Антонин Буреш снова стал гладко выбритым Тоником Скршиванеком. Митя сразу узнал отца. А вот отец, не будь он уверен в правильности адреса, не сразу узнал бы своего сына в этом рослом мальчике. В последний раз он видел его три года назад, еще с Еленой, на своей нелегальной квартире в Либени, незадолго до «гейдрихиады», перед тем как покинул Прагу. Да, дети растут и меняются.
— У него только сегодня такие припухшие глаза, — твердила Нелла, словно извиняясь перед Тоником, что сдает ему сына не в полном порядке.
Встреча с зятем после нескольких лет разлуки потрясла Неллу. Как она ему обрадовалась. Ведь она любила Тоника как сына. Но к радости примешивалась и грусть: рядом с Тоником ей все время виделась Елена. За время разлуки не стало двух членов семьи и произошло так много тяжелых событий, что Тоник и Нелла чувствовали: при первой встрече трудно говорить о самом главном. Поэтому они ухватились за мелочи.
— У вас звонок не действует, — сказал Тоник. — Дайте-ка я починю.
— Оставь, не сейчас. Пойди-ка поешь.
Но Тоник положил автомат в передней и пошел проверить пробки. Митя, который хвостом ходил за отцом и рассказывал ему все, что знал о красноармейцах и о восстании, куда-то исчез, и его не стало слышно. Вдруг грянул выстрел. Нелла упала в кресло, у нее подкосились ноги.
Не пострадал ли кто-нибудь? К счастью, никто. Пуля ударила в потолок, оставив там дырочку. Скршиванек по привычке оставил автомат на боевом взводе, а Митя не удержался от искушения подержать автомат в руке и рассматривал его так долго и подробно, что тот выстрелил «сам собой». В оправдание Мити надо сказать, что он привык иметь дело с незаряженными ружьями. И вот ему все-таки довелось выстрелить, хоть и после восстания.
Пришли Станислав и Андела со Староместского рынка. Еще вчера днем русские ликвидировали там последних гитлеровцев. Станя и Андела поражались бесстрашию советских воинов. На крыше углового дома было пулеметное гнездо. Советский автоматчик хладнокровно остановился на другой стороне улицы и обстрелял пулеметчика… Староместская ратуша сожжена и разрушена: нет ни башни, ни балкона. Но все это будет приведено в порядок, уверял Станя, а их свадьба с Анделой состоится на днях!..
Все сидели за столом и разговаривали до поздней ночи. Скршиванек рассказал, как он устроил свой отъезд в Америку. Прежде всего он официально продлил старый американский паспорт. В самом начале протектората, еще до того как Америка вступила в войну с Германией, гитлеровцы разрешали американским подданным отъезд в США. Правда, это стоило немалых неприятностей. Тоник усиленно хлопотал, чтобы немцы знали, что он рвется уехать… Да, да, Нелла помнит, как все было: Тоник купил себе в Пражском бюро путешествий билеты до Гамбурга и на пароход трансатлантической линии «Bluestar-line». Но с этим билетом и с паспортом Тоника уехал другой человек, а Тоник поселился у одной женщины в Либени. Елена и Митя иногда навещали его там…
Бабушка и Барборка принялись хвалить Митю за умение хранить тайну, хотя перед тем ему изрядно влетело от них за выстрел из автомата.
— Ну, а как же письмо из Чикаго? — поинтересовалась Нелла.
Очень просто: Тоник написал это письмо в Праге, а товарищ, который уехал с его паспортом, опустил его в Чикаго.
Митя рассказал о своем разговоре со шпиком, а Станислав и Андела вспомнили, как мальчик хотел ехать в Улы предостеречь отца. Растроганный Скршиванек прижал к себе сына. Как хорошо, что мы снова вместе, не правда ли?
Тоник и двое рабочих с Вальтровки вернулись из партизанского отряда, действовавшего в Моравии; теперь он снова начнет конструировать авиамоторы для республики.
— Только пусть больше никогда не будет войны, — глубоко вздохнