Тем временем дружинники под градом стрел бросали в ров сквозь радужный мост вязанки камыша и соломы. Вымоченные в проруби вязанки всё же не выдерживали долго соседства пекельного пламени — начали сохнуть, дымиться, тлеть... Когда верхние вязанки достигли краёв рва, нижние уже горели. Ардагаст взмахнул мечом и с криком «Слава!» первым погнал коня через мост. В левой руке его полыхала золотым огнём, рассеивая наступившую темноту, Колаксаева чаша. Следом с блестящей в золотом свете махайрой скакала Ларишка, а за ней — всё войско, и могучее, победное пение радужного моста неслось к небу. Многие воины и в старости гордо говорили: «Под Милоградом я скакал по радужному мосту, и копыта моего коня не коснулись вязанок». Те же, кто не мог этим похвалиться, улыбались: «Может быть, мой конь был грешнее меня».

Степным ураганом ворвались росы в городок, и бесовской рати осталось бежать, спасая свои шкуры, или подороже продавать жизнь. Рядом со всадниками рубили врага русальцы. Хилиарх, преследуя волхва в чёрном, шитом серебром плаще, загнал его к самой стене детинца, и тут волхв обернулся к нему. Лицо ведуна покрывала такая же, как у Хилиарха, маска старика — злобного, краснолицого Мороза-Чернобога. Только длинная седая борода у волхва была своя, а маска имела ещё два лица, обращённые вправо и влево. Три лица означали власть Разрушителя над всеми тремя мирами. В левой руке колдун сжимал посох с навершием в виде человеческого черепа, в правой — три связанные вместе кочерги. Глазницы черепа горели красным огнём. По тому, как старик держал своё необычное оружие, в нём чувствовался опытный боец.

Грек выставил вперёд меч и жезл-булаву. И вдруг... словно само время остановилось для них двоих. Вокруг кипела битва, а Хилиарх замер, не в силах ни ударить первым, ни оторвать взгляда от трёхликой маски и смотревших сквозь её прорези зелёных глаз, полных холодной, беспощадной мудрости.

   — Кого ты хочешь сразить? Бога, владыку трёх миров? Или себя самого? Думаешь, на тебе его личина? Нет. Он в тебе. Во мне, во всех людях. Я вижу твою душу. Ты такой же, как мы, и хочешь того же. Только заблудился во тьме и прибился к тем, что за солнечным зайчиком бегают.

Зелёные глаза проникали в душу до самого дна, ворошили в ней всё, словно кочерга — угли в печи. Хилиарх вдруг вспомнил все бесчестные, скверные дела, которые делал или хотел сделать — ради денег, ради милости владык, ради спасения своей никому, кроме него самого, не нужной жизни... И все так делали, даже те, чьим ремеслом было наставлять сограждан морали и произносить речи о добродетелях предков. А волхв продолжил:

   — Что тебе до этих сорвиголов? Они сами не знают, на кого и на что замахнулись. А ты умный, понимаешь: мир не переделать. Солнцу место на небе, не на земле. Ардагаст всё равно себе шею свернёт. Зачем тебе вместе с ним пропадать? Убей его и разруби чашу. А мы тебя такому научим — там, на юге, всё этим добудешь.

Голос его был тихим, но не вкрадчивым, а уверенным, словно он говорил с давним сообщником. Хилиарху вспомнилось всё, чем он наслаждался, чему завидовал в Империи: обильные яства, дорогие вина, ласки продажных женщин, власть, почести... Вспомнилось — и вызвало лишь отвращение, словно вино с перепою. Да стань он хоть проконсулом, хоть императором — всё равно будут завистники, доносчики, шпионы, тайные убийцы. Куда до них здешним упырям с волколаками! Там каждая ночь — волчья, особенно для того, кто дорвался, наконец, до золота и власти. И ради этого погубить Солнце-Царя и его дружину, где все могут доверять друг другу? Хилиарх почувствовал себя так, будто ему предложили стать тем волколаком, что пожирает Солнце, но никак не может пожрать.

В памяти словно высветило: узкая улочка в ночном Ершалаиме, толстый мытарь Менаше, валяясь в ногах у троих суровых иудеев с кинжалами, кладёт перед ними пухлый кошель с серебром, обещая дать ещё больше, но их предводитель с отвращением отбрасывает кошель ногой в сточную канаву и всаживает кинжал в спину мытарю. То были сикарии — беспощадные враги Рима и его приспешников. Он тогда успел спрятаться в сточной трубе и потом подобрал кошель. Неповоротливому Менаше повезло меньше. Люди, которых нельзя купить за деньги! В то время они казались Хилиарху безумцами.

— Думаешь, обманем? Не бойся, уж ради этого скаредничать не будем.

Этот жрец Тьмы говорил словно предводитель базарных воров! Вместо ответа, грек выбросил обе руки вперёд, отбил жезлом посох, а мечом — кочерги и одновременно ударил ведуна ногой в живот. Правая рука, пронизанная страшной болью, вдруг онемела и выронила меч, на клинке которого выступило чёрное пятно. Но и колдун не устоял на ногах и рухнул в снег. В следующий миг Хилиарху пришлось отражать направленный в лицо точный удар посоха. Сияющее мягким золотистым светом круглое навершие столкнулось с огненноглазым деревянным черепом. Яркая вспышка чуть не ослепила эллина. Череп на посохе раскололся, из трещины вырвалось облако чёрного дыма, и пламя охватило весь посох. Колдун отбросил горящий посох и, прежде чем грек успел опомниться, поймал его кочергами за ногу и рванул. Нога вмиг онемела, и Хилиарх упал. Ведун поднялся над ним с занесёнными кочергами. Уродливая маска вдруг превратилась в лицо... самого Хилиарха — хитрое, самодовольное, расплывшееся в скептической ухмылке. А чёрный дым из посоха стал сгущаться, приобретая очертания жуткой клыкастой и когтистой твари с перепончатыми крыльями.

Мелькнула дрянная, трусливая мысль: «За что пропадать? Сдаться, пока не поздно!» Отгоняя её, эллин громко выругался по-венедски и взмахнул левой рукой с жезлом. Волхв перехватил кочергами жезл под навершием и потянул к себе. Хилиарх напряг мышцы руки. Свечение жезла ослабло, холод волной прокатился по руке, плечу, груди, подбираясь к сердцу. Раздался треск, но раскололось не древко жезла, а навершие. Из него вышло зелёное облако и приняло вид женщины в длинном платье, с распущенными волосами и воздетыми руками. Чёрная тварь метнулась к ней, и в воздухе закружился чёрно-зелёный вихрь.

Из последних сил удерживая жезл, Хилиарх вдруг заметил, что кочерги в руках его двойника раскаляются, краснеют. Ещё немного — и колдун, вскрикнув, выронил их. Рывком приподнявшись, грек ударил его жезлом в лицо — своё собственное лицо. Полыхнуло красное пламя, и ведун рухнул в снег рядом со своим противником. Теперь на Хилиарха глядело не его лицо, и даже не трёхликая маска, а почерневший, обгорелый череп. Следом рассеялись в воздухе оба призрака — чёрный и зелёный. Обессиленный вконец грек потерял сознание.

Схватку Хилиарха со Злогором не заметил никто. Внимание всех привлекло пламя, взметнувшееся вдруг из-за стены детинца. К этому времени большинство защитников Милограда уже погибло или сдалось. Вышата-вепрь с разгону выбил ворота, и росы ворвались в детинец. Горел храм Ярилы — невысокое деревянное строение, покрытое искусной резьбой, с конским черепом над входом. Из храма доносились крики, плач — и стройное пение. В зимнюю ночь, среди звона оружия и воинских кличей жутко звучали слова песни, которой все венеды славят в середине весны приход весёлого и щедрого бога.

А в тёмном небе, куда рвались языки пламени, вдруг проступила, затмевая сиянием звёзды, громадная фигура Белого Всадника. В одной руке он держал пучок колосьев, в другой — мёртвую человеческую голову. Жизнь или смерть нёс он, юный и весёлый, людям, что сейчас убивали друг друга или сами себя? С криками «Ярила с нами!» из-за домов выбежали воины в волчьих шкурах и волхвы в чёрных одеждах и с удвоенной яростью бросились на пришельцев. Иные, обратившись волками, вцеплялись во врага и гибли под мечами, не разжав клыков.