у меня всё равно нет аппетита, — сказал Самуэль, оглядываясь в поисках куртки.

Они довольно долго шли, болтая о всяких пустяках.

— Пахнет весной, — заметила Мириам.

— Разумеется, сейчас ведь апрель.

— Вы будете отмечать субботу? Йосси хотел бы повидаться с Луи.

— Ах, Луи! Он то приезжает, то уезжает, ничего не объясняя, но мы рады, что он снова с нами.

— Как думаешь, столкновения продолжатся? То, что произошло в Тель-Хае, просто ужасно, — прошептала Мириам.

— Да ну, не преувеличивай, — попытался успокоить ее Самуэль. — В конце концов, не в первый раз бандиты нападают на наши поселения. Луи говорит, что на самом деле эти арабы ничего не имели против евреев, а выступали они против насаждения французского языка в северной Галилее. А кроме того, напали и на несколько христианских поселений.

— Давайте вместе отпразднуем Пасху. Осталось всего несколько дней. Ясмин сказала, что Михаил приедет из Тель-Авива.

Самуэль расстроился, что ему пришлось узнать о том, что Михаил приедет на Пасху в Иерусалим, от Мириам. Он понимал, что Ясмин и Михаил влюблены и постоянно переписываются, но разве сложно было хоть изредка написать и ему?

— Мне хотелось бы праздновать Пасху вместе с вами, но это будет зависеть от того, что скажут Руфь и Кася.

— В этом году наша Пасха совпадает с христианской, а также с арабской Наби-Муса, — напомнила Миириам.

— Наби-Муса — почти что еврейский праздник, ведь это день памяти Моисея.

— Дина будет его отмечать? — спросила Мириам.

— Дина — просто потрясающая женщина, она умеет всех сделать счастливыми. Как только ей удается всем угодить: и Мухаммеду, и невестке Сальме, и Айше, и малышу Рами. Рами улыбается всякий раз, как ее видит, а на днях он мне сказал, что бабушка — самое лучшее, что он видел в своей жизни.

— Рами — просто прелесть! — согласилась Мириам.

— Это точно, но прежде всего, он очень умный и веселый мальчик.

Они простились у ворот Старого города. Самуэль каждый день повторял себе, что общество Мириам нравится ему всё больше, и задавался вопросом, чувствует ли она то же самое.

Четвертого апреля 1920 года в Иерусалиме царила праздничная атмосфера. Арабы, евреи и христиане высыпали на улицы Старого города, так что яблоку некуда было упасть.

Луи проснулся в тревоге. Он провел в Саду Надежды несколько дней, и хотя всегда старался не волновать друзей, теперь не мог не поделиться своим беспокойством с Самуэлем.

— Не понимаю, почему губернатор Сторрз согласился на просьбу семьи Хусейни устроить шествие по городу.

— Ну все-таки Хусейни — влиятельная семья, сам мэр выходец из нее, не понимаю, что тебя беспокоит.

— Я волнуюсь, потому что с каждым днем возникает всё больше напряжения между арабами и евреями, а губернатор Сторрз должен стараться не допускать столкновений. И вообще, шествие всегда проходило вне города, никогда через него. Я знаю, что доктор Вейцман разговаривал с губернатором...

— Сэру Рональду Сторрзу не нравится, когда ему говорят, что делать, тем более, когда это говорит Хаим Вейцман, возглавляющий сионистов, — сказал Самуэль.

— После Тель-Хая Сторрсу следовало бы избегать любых конфликтов... Ты ведь знаешь об этой трагедии, сколько людей погибло...

— Да, знаю. Но в Иерусалиме не может случиться ничего подобного. Так что успокойся, Луи.

— Я собираюсь встретиться с друзьями, мы будем готовы, если что-то произойдет.

— Думаю, что лучший способ избежать неприятностей — это не раздражаться и не поддаваться на провокации, — заявил Самуэль. — Арабы нам не враги.

— А ты знаешь, я совсем не уверен, что это действительно так. Ты читал хоть одну из этих листовок? Они называют нас собаками...

— Не стоит поддаваться влиянию этих националистических группировок, которые считают нас опасностью. Мы же знаем, что живем на своей земле.

Вскоре после отъезда Луи Кася и Руфь сообщили Самуэлю, что хотят наведаться в Старый город.

— Не волнуйся, мы не задержимся там надолго, ты же знаешь, что Дина хочет праздновать Наби-Муса вместе с нами. Айша сказала Марине, что ее мать со вчерашнего дня не отходит от плиты. Я так рада, что наконец-то мы все сможем собраться за одним большим столом, — сказала Кася.

Самуэль тоже был этому рад. Сколько раз он с тоской думал, что, быть может, им больше не суждено собраться всем вместе. Несмотря на то, что Мухаммед, казалось, был вполне счастлив с Сальмой, а Марина — с Игорем, между ними все равно оставалось некоторое напряжение, которое передавалось и всем остальным. Хотя теперь, потеряв Ахмеда и Саиду, Дина делала всё возможное, чтобы вернуться к прежним отношениям, и не было даже речи о том, чтобы отвергнуть ее приглашение. Ее внуки — Рами, сын Айши, и Вади, сын Сальмы и Мухаммеда, стали настоящим бальзамом для ее ран. Вади родился месяц назад, наполнив Мухаммеда радостью и гордостью. Что касается Сальмы, то для нее рождение сына было настоящим счастьем; ей казалось, что малыш по-настоящему привязал к ней Мухаммеда. У нее не было причин жаловаться на мужа, но порой ее сердце сжималось от боли, когда она видела, какими глазами он смотрит на Марину.

Натаниэль вызвался сопровождать Руфь и Касю в Старый город. Марина и Игорь ушли в город еще на рассвете, чтобы успеть к началу празднества. Самуэль заявил, что для него этот день — тоже настоящий праздник, и теперь от души наслаждался ясным погожим утром, предвкушая встречи с друзьями, в том числе и с семьей Йонахов. Йосси и Юдифь настояли, чтобы Пасху праздновали в их доме, но при этом согласились пригласить Дину и отпраздновать одновременно еврейскую Пасху и Наби Муса.

Самуэль остался в доме один, наслаждаясь выпавшими на его долю минутами счастливого уединения. Жизнь в общине давала не слишком много возможностей остаться в одиночестве, пусть даже все здесь относились друг к другу с уважением и пониманием. Теперь Самуэль собирался почитать в тишине, устроившись в кресле-качалке, сделанном для него Ариэлем.

Незадолго до полудня Самуэль узнал о разыгравшейся в городе трагедии. В Сад Надежды неожиданно примчался заплаканный Даниэль, сын Мириам, и начал умолять Самуэля пойти с ним.