— Да, нам достаются худшие территории — Западная Иордания, Негев, долина Арава, Газа... А хуже всего то, что на эти земли претендует Трансиордания, так что этот раздел поможет создать проблемы подданным Абдаллы.

— Нельзя осуждать эмира Абдаллу за симпатии к британцам, — сказал Юсуф. — В конце концов, его семья боролась за создание великого арабского государства.

— Ну конечно, ты всегда защищаешь этого Абдаллу! — воскликнул Хасан. — Да, мы помогали англичанам в войне с турками, потому что верили, что они позволят нам создать великое государство — и посмотрите, что они оставили семье Хашимитов: сущие крохи! Трансиордания — всего лишь жалкая подачка, милостыня, которую они швырнули Абдалле.

— Юсуф, определись, наконец, кому принадлежит твое сердце: Абдалле или Палестине? — произнес кто-то из гостей, и в его голосе прозвучала несомненная угроза.

Все гости уставились на Юсуфа, ожидая ответа.

— Я не стану отвечать на этот вопрос, — заявил Юсуф. — Вы все знаете, что я проливал кровь на поле боя. Да, я всегда был предан семье Хашимитов, служил Хусейну в Мекке, сражался бок о бок с его сыновьями, Фейсалом и Абдаллой. И я прекрасно знаю, что мои враги — британцы, а вовсе не Абдалла.

— Мы и не собираемся драться между собой, — вставил Омар. — Один мой друг сказал, что сионистские лидеры тоже не поддерживают решения графа Пила. Они тоже любят Палестину. Хотя бы в этом они солидарны с нами.

— Но они согласятся, — подал голос Мухаммед, чем поверг в изумление всех гостей Омара. — Пусть неохотно, но согласятся.

— Как ты можешь так говорить? Они никогда на это не согласятся, — заявил его дядя Хасан.

— Согласен, они будут протестовать, обижаться, кричать, что никогда не отдадут Иерусалима, но в конце концов согласятся. Поверь мне, они это сделают, поскольку в конечном счете это им выгодно. Раздел даст им намного больше, чем они могли рассчитывать. Юсуф прав, они тоже не дураки, — заключил Мухаммед.

Они еще долго спорили. Всех очень беспокоило, сможет ли Англия добиться раздела Палестины.

Омар упрямо стоял на своем.

— Муфтий никогда на это не пойдет, да и знатные палестинцы не позволят себя одурачить.

Затем он повернулся к Мухаммеду.

— Если уж у тебя такие замечательные отношения с вашими еврейскими соседями, ты должен с ними поговорить и выяснить, что они думают по поводу действий правительства. Быть может, твой дядя Хасан прав, и они не согласны на раздел. Не удивлюсь, если твои друзья окажутся столь амбициозными, что не захотят довольствоваться лишь третьей частью Палестины.

Конечно, Омар Салем мог узнать и из других источников, что говорят об этом в еврейской общине, однако привык собирать информацию отовсюду. Он целиком и полностью разделял требования шарифа Хусейна, и при этом считал, что для того, чтобы одолеть противника, необходимо знать все его побуждения. Юсуф прекрасно понимал, что Омар раскинул обширную сеть информаторов, которая накрыла не только всю Палестину, но и Трансиорданию, Сирию и даже Ирак. К своей коллекции сведений он допускал лишь самых преданных муфтию людей, в чьей верности ни минуты не сомневался; это были люди, стремящиеся к одной с ним цели: изгнать британцев и сделать Палестину свободной страной.

На этот раз уже Мухаммед отправился в Сад Надежды на поиски Луи. Он не решился обратиться прямо к Самуэлю, но отважился поговорить с Луи. Он знал, что у палестинских евреев неоднократно возникали разногласия с их зарубежными лидерами, а потому надеялся услышать от Луи, что палестинские евреи не позволят решать свою судьбу и судьбу Палестины каким-то чиновникам Еврейского агентства, сидящим где-нибудь в Лондоне или Цюрихе. В конце концов, Бен Гурион был с этим не согласен, а Луи по-прежнему оставался верным последователем этого человека — пусть несколько грубоватого и угрюмого, но при этом любимого и уважаемого всеми евреями, что прибывали в Палестину из границ более не существующей Российской империи.

Луи, казалось, нисколько не удивился, увидев его здесь в столь поздний час. Они устроились под пологом виноградной лозы и закурили египетские сигары, любимые обоими.

— Что вы думаете о докладе Пила? — напрямую спросил Мухаммед.

Луи долго молчал, важно попыхивая сигарой; казалось, он подбирал слова для ответа. В конце концов, он пожал плечами.

— Прямо скажем, негусто: всего двадцать процентов земли и море головной боли. Вот представь: согласно этому плану, все евреи, живущие сейчас в той зоне, которая должна стать вашей, обязаны будут перебраться на наши двадцать процентов, а араба, живущим в нашей зоне, придется оставить дома, чтобы поселиться на своей земле, пусть даже ее и более семидесяти процентов. Не думаю, что это многим понравится. Что же касается Иерусалима, то скажи начистоту: готов ли ты отдать его британцам?

— В таком случае, что вы намерены делать? — допытывался Мухаммед.

— А вы? — спросил в свою очередь Луи. — Что вы намерены делать? Что говорят по этому поводу Омар Салем и ваши друзья?

— Думаю, ты знаешь ответ.

— Конечно, знаю. Не сомневаюсь, вы посчитали, что Пил в своем докладе оскорбил вас, так что вы решительно настроены против него, но все же... — тут Луи замолчал; взгляд его какое-то время задумчиво блуждал вокруг.

— Ты хочешь, чтобы англичане рвали на куски нашу землю, да еще и указывали, где нам можно жить, а где нельзя? Считаешь, мы можем на это согласиться? — в голосе Мухаммеда отчетливо прозвучал гнев, смешанный с глубокой усталостью.

— Палестина находится под британским Мандатом, нравится нам это или нет; из этого следует, что условия диктуют именно они. Граф Пил принял почти что соломоново решение; помнишь, в Библии сказано: дайте половину одной и половину — другой. К тому же вы получили не половину, а намного больше. Сам посуди, Мухаммед: две тысячи лет назад римляне лишили нас родины, сделали евреев париями. Париями мы и оставались — до последнего времени. Главная цель сионистского движения — помочь евреям обрести место, где они могли бы жить. Таким местом может быть лишь Палестина — земля наших предков. Быть может, эти двадцать процентов земель, которые нам выделили — самое большее, на что мы можем рассчитывать. Это будет наше собственное государство. Пусть маленькое — но наше. В этом вся дилемма.

— А что об этом думает Бен Гурион?

— О, Бен Гурион! Великий мечтатель и великий практик...

Мухаммед не видел смысла расспрашивать дальше: он уже и так знал ответ. Евреям тоже не нравилась идея раздела, но, в конечном итоге, они готовы были согласиться на этот вариант. Когда он рассказал о своем разговоре с Луи Юсуфу и Омару Салему. Омар стал настаивать, чтобы Мухаммед поговорил еще и с Самуэлем.

— Ты, помнится, говорил, что Самуэль знаком с графом Пилом, что он оказывает помощь Еврейскому агентству и имеет в британском правительстве крепкие связи; однако не лишним было бы знать, что он сам обовсем этом думает.

Юсуф понимал, что Мухаммеду не слишком удобно обращаться к Самуэлю. Ему, как и самому Юсуфу, были совсем не по душе те перемены, которые оба они наблюдали в душе своего старого друга. Казалось, в нем не осталось ничего от того прежнего Самуэля, что ухаживал за оливковыми деревьями, собирал фрукты, помогал Касе подвязывать помидоры и проводил нескончаемые часы в лаборатории в компании старого Натаниэля. Мухаммед еще помнил, как когда-то давно спросил у него: как это он, законный владелец Сада Надежды, позволяет всем остальным там распоряжаться.

Самуэль тогда лишь рассмеялся в ответ.

— Я вовсе не владелец Сада Надежды. Сад Надежды принадлежит всем, кто в нем живет. Ты же сам понимаешь: есть вещи, в которых Кася разбирается намного лучше меня, а в чем-то гораздо больше понимают Яков или Ариэль. Что уж говорить о Натаниэле, от которого я каждый день узнаю что-то новое: ведь я — всего лишь химик, а он в совершенстве изучил свойства лечебных трав и может творить настоящие чудеса.