Как-то ранним утром я лежал, завернувшись в одеяло, на плотно утрамбованной тропе, по которой бизоны ходили на водопой из прерии к небольшому ручью; возле него мы и разбили лагерь. Стояла поздняя осень, и жесткая степная трава, побитая морозом, была совсем сухой. Чтобы не устроить пожара в прерии, мы разложили костер на бизоньей тропе, которая вела к берегу. Некоторые индейцы уже встали и сидели по обе стороны тропы, готовя завтрак, как вдруг послышался странный шорох и мы заметили дикобраза, спокойно и неуклюже спускавшегося по тропинке. Мне часто приходилось слышать о глупом поведении этого животного, но встречаться с ним не доводилось. Не обращая никакого внимания на то, что делалось вокруг, зверек шел своей дорогой, пока не уткнулся носом в костер. Дикобраз убрал передние лапы немного назад, но остался стоять так близко к огню, что ветер, раздувавший пламя, спалил ему усы. Несколько минут он простоял неподвижно, бессмысленно хлопая глазами. Наконец один из индейцев, которому наскучило смотреть на глупого зверька, ударил дикобраза по носу кусочком мяса, который поджаривал на костре. Затем кто-то убил его томагавком, и мы полакомились очень вкусным мясом.

Тут начались рассказы о привычках этого зверька, и я услышал многое, что потом видел собственными глазами. Так, например, когда дикобраз пасется ночью у берега реки, к нему можно спокойно подплыть на лодке, и, если протянуть ему на весле любимую пищу, он будет спокойно есть, не замечая человека. Когда его поймаешь, дикобраз не кусается и не царапается: ведь у него нет никаких средств защиты, кроме опасных, усаженных крючочками иголок. Заставить собаку схватить дикобраза почти невозможно, когда же она на это решается, то, если и не подыхает от уколов, все же терпит от них жестокие муки.

Проведя в походе четыре дня, мы достигли Большой Лесной реки, которая, беря начало на горе, долго течет по прерии, а потом уходит под землю и через 10 миль снова показывается на поверхности, впадая в Ред-Ривер. Там, где поток прокладывает себе дорогу под прерией, он носит иное название, но это, несомненно, та же самая река. На берегу этой реки нам удалось подстрелить дикую красную козу, очень похожую на тех, которые водятся в Кентукки, хотя на севере этот вид встречается чрезвычайно редко.

Когда я вернулся к своей семье, у меня осталось всего семь пуль. Как назло, поблизости не оказалось ни одного торговца, и мне негде было раздобыть боеприпасы. Этими семью пулями я убил 20 лосей болотных и обычных. Дело в том, что пуля часто застревает в туше и ее можно снова использовать.

В конце осени я пошел к фактории у Маус-Ривер, чтобы сделать некоторые закупки; там Ва-ме-гон-э-бью решил отделиться от нас, но Нет-но-ква предпочла остаться со мной. До того как нам пришлось расстаться, мы встретили в фактории нескольких членов одной семьи, с которыми предки Ва-ме-гон-э-бью враждовали в очень давние времена. Эти индейцы были нам совсем незнакомы и входили в слишком многочисленный род. Так что борьба была бы неравной. Хотя до нас и дошли слухи, что они собираются убить Ва-ме-гон-э-бью, мы должны были в какой-то степени сдаться на их милость. Поэтому мы решили завоевать их расположение или по крайней мере снисходительность.

У нас было два бочонка водки, которые мы отдали им, причем один предназначался главе семьи, который угрожал убить брата. Когда началась попойка, я заметил, что один индеец любезно пригласил Ва-ме-гон-э-быо выпить с ним, но только делал вид, что сам пьет. Чтобы окончательно рассеять недоверие брата, этот человек вскоре начал прикидываться пьяным, но я наблюдал за ним и видел, что он совершенно трезв. Разгадав намерения индейца, я решил сделать все возможное, чтобы спасти брата от западни, устроенной этими людьми. Рассчитывая вызвать у семейства кри дружеские чувства, мы разожгли свой костер недалеко от их стоянки. Убедившись в том, что Ва-ме-гон-э-бью слишком пьян, чтобы соблюдать предосторожность, я перенес его в нашу палатку.

Не успел я его уложить и укрыть одеялом, как был окружен врагами, вооруженными ружьями и ножами; они открыто заявили, что хотят убить брата. К счастью, подаренная водка сильно затуманила всем им мозги, за исключением того человека, о котором я говорил, поэтому он казался мне самым опасным. Два индейца приблизились к брату, явно намереваясь его заколоть, но я отрезал им дорогу и не пустил дальше. Тогда они схватили меня за руки; я не сопротивлялся, ведь чтобы ударить меня ножом, им нужно было высвободить хотя бы одну руку, и тогда мне было бы легче увернуться. Кроме того, под одеялом, накинутым на плечи, у меня был спрятан большой острый нож, который я держал в правой руке; на него-то я и полагался. Стоявший слева и державший мою левую руку индеец уже занес нож, собираясь нанести мне удар в бок. Но в это время его пьяный товарищ, ощупав свой ремень, обнаружил, что потерял нож. Он крикнул своему другу, чтобы тот подождал, пока он найдет нож, вместе-де легче будет убить меня, затем отпустил мою правую руку и направился к костру искать нож.

Момент был удачный. Резким прыжком я освободился от индейца, продолжавшего держать мою левую руку, и пригрозил ему ножом. Теперь я был свободен и легко мог спастись бегством, но решил не покидать Ва-ме-гон-э-бью. Ведь он был так пьян, что, оставь я его одного, неминуемо погиб бы.

Мое внезапное сопротивление, как видно, вызвало замешательство обоих индейцев. Но они еще больше удивились, когда увидели, что я схватил безжизненное тело своего брата и, в несколько прыжков очутившись на берегу, уложил его в стоявшее там каноэ. Не теряя времени, я тотчас переправился на другой берег, где была фактория, проплыв мимо их лагеря. До сих пор не могу понять, почему они не стреляли в меня, когда я был еще освещен их костром. Пыл нападавших, вероятно, несколько угас, когда они обнаружили, что я хорошо вооружен, решителен и совсем трезв. Последнее обстоятельство давало мне явное преимущество над большинством из них.

Вскоре после этого происшествия Ва-ме-гон-э-быо отделился от нас, как и предполагал раньше, а я разбил свой лагерь у реки Ассинибойн. Мы не прожили там и нескольких дней, как появился брат Нет-но-квы, по имени А-ке-вах-цайнс, решивший погостить у нас. Спустя некоторое время мы увидели старого индейца, поднимавшегося в маленьком каноэ вверх по реке. А-ке-вах-цайнс тотчас узнал в нем отца тех молодых людей, от мести которых я недавно спас Ва-ме-гон-э-быо. После нашего окрика он пристал к берегу, но мы вскоре поняли, что он ничего не знал о стычке между нами и его сыновьями. Между тем А-ке-вах-цайнс, рассказывая об этом, пришел в такую ярость, что нам стоило большого труда удержать его от убийства беспомощного старика. Мне все же пришлось разрешить ему отобрать у старика часть рома, который был у него в лодке, и помочь индейцу поскорее бежать. Ведь я хорошо знал, какая опасность грозила ему, после того как алкоголь оказал бы свое действие.