Твердый характер должен сочетаться с гибкостью разума.

В старости не увеличивается число друзей: все потери тогда безвозвратны.

Терпение – это искусство надеяться.

Только тот способен на великое деяние, кто живет так, словно он бессмертен.

Торгуя честью, не разбогатеешь.

Тот, кто требует платы за свою честность, чаще всего продает свою честь.

Тщеславие… лишает людей естественности.

У женщин обычно больше тщеславия, чем темперамента, и больше темперамента, чем добродетели.

Ум должен не ограничивать, а дополнять добродетель.

Умеренность в великих людях ограничивает лишь их пороки.

Ум – око души, но не сила ее; сила души – в сердце.

У нас нет ни сил, ни случая сотворить все добро и зло, которое мы собирались сотворить.

Управлять одним человеком иной раз труднее, чем целым народом.

Успех создает мало друзей.

Хотите подчинить себе других – начинайте с себя.

Мне жаль влюбленного старика: юношеские страсти губительно опустошают изношенное и увядшее тело.

Человека называют бесхарактерным, если душа его слаба, легкомысленна, непостоянна, но даже эти недостатки все равно образуют характер.

Человеколюбие – вот первейшая из добродетелей.

Человек, от которого никому нет проку, поневоле честен.

Чрезмерная осмотрительность не менее пагубна, чем ее противоположность: мало проку от людей тому, кто вечно боится, как бы его не надули.

Чужое остроумие быстро прискучивает.

Шутка у философов столь умеренна, что ее не отличишь от серьезного рассуждения.

Язык и мысль ограничены, истина же беспредельна.

Ясность украшает глубокие мысли.

Войны подобны судебной тяжбе, где судебные издержки превышают спорную сумму.

В дружбе, браке, любви, словом, в любых человеческих отношениях мы всегда хотим быть в выигрыше, а поскольку отношения между друзьями, любовниками, братьями, родственниками и т. д. особенно тесны и многообразны, не следует удивляться, что в них ждет нас больше всего неблагодарности и несправедливости.

В известном смысле недостатки любого произведения сводятся к одному – оно слишком длинно.

В любом трактате проглядывает подчас немало двусмыслицы, а это доказывает, что каждая из договаривающихся сторон сознательно намеревалась нарушить его, как только представится возможность.

Велики людские притязания, а цели – ничтожны.

Вельможа слишком дорого продает свое покровительство; поэтому никто и не считает себя обязанным платить ему признательностью.

Все, что слишком длинно, приедается, даже жизнь; однако ее любят.

Всего ошибочнее мерить жизнь мерою смерти.

Дураки употребляют умных людей с той же целью, с какой мужчины-недоростки носят высокие каблуки.

Дураков меньше, чем думают: люди просто не понимают друг друга.

Дурных людей всегда потрясает открытие, что и добропорядочные способны на хитроумие.

Если болезненный человек съест вишню, а назавтра сляжет с простудой, ему непременно скажут в утешение, что он сам во всем виноват.

Живость ума не слишком красит человека, если ей не сопутствует верность суждений. Не те часы хороши, что ходят быстро, а те, что точно показывают время.

Как трудно заниматься выгодным делом, не преследуя при этом собственной выгоды!

Какие услуги ни оказывай людям, им все равно не сделаешь столько добра, сколько, по их мнению, они заслуживают.

Какую бы нежность ни питали мы к друзьям и близким, их счастья все равно мало, чтобы осчастливить и нас.

Когда человек неспособен занять и развлечь себя, он берется занимать и развлекать других.

Когда я вижу человека, превозносящего разум, я готов держать пари, что он неразумен.

Люди готовы наобещать горы, чтобы избавиться от необходимости дать хотя бы крохи.

Люди редко примиряются с постигшим их унижением: они попросту забывают о нем.

Много говорят лишь о тех мыслях и книгах, которые интересны многим.

Монахами становятся из набожности, а солдатами – из нечестия, но затем те и другие исполняют свои обязанности почти всегда по необходимости или по привычке.

Мы без особого труда прощаем вред, причиненный нам в прошлом, и бессильную неприязнь.

Мы делаем вид, будто нам лень завоевывать славу, и при этом лезем из кожи ради ничтожной корысти.

Мы знаем за собой много такого, о чем люди всегда умалчивают, и угадываем в них то, о чем умалчиваем сами.

Мы не в силах пренебречь презрением окружающих: у нас слишком мало самолюбия.

Мы не доверяем даже умнейшим людям, когда они советуют, как вести себя, но не сомневаемся в непогрешимости собственных советов.

Мы не очень печемся о благополучии тех, кому помогаем только советами.

Мы не понимаем, сколь притягательны сильные страсти. Нам жаль людей, живущих в вечной тревоге, а они презирают нас за то, что мы не знаем тревог.

Мы не так домогались бы всеобщего уважения, когда бы твердо знали, что достойны его.

Мы редко вдумываемся в чужую мысль; поэтому, когда нам самим приходит такая же, мы без труда убеждаем себя, что она совершенно самобытна – столько в ней тонкостей и оттенков, которых мы не заметили в изложении ее автора.

Настоящие политики лучше разбираются в людях, нежели те, что подвизаются на поприще философии; другими словами, именно политики – настоящие философы.

Наше суждение о других не так изменчиво, как о самих себе.

Нашу снисходительность мы приберегаем для праведников.

Неглупые дурнушки часто злы: их гложет досада на свое безобразие, ибо они видят, что красота восполняет любой недостаток.

Нелегко ценить человека так, как ему хочется.

Немного здравого смысла – и от глубокомыслия ничего не останется.

Несправедливо требовать от людей, чтобы из уважения к нашим советам они делали то, чего никогда не стали бы делать ради самих себя.