Вдруг я почувствовал, что к моему телу прикоснулось что-то липкое и шероховатое: мегалозавр пытался притянуть меня к себе языком. Язык чудовища просунулся между моей шеей и стеной и нагнул мою голову. Это вывело меня из оцепенения. Я отскочил в сторону и забился в темный угол коридора, а обманутый в своих надеждах мегалозавр испустил резкий, ужасный крик, от которого вдребезги разлетелись все стекла в доме.

Я не был в обмороке, но то чувство крайнего изнеможения, которое охватило меня, было немногим лучше. Я чувствовал, как аббат отнес меня на кровать, слышал, как в комнату вбежали совершенно ошеломленные Тома с женой.

— Он ушел? — спросил я.

— Кто?

— Ме… животное?

— Да, да! Успокойтесь!

— Гамбертен тоже ушел, — сказал я.

И я разразился рыданиями, которые облегчили меня.

Мой мозг начал работать, и я спрашивал себя, как мы с Гамбертеном могли так ошибиться. Почему мы, понимая, каким образом могло сохраниться одно яйцо, не допускали, что их могло сохраниться несколько. Для этого совсем не нужно было никакого чуда, надо было только, чтобы в том месте, а следовательно, и в тех же условиях, оказалось не одно яйцо. Это было даже гораздо вероятнее. Затем, факт исчезновения свиней должен был навести нас на мысль о существовании хищника. Наконец, исчезновение самого игуанодона было третьим основанием.

Когда я совсем оправился, аббат заявил, что нам необходимо серьезно поговорить. Я уверил его, что в состоянии рассуждать как вполне разумный и здоровый человек.

— В таком случае, — сказал он, — знайте, что я считаю первым и главным нашим долгом уничтожение чудовищ.

— О, — воскликнул я, — игуанодон, наверное, не существует!

— А это мы увидим, — ответил аббат. — Во всяком случае, мегалозавр знает теперь вкус человеческого мяса. Что, если он каждую ночь будет приходить, чтобы… Этого терпеть нельзя, особенно принимая во внимание суеверие здешних крестьян. Его надо уничтожить сегодня же. Но каким образом?

— Устроить облаву, — сказал я, — созвать народ…

— Ни в коем случае! Если люди узнают о том, что случилось, эта местность опустеет в один день.

И аббат взял с Тома и его жены обещание пока молчать обо всем случившемся.

— Как же быть? — продолжал священник. — Нас только трое.

— Трое, — бледнея, вымолвил Тома.

— Ну хорошо, пусть будет только двое, ты не пойдешь с нами.

— Господин аббат, — обратился я к Риделю, — мне кажется, что я придумал план, надежный и безопасный. Я полагаю, что чудовище с наступлением рассвета вернулось в свою пещеру. Нам надо подстеречь его сегодня ночью, когда оно будет выходить оттуда. Мы заляжем с вами на утесе, над самым входом в пещеру… Тома, у м-сье Гамбертена были ружья?

— Сколько угодно, — пролепетал Тома.

Мой план был одобрен и принят. Ружья из коллекции покойного Гамбертена были хороши: одно из них было американское, для охоты на крупных хищников, другое — винчестер.

Около половины шестого, сделав большой крюк, чтобы скрыть свое предприятие от глаз случайных наблюдателей, мы шли, вооруженные ружьями и ножами, по сухому склону горы вдоль ее гребня, то есть по краю пропасти.

Вскоре я понял по неясному следу тропинки, что мы достигли высоты пещеры. Мегалозавр был тут, под нашими ногами. Свернув с тропинки, мы пошли к краю обрыва. Снизу к нам донеслось страшное зловоние. Ридель лег на землю и пополз, я последовал за ним.

— Стоп! — сказал я. — Вот он.

Наш враг, мегалозавр, лежал неподвижной горой на траве, у входа в пещеру.

— Он спит? — прошептал Ридель.

— Он издох, — сказал я, увидя, что его зеленоватые глаза были открыты. — Но все-таки выпустим в него по две пули — это будет безопаснее.

Раздались выстрелы, но исполинская «дичь» осталась неподвижной. Мегалозавр был несомненно мертв.

Возле его трупа среди свиных костей лежал обглоданный остов игуанодона.

Итак, опасности больше не было. Мы отползли от края, стали на ноги и медленно направились к лужайке.

