— Нет, шеф, не нужно. Я знаю разговорную терминологию.
— Хорошо, я тебе верю и оставляю на работе. Испытательный срок — неделя. А теперь — оперируй! Всё в твоих руках!
И вышел из кабинета.
Карнавал терпкой молодости бессмертия
Терпкая молодость зелени травы пробивалась сквозь щели бетонных плит аэродрома, укрытого аурой датчиков слежения и непроницаемостью густого леса, в котором располагалась взлетная полоса.
В траве прогуливались мыши, пользуясь предрассветной тишиной и своим распорядком мышиного царства, живущего минимализмом сокрытия.
Самолеты стояли в капонирах как спящие пружины, поблескивая матовостью композитных крыльев и сжатые скрытой энергией упакованных молекул.
Легкая поступь надвигающегося сияния линии горизонта предрассветной свечой вдыхала чистоту ясности мысли.
Сонно порхали аэродромные мухи.
Прямо по центру взлетной полосы уснул, свернувшись калачиком, полосатый кот, не реагирующий на карнавал мышиного царства.
Сколько их здесь!
Неведомых душ, творящих во все времена идеи воплощения, слившиеся в единое существо крылатой птицей, спящей и ждущей своего Ариэля.
Сколько их здесь!
Любящих непостижимость мгновения полета сквозь миражи туманных облаков к созвездиям городов, сверкающих огнями изумрудных узоров уличных фонарей и катакомб многоэтажного слияния душ в бетонном единении впечатанных галлюцинаций массового сновидения.
Взлетная полоса тянулась к горизонту девственной чистотой, устремленной к восходящему солнцу, ждавшему поцелуя страсти любовницы проникающей в солнечную прохладу ясностью лунного сияния и свежестью летнего рассвета завороженного торжеством академических вековых сосен, окружающих стартовую площадку лестницы в небо.
Любовница взлетела навстречу Солнцу, ждущего за горизонтом, оставив позади мышиное царство спокойного равновесия мироустройства, ведущего в размножение бессмысленности, поедающей себя равномерно и неизбежно.
Мурашки побежали стройными рядами вдоль трассы истока, рождая магию крылатого сновидения непостижимого ничем, кроме мгновений поцелуев вечности.
Яркий свет притягивал лунное сияние сиреневым бликом, вспорхнувшим в рассвет.
Она летела!!!
Отбросив постулаты праведные, ведущие ступенью льда лишь только вниз – туда, где стынет холод, так ждущий свет цветов, летящих в высоте, цветущих только там, венчая ореолом весенних волн волшебных вакханалий неистовости душ презревших плоти страх, полет души бегущий по волне безумия, дающего свободу лишь тому, кому она нужна, принцесса космоса божественности совершенства непостижимого уму, копающему тоннель могил, мерилом выбирая цифру.
Она летела!!!
Цепи обрывая, висящие галактиками черных дыр, зовущих в бездну плоти периметром падения, полету вопреки, она стремительно неслась подобно свету прорывающемуся сквозь тучи грозовые.
Нет, не мажор, но не минор однако, нейтральной частотой соития созвучий букетом песни летящей ласточки свободой несоизмеримой ни с чем и никому, понятен будет лишь подобному, подобное совокупив в мажорные ряды с минорным ладом, оставив в брутсферах бездонных могильной тишины пылящей и лелеющей святую суету синонимов, которым истинных имен не существует всё то, что только есть ненужным безымянным апокрифом голгофы абсурдной доминанты незыблемых страстей.
фрагмент романа «мышеловка на эвересте»
Ликвидатор
Большая, серая, угрюмая собака брела по улице, прыгая через лужи. Пёс шел домой. Хозяйка завезла его километров за сорок, но он уже знал эту дорогу наизусть. Дерьмо ли жизнь? Для него это был не вопрос. Брёл, и всё. Он чувствовал, что хозяин его любит, но если бы пёс был человеком, то понимал, какова разница между хозяином и хозяйкой, а все нехорошие перемены в его жизни происходят исключительно в момент, когда хозяйка становится хозяином.
Подошел к закусочной "Макдональдс". Оттуда струились заманчивые запахи. Но крутиться рядом нельзя, это он знал. Быстрыми прыжками миновал опасную зону. Двинулся дальше. Тёмная фигура выросла перед ним.
— Иди сюда, мохнатый.
Пёс поднял взгляд, всеми своими органами чувств сканируя незнакомца. Флюиды были нормальные. Можно сказать, что парень свой. Вильнул хвостом. Незнакомец погладил его и взглянул в глаза. Пёс завилял хвостом сильнее.
— Старенький, брат. Пойдём, прогуляемся. – Протянул псу кусок сыра, достав его из сумки. Тот жадно схватил его и сразу проглотил. Стал смотреть на нового друга.
— Пойдём, пойдём...
Пошли. Миновали речной порт и двинулись по набережной, вдоль Днепра. Новый друг молчал и глядел на воду. Было раннее утро, солнце только–только показалось из–за серой многоэтажной линии левого берега.
— Бездомный, дружище? Или выгнали? Бывает, бывает... Ты мне скажи, кого в этой жизни не выгнали? В каком–то смысле.
Мимо проехала на большой скорости стайка велосипедистов, в чёрных очках, с рюкзаками и в наушниках. Пёс проводил их взглядом.
— Я тоже многих выгнал. Жалею теперь. Но себя, брат, не переделаешь. И когда поймёшь это окончательно, вот тогда–то и наступает настоящая тоска.
Они миновали церквушку, стоящую на берегу, на самой воде. Возле двери стоял священник в рясе и, зевая, смотрел на них. Пёс поглядел на него.
— Да, мохнатый. Это называется церковь. Когда теряешь всё, идёшь сюда. Говорят, помогает. Но когда всего через край, сюда никто не ходит. Вот такое раздвоение души.
Человек с собакой пошли дальше, вдоль набережной. Солнце уже почти взошло и бросало огненные отблески на крыши домов. Подошли к небольшой гостинице на воде. У входа на трап стоял швейцар в тёмно–синем костюме с блестящими погонами.
— Пёс со мной, – проговорил человек и провёл собаку по трапу. Швейцар не решился ничего сказать.
В номере "мохнатый" получил порцию колбасы из холодильника и, не утруждая себя рассуждениями об удаче, принялся быстро уничтожать фартовую пищу.
— Полковника Дубину, пожалуйста, – сказал по телефону новый друг пса. – Алло... Я на месте, – и отключил телефон. Выглянул в окно на Днепр. Вытащил из сумки переносной компьютер и стал на нём работать. Пёс блаженно лежал под столом и вскоре уснул. И сладкие собачьи сны стали сниться ему: о детстве, о молодости и о счастливой былой жизни... Но сны прервались. "Мохнатый" открыл глаза. Новый друг спал на кровати, а дверь в комнату медленно открывалась. Шерсть дыбом встала на загривке. Осторожно в дверь зашли двое и тихо прикрыли её за собой. В руках у одного был длинный чёрный пистолет с глушителем. На цыпочках они пошли к кровати... Агр–р–р–р–р–р!!! А–а–а–а–а–а–а! Туф–ф–ф... Туф–ф–ф...