— А ты знаешь, Садиг Баба, твоя мать никогда обо мне не забывала, с тех пор как уехала в Амреику? Помнила свою старую Мэйси. Присылала деньги, письма писала, каждый месяц, а мне читал их учитель, что живет тут дальше по улице. А вот я тебе покажу, вот фотографии, видишь? Вот это она, моя Дина Биби. А это ее муж. И ее дочь. Моя Дина Биби не забыла обо мне. А я? И я ее никогда не забывала. И тебя, Садиг Баба. Как ты поживаешь, Бета[130]? Как твоя дорогая мамочка?

— Все хорошо. В прошлом месяце звонил ей.

— Ой, как же я рада тебя видеть, Садиг Баба! Подожди-ка, я позову Шарифа Мухаммада. Он к соседям пошел. Сейчас сбегаю за ним, минуточку погоди.

Через пару минут появился Шариф Мухаммад Чача. Борода его совсем поседела, лицо избороздили глубокие морщины, задолго до того размеченные солнцем. Мы оба молчали. Он смотрел на меня, не отрываясь, словно пытался прочесть в моем лице что-то важное.

— Заходи, Садиг Баба, — произнес он. — Проходи, садись. Я ждал тебя. Все эти годы. Знал, что однажды ты придешь ко мне. Чтобы спросить про мальчика. Ты ведь за этим пришел, верно?

— Да, — выдохнул я. И заплакал. Не так, как в прошлый раз, когда Шариф Мухаммад Чача застал меня в машине, дрожащего от страха, напуганного тем, что натворил. Сейчас я плакал о себе. Все время, что Шариф Мухаммад Чача рассказывал мне историю Фазла, слезы тихо лились из моих глаз.

— Я заботился о мальчике, Садиг Баба, на расстоянии, как мог. Его зовут Фазл. Твой дедушка каждый месяц давал мне немного денег — если я просил, давал больше. Но никогда не задавал вопросов. Никогда не хотел знать подробностей. О том, как ребенок рыдал по матери. О том, как я нашел школу, где он мог бы жить. Он плохо учился. Учителя были жестоки к нему, поэтому я забрал его оттуда, перевел в другую школу. Но мир повсюду был жесток к бедному Фазлу. Мы так и не смогли выяснить, кто он такой, откуда родом он сам и его мать. Вероятно, откуда-то из деревни. Сначала он все лопотал про поля и огороды. Говорил о матери и все время горько плакал. Она, наверное, овдовела. Может, стала жертвой чудовищной несправедливости — обычное дело у нас — и вынуждена была бежать из места, бывшего ей домом. Кто знает? Меня он звал Дядей. Я делал что мог. Но этого было недостаточно. Когда мальчик подрос, он нашел работу. Потом другую. Я иногда помогал ему. Но он уж очень простодушен и глуповат. Я давал деньги, а их у него отбирали, раз за разом. Я хотел взять его к себе. Попросил разрешения у твоего деда. Но тот запретил.

— Где он сейчас? — спросил я.

— Нашел очередную работу. Слугой в большом доме. Я знаком с шофером в одном важном семействе, вроде семьи твоего деда, вот туда его и пристроили. Хозяева с твоим дедом дружны. Твой дед много раз видел Фазла, но не догадывался, кто он такой. Хочешь встретиться с ним, Садиг Баба?

— Да, — после короткого замешательства ответил я. — Хочу. Хочу встретиться и попросить прощения.

— Я устрою вам встречу, — пообещал Шариф Мухаммад Чача.

И я ушел в уверенности, что на следующий день познакомлюсь с этим парнем, Фазлом.

Но назавтра я застал Шарифа Мухаммада Чача в большом расстройстве.

— Он пропал, Садиг Баба. Не представляю, куда он делся. Месяц назад его уволили. Шофер сказал, что парень нашел другую работу, через тамошнюю кухарку. Но и на новом месте его не оказалось. Я потерял его. Надеюсь, он сам появится. Раньше он всегда обращался ко мне, когда возникала нужда. Придется подождать.

Мы ждали много месяцев. Но однажды Шариф Мухаммад Чача сам пришел ко мне.

— Я напуган, Садиг Баба. Мне удалось отыскать следы мальчика. Один из его бывших школьных учителей, мулла, нашел ему работу. Привратника. Но когда я добрался до нужного дома, тот был пуст. Соседи рассказали, что несколько недель назад там побывала полиция. Там, оказывается, жили дурные люди. Террористы. Дом атаковали, всех обитателей его арестовали. Я бессилен, Садиг Баба. Я всего лишь бедный человек, у меня нет никаких прав. Вам придется заняться поисками. Нужно выяснить, что случилось. Узнать, куда забрали Фазла. Я боюсь за мальчика. У него в целом мире нет никого, кто вступился бы за него.

Да, я совершил ошибку. Несколько недель я подкупал одного полицейского за другим в попытках выяснить, что случилось с Фазлом. Удалось узнать, что он работал на одного из лидеров Аль-Каиды, на которого охотились американцы. Думаю, ты, Джо, нашла его раньше. И знаешь, что с ним произошло, лучше, чем я. Он был простым человеком. Ни в чем не виновным. Они… вы… не должны были его забирать.

— Я знаю, — тихо проговорила Джо.

— В процессе поисков Фазла я подружился со многими людьми. Адвокатами по правам человека. Среди них была и Акила — женщина, которая скоро станет моей женой. Она специализируется на правах женщин, но очень помогла мне, связав с людьми, которые были рады содействовать. Прошло много времени, прежде чем я выяснил, что Фазл в Гуантанамо. Я поспешил в Штаты, нанял адвоката. Но дело никак не сдвигалось с мертвой точки. Адвокату даже не позволяли встретиться с подзащитным. А потом вдруг мы узнали, что парня выпустили. Под опеку властей Пакистана. Его поместили в местную тюрьму и обращались с ним безобразно. Вновь пошли в ход взятки. И наконец его освободили. Парень был так рад увидеть Шарифа Мухаммада Чача, что почти не обратил внимания на меня и на мою роль в его судьбе. Я попытался было объяснить, но он настолько простодушен — совсем ребенок, по сути, не способный затаить зло. Мне от этого, честно говоря, стало только хуже. Но зато с ним сейчас все в порядке. Он в безопасности. Живет с Шарифом Мухаммадом Чача.

— Ты отведешь меня к нему? — спросила Джо.

— Конечно.

Через два часа мы — моя мать, Джо и я — уже входили в скромное жилище Шарифа Мухаммада Чача. Еще раньше я объяснил ему — сознавая, сколь невероятно это для него прозвучало, — кто такая Джо. Кто она для меня и какую роль сыграла в жизни Фазла.

При виде моей дочери глаза Фазла просияли. Он определенно вспомнил ее. Он смотрел ласково и улыбался.

— Я ведь говорил, — торжествующе заявил он. — Я говорил, что Шариф Мухаммад Чача выручит меня. Видите? Это мой дядя. Не настоящий дядя. А это его сестра, моя тетя, не настоящая тетя. Они теперь заботятся обо мне. Я говорил, он меня выручит.

Джо плакала.

— Что такого я сказал? — недоумевал Фазл. — Я заставил ее плакать, эту американку, которая говорит на урду.

— Это добрые слезы, Фазл, Бета, — успокоил его Шариф Мухаммад Чача, глядя на мою мать. — Одна мудрая женщина однажды сказала, что слезы, которые мы проливаем о других, — это сладкие слезы. Их надо Ценить как знак Господней любви и печали о той несправедливости, которую мы, человеческие существа, — низменные создания, что никак не научатся быть людьми, все мы, — причиняем друг другу. Она сказала, что когда мы плачем такими слезами, то это хорошо. Это очень хорошо.

Джо

Слезы, что я лила перед чужими людьми, стали отправной точкой в обретении открытости миру. Возвращаясь вместе с Диной и Садигом к машине по узким улочками квартала, где жили Шариф Мухаммад Чача и Мэйси, — квартала, лишь немногим приличнее трущоб Найроби, что я видела много лет назад, — я почти физически ощущала, как со скрипом отворяются заржавевшие ворота моего сознания; вместе с чувством освобождения пришла открытость, ощущавшаяся тем более остро, что сначала я не осознавала, насколько была закрыта и замкнута.

Вечером Дина, Садиг и я пошли ужинать — в маленький темный китайский ресторанчик на Тарик-роуд, который Дина помнила еще со времен своей молодости.

— Ты должна попробовать пакистанскую китайскую кухню, Джо. Она гораздо вкуснее американской китайской. Китайцы, которые держат этот ресторан, поселились в Карачи давно, еще до Раздела.