— Я оказался прав, — сказал я, испытывая странную радость, — игуанодон был убит мегалозавром. Гневное рычание, которое я тогда слышал, означало их поединок.

Но почему околел мегалозавр — вот что занимало нас с Риделем.

Когда мы подошли к чудовищу, Ридель быстро принялся за дело. Он вынул свой охотничий нож и разрезал зоб мегалозавра.

— Это неподходящая гробница для ученого, — сказал аббат. — Помогите мне.

Мы извлекли изуродованное тело моего друга.

Покончив с этим, Ридель начал исследовать труп чудовища.

— А где желудок? — удивлялся он. — Странно… Слизистая оболочка так мало эластична. Но где же все-таки желудок? Я нахожу только какой-то изъеденный комок у самого входа в кишечник. Известно ли вам, как и чем питались эти рептилии?

— Гамбертен говорил мне, что им нужно много воды. Ясно, что мегалозавру ее не хватало. Он слишком вырос и не мог пролезать в боковые галереи к источникам.

— Это очень важно, — сказал Ридель. — А что они ели в свое время?

— Кажется, главным образом рыбу.

— Отлично! Хрупкая полурастительная ткань, ослабленная неподходящей средой и неподходящим питанием… недостаток воды… сухость… отсутствие рыбы… недостаток фосфора… Пищеварительный аппарат пострадал больше всего. Он не мог сразу приспособиться. Но почему этот разрушенный желудок и кишечник в язвах? Что он ел? Ага, свиней. Теперь я все понимаю.

— Что же именно?

— Вот что. Мегалозавр ел свиней, ел целиком, съедал и желудки. Вы знаете, надеюсь, что желудочный сок свиней особенно богат пепсином, принадлежащим, кроме того, к числу наиболее активных. Это сильно действующее вещество чрезмерно усилило вялый желудочный сок мегалозавра и придало ему такую интенсивность, что ткани, по природе непрочные и истощенные в силу ненормальных условий, не выдержали такого химического воздействия. Животное погибло от небывалого случая расстройства пищеварения, оно само себя переварило…

Два дня спустя мы проводили тело Гамбертена на кладбище.

Я взял очки Гамбертена себе на память. Стекла их стали тусклыми, но я никому не рассказываю, какая кислота произвела на них это действие: я боюсь, что мне не поверят.

Туманный день

Надевайте плащ, Шантерен, — сказал мне мой друг Флери-Мор. — Становится свежо, а я хочу показать вам свои грибные плантации,

— А это далеко?

— В двух шагах. Там, наверху. — Геолог показал на вершину холма. — Видите эту шишку? Она заслуживает того, чтобы быть знаменитой. Из ее камня сложен Реймсский собор, во всяком случае частично. Гора буквально пронизана подземными галереями; это заброшенные каменоломни. Две из них я использую для разведения грибов; они открываются по другую сторону холма. Можете взять ружье, мне здесь дано право охоты. Идемте!

— Уже поздно… четвертый час…

— Мы успеем вернуться до наступления темноты. Ну, в путь!

Я взял свое ружье двенадцатого калибра и сумку, Честно говоря, я ничего не имел против экскурсии мне, давнему любителю природы, никогда не надоедает наблюдать сумерки.

Было 26 октября 1907 года.

Тропинка полого поднималась среди убранных виноградников и спаржевых плантаций. Крестьяне собирали опавшую листву и складывали в кучи, чтобы сжечь; повсюду мелькали огни, и в тихом воздухе стояли столбы дыма. Мы не спеша поднимались к полосе леса, окрашенного в цвета осени. Я часто поглядывал через плечо на открывавшуюся внизу лощину. Когда мы подошли к опушке, тропинка, — сделав крутой поворот, открыла всю лощину сразу — широкий, уходящий вдаль полукруг, прекрасную картину начала брюмера — месяца туманов. Несмотря на неприветливую, холодную погоду и тусклое небо, на дымку, слишком рано затянувшую болотистые дали, покров пожелтевшей листвы сверху казался освещенным солнцем. Поднимаясь все выше, мы прошли лес. Ни одно дуновение не шевельнуло ветвей. Иногда только внезапно осыпалось дерево, и тяжелый шорох листвы походил на шум дождя. Ощущалось непреодолимое замирание природы, предвестник зимы; осень подходила к концу…