Взяв папину рубашку, я поднесла ее к лицу: пахло им, дождливыми ночами, объятьями, успокоением. Это невозможно. Он был похоронен в двадцати минутах ходьбы от дома, и он не мог надеть это снова.

У меня никогда больше не будет тех объятий, того смеха и совместного времяпрепровождения Все что у меня осталось – папины вещи и плачущая мама. Мое сердце разрывается, но я не позволю ему выскочить из груди. Я сделала еще один глубокий вдох. Полагаю, мы не будем всё это стирать.

– Что мы будем делать? – Послышался хриплый голос Эйприл позади меня.

Я смотрела, как мама бережно разворачивала каждую вещь.

– Нужно добыть пластиковые пакеты. Как можно больше.

Через минуту Эйприлл вернулась с огромным пакетом. Скоро все вещи будут упакованы

 – Начнем с сильно пахнущих. Если что-то пахнет папой, клади сюда.

– Зачем?

Я глотала слезы.

– Когда тебе было два, папа уезжал на работу, у тебя были ночные кошмары. Никто не знал почему, и мама не могла остановить эти истерики. – Я почти засмеялась,-  хорошо, что они рассказывали мне эту историю несколько раз. - Поэтому мама никогда не стирала папину рубашку, она клала ее тебе на подушку. Она пахла как он, и ты спала спокойно. После того, как запах исчезал, мама брала другую рубашку и клала тебе на подушку.

На лице сестры появились слезы.

– Хорошо.

Я сжала ее руку, никакими словами это не передать.

В то время как бабушка позволила маме выплакаться, Эйприл и я отсортировали вещи, которые нам привезли. Перебрав вторую коробку, у нас получилось семь рубашек, которые пахли папой. Я собрала все пакеты и отнесла их наверх, в мамин гардероб. Нижний ящик комода был совершенно пуст, - это было место, где отец хранил свои сорочки. Я положила пакет в ящик и задвинула его. Затем начала просматривать, что лежало в остальных ящиках, где он хранил свои сокровища, – так папа называл вещи, даренные нами на протяжении нескольких лет: макаронные и рисовые рисунки, отпечаток моей руки, который я сделала ему на первый День Отца, и фотография нас троих, которую мы подарили ему совсем недавно.

Мои колени подогнулись и я упала на пол; буквально через пять минут я кричала изо всех сил, позволяя рыданием разрушить меня окончательно. Это должно было случиться, верно? Это последняя капля. Мы докатились до этого! А ведь мы были на пути к «нормальности», но солдаты, вошедшие в дом, разрушили все, чего мы успели добиться после смерти папы. Почему мы не могли найти выход из этого хаоса? Почему все должно быть настолько искаженным, неопределенным и совершенно непонятным. Прекратиться ли это прежде, чем я развалсь на куски, которые невозможно будет собрать?

 Хотела бы я сейчас оказаться с кем-то, кто бы успокоил меня, сказал бы, что моя жизнь не закончилась в день похорон отца. Я хотела попасть в укромное место, чтобы забыть об этом. Существует ли этот человек, который поможет мне?

На данный момент самое огромное мое желание – оказаться в объятиях Джоша. Мне было не страшно с ним, потому что я знала, что он никогда не будет в армии, не будет похоронен, завернутым в американский флаг.

– Эмбер? – Послышался испуганный голос Гаса из-за двери.

Я вытерла слезы, благодарная тому, что после смерти отца стала использовать водостойкую тушь.

– Мама опять плачет.

– Ей тяжело, потому что сегодня нам привезли папины вещи.

Он кивнул, протянул мне руку, я взяла ее, и мы спустились по лестнице. Остальные папины вещи были сложены на диване, ожидая маму, которая должна была сказать нам, что с этим делать. Я нашла военную кепку и, долго думая, надела ее на голову Гаса. Это не значит, что он будет солдатом, я просто хотела увидеть, как он будет смотреться в ней.

Краем глаза я уловила блеск алмаза на бабушкином обручальном кольце. Она потеряла обоих: сына и мужа. На ее глазах были слезы, но она больше не позволяла им упасть, потому что сейчас успокаивала маму, пытаясь взять и часть ее боли.

Я села рядом с мамой, которая уже перестала плакать.

– Мам, ты хочешь, чтобы мы разобрались с этим сейчас или сделаем это позже? Нам не обязательно делать это прямо сейчас.

Ее глаза бегали по комнате, пока она не нашла коробки. Затем, она приняла свое первое решение, связанное с папой.

– Верните коробки с формой солдатам, а личные вещи оставьте пока здесь. Не все обязательно делать сейчас, верно?

Я улыбнулась.

– Верно.

Мы собрали униформу назад в коробки, но оставили некоторые фотографии, принадлежности для бритья и остальную мелочь. Компьютер тяжело будет восстановить. Я взяла копию своей любимой книги «Пророк» Джебран Халиль в твердой обложке. На ней были отпечатки его рук. Я улыбалась, листая книгу и натыкаясь на любимые отрывки. Неожиданно выпали какие-то документы. Закрыв книгу, я подняла их: запечатанные конверты с именами Джун, Эйприл, мамы, Дисембер и Гаса.

– Мам? – Я показала ей письма.

Она задержала дыхание и взяла конверт со своим именем у меня из рук. Остальные письма я всем раздала. Ему удалось оставить частичку себя нам. Я слушала звук разрывающейся бумаги с наслаждением: все тут же стали вскрывать конверты. Все, кроме меня. Ели я открою это сейчас, то не услышу ничего больше от папы снова. Я не могла согласиться на это .И засунув своё письмо в задний карман, пошла помогать Гасу.

– Оно адресовано мне, – сказал он и ушел в комнату.

Все захотели уединиться.

Я закончила упаковывать вещи и отнесла оставшееся в комнату мамы. Она сама не сможет сделать это сейчас, но захочет позже. Она пережила это сейчас, и я знаю, переживет снова.

Я позвонила Сэм, предупредив, что ночью останусь с семьей и свернулась калачиком на кровати.

Солнце взошло, снег покрыл все вокруг, в том числе и наше безумие. Я спустилась вниз на запах жареных колбасок и пение мамы. Мамино. Пение. Выглянув из-за угла в стиле нинзя, хотела убедиться, не подменили ли нам ее ночью. Она пела «Les Misérables», которая звучала довольно иронично при готовке завтрака.

- Доброе утро, соня, – весело сказала мама.

Я села в бар, бабушка вручила мне чашку кофе. Мне страшно было проснуться и увидеть маму, снова плачущую.

– Похоже, выпал снег, – сказала я, пытаясь найти нейтральную тему для разговора.

– Сегодня выпало семь дюймов, но, мне кажется, завтра аэропорт вновь будет работать, – ответила бабушка, подмигнув мне. – Я заказала билет на завтра. Подбросишь меня до аэропорта?

Я покачала головой.

– С удовольствием.

Рада отвести ее, но, признать, жаль ее отпускать. Я сделала большой глоток кофе и посмотрела на маму. Она передвигалась с некоторой легкостью, может быть, немного резче, чем обычно, но она была здесь. Ее взгляд был всё ещё пустым, но после прочтения вчерашнего письма она изменилась, в лучшую сторону. Мама возвращается к нам.

К пяти часам я уже сидела в своем маленьком фольксвагене и действительно хотела скорее попасть в свою квартиру. Там я хотя бы могла отвлечься учёбой. Теперь понятно, почему бабушка хотела, чтобы я как можно быстрее переехала к Сэм. Я бы задохнусь в своей печали дома.

Бабушка собрала свою корзину и села на диван рядом со мной. Она достала флаг, который висел возле нашего окна. Я помнила традицию, - когда на войне находился сын или муж, или брат, вешали белый флаг, на котором по центру была изображена красно-голубая звезда. Это предмет гордости: семья сделала свой вклад в дело всей страны. Когда родной погибал, красно-голубую звезду меняли на золотую. Я смотрела, как бабушка аккуратно обшивала эту звезду золотыми нитями.

– Ты ждала этого, да? – спросила я. – Ты хотела дождаться его вещей, прежде чем уехать.

Она посмотрела сначала на свои очки, которые использовала при шитье, а потом на меня.

– Да. Я знала, что это разорвет твою мать на части. Но в том письме Джастин что-то сказал ей, что заставило ее жить дальше. Она меня удивляет, и, я думаю, она готова. Как и я.

– А я боюсь жить дальше, – тихо призналась я, боясь, что меня услышит мама.