Пустынный коттедж зарос чахлыми пальмами, дикими сливами и буйно прущим во все стороны кустарником, цветы которого источали пряный аромат. Когда-то он знавал лучшие времена и представлял собой двухэтажную усадьбу времен колониальной зависимости от Англии. Фасад украшало полдюжины мраморных колонн, просторная веранда с креслом-качалкой, широкие стеклянные окна — явно раньше в нем жил какой-то богатый южанин, который хотел произвести на соседей солидное впечатление. Но все проходит, и вот дом стоит одинешенек и не светится в нем ни одного огонька.

— Интересно, почему не нашлось покупателя на такие хоромы? — спросила девушка у спутника, когда они поднялись по ступенькам на веранду. — И кто последний владел ими?

— Нам-то какое дело? — сказал Чак и выбил ногой створку. Дверь сорвалась с петель и грохнулась наземь, взметнув облачко древней пыли.

Мэгги непроизвольно отшатнулась:

— Не хочу внутрь, я боюсь!

— Заткнись, кошелка. — Чак был не в том настроении, чтобы выслушивать всякие бредни. Он хотел жрать, он устал, он готов был ночевать хоть у черта на рогах. Как Мэгги ни сопротивлялась, он втолкнул ее в пропыленную тьму.

Спать устроились не на первом этаже: неприятно, что окна заколочены досками. А на втором стекла уцелели, хоть и грязные, они пропускали бледный свет, и можно было хоть как-то распаковать вещи. А широкая мраморная лестница, что вела наверх, просто предел мечтаний! Мэгги тут же вообразила себя спускающейся по ступеням, как Скарлетт О’Хара из «Унесенных ветром», в шикарном вечернем туалете с бриллиантами на обнаженной шее, а внизу, в просторном холле ее выхода восторженно ждут множество поклонников. Но делиться сокровенным с Чаком она не стала. Мэгги была уверена, что он поднимет ее на смех. Этот хиппарь жил сегодняшним днем и только им. Будущее для него сплошной туман. И вот теперь она проснулась по неведомой причине. Сердце билось толчками. Спина покрылась липким потом. Девушка вслушалась в душную ночь.

Дом жил собственной странной жизнью. Долетавший с Бискейнского залива ветер негромко посвистывал под крышей. Что-то таинственно нашептывали клочья обоев. Поскрипывали половицы, где-то внизу от порывов ветра скрипела незапертая дверь.

Мэгги прислушивалась-прислушивалась, да поняла: если хочет успокоить нервы, то должна заставить себя заснуть. Но как же это сделать, если тошнотворный запах Чака пропитывал воздух комнаты? От нее самой, наверное, несет селедкой. Ладно, вот доберутся они до моря, искупаются — и проблема отпадет сама собой.

Она вытянула ноги, с наслаждением провела рукой по здоровенным сиськам, скрытым под грязным свитером.

Мэгги привыкла к жизни, полной лишений, привыкла довольствоваться тем, что само идет в руки. В этом способе существования были свои недостатки и свои преимущества. Во всяком случае, она никому ничего не должна и живет так, как хочет, а это для свободного человека все, что необходимо.

Она вспомнила родителей. Отца, всю жизнь проработавшего в страховой конторе, занудную матушку, всю жизнь обихаживавшую папеньку. До семнадцати лет дочь мирилась с таким положением, хотя уже подростком решила уйти из дома, как только почувствует себя готовой пуститься в плавание по бурным волнам житейского моря. В затхлой атмосфере мещанского мирка она просто задыхалась. И когда однажды на ее пути появился Чак, раскованный и без комплексов, девушка поняла: час пробил.

Он был старше ее на пять лет. В тот день Мэгги отправилась в киношку на какой-то боевик. Одна. Все подружки отказались составить ей компанию, занятые своими девчоночьими делами. Она наврала родителям, что идет в кино с Ширли. Пудрить предкам мозги было ее любимое занятие — от любой, даже вполне безобидной лжи им она получала кайф. Да небось они и не слышали, что она им сказала. Сидят себе в обнимку, уткнувшись в телевизор, и на все остальное не обращают внимания: «Хорошо, деточка, погуляй, только смотри не возвращайся поздно». Ее так и подмывало ляпнуть на прощание, что у нее свидание с Кларком Гейблом, но они вряд ли отреагировали бы!

Картина навевала такую скукотищу, что Мэгги не высидела и половины. Уже на улице ее стали раздирать сомнения. Куда пойти, куда податься? Подружки заняты, с мальчишками из школы она не встречалась, но не бродить же неприкаянной по городку. То что ей придется присоединиться к родителям за уныло мерцающим телевизором — она не могла представить даже на секунду.

— Постой, красавица. Не скучно одной?

Перед ней стоял парень. Мэгги скользнула по его фигуре оценивающим взглядом. Для своих семнадцати она повидала немало мужчин и позволяла им многое, но с девственностью расставаться не спешила. Ей нравилось барахтаться на заднем сиденье машины, отчаянно визжать и сопротивляться и постепенно сдавать позицию за позицией — кроме последнего бастиона. Мать не уставала подчеркивать, что от незнакомых парней можно ждать всяких неприятностей. Ведь им нужно от девчонок только одного. А расплачиваться за минутное удовольствие придется дурехам.

Чак ей понравился сразу. Среднего роста, коренастый, мускулы так и распирали ковбойку. Длинные рыжие волосы и борода придавали ему определенный шарм. Лицо с независимым выражением было по-своему привлекательным. В нем явственно проступало мужское начало. И Мэгги махнула рукой на приличия.

Для начала она согласились выкупаться с ним на пару. Они пошли к морю, и Чак поразил ее воображение тем, что совершенно не стеснялся своей наготы, чем убил в девушке последние остатки робости — она сняла с себя платье.

Поколебавшись мгновение, она последовала за ним в набегающий прибой, и там, где когда-то зародилась жизнь на планете, уступила его настойчивым ласкам.

Первый в ее жизни половой акт доставил ей ни с чем не сравнимое наслаждение. У Чака было полно недостатков, но удовлетворить женщину он мог, как никто.

— Ты хорошая девчонка, Мэгги, — сказал он, лениво бродя кончиками пальцев по ее груди, когда они отдыхали после пыхтенья на песке. — Денежки у тебя есть?

Очень быстро Мэгги поняла, что Чака интересуют лишь деньги и женщины. У нее было в заначке от предков триста долларов — скопила за многие годы. Но она не спешила признаваться в этом.

— Хочу во Флориду, — сказал Чак мечтательно, — не мешает прогреть косточки на солнышке. Определенного занятия не имею. Когда у меня кончаются деньги, устраиваюсь на работу, какая подвернется. Как накоплю малость, сразу же снимаюсь с якоря. Натура у меня такая, цыганская. А как ты?

— Я? Если честно, я всю жизнь мечтала встретить такого шикарного парня. И уйти с ним из этого глухого городка.

— К сожалению, — сразу загрустил Чак, — взять с собой тебя не могу. Я на нуле. Эх, были бы пару сотен, я показал бы тебе небо в алмазах!

И Мэгги решилась. Была не была.

— Если я достану три сотни, возьмешь с собой?

— Трех сотен, — сказал Чак, — нам хватит на целую вечность. Конечно, возьму.

Именно этой минуты Мэгги ждала весь последний год. Вот мужчина, один взгляд на которого заставляет бурлить кровь в жилах, да и на то, как следует жить, у них общая точка зрения. Да и косточки ей размять — лучше не пожелаешь.

Они договорились встретиться утром на автовокзале, чтобы отправиться во Флориду.

Дождавшись, когда мать ушла по магазинам, Мэгги наскоро побросала в рюкзак свои нехитрые пожитки, черкнула несколько строк, что назад не вернется, добавила к своей кубышке полсотни родительских и покинула отчий дом навсегда.

Триста пятьдесят закончились через пару недель, какая там вечность! Среди прочих недостатков у спутника по житейскому морю обнаружилась страстишка ставить судьбу на кон, предаваясь азартным играм. Мэгги с замиранием сердца следила, как Чак беззастенчиво просаживает ее деньги, швыряя кости с двумя подозрительными типами, что прилепились к парочке по пути в Джексонвилл. Когда в ход была пущена последняя полусотенная, Мэгги дотронулась до рукава Чака:

— Может быть, надо остановиться, дорогой?

Шулера с издевкой посмотрели на Чака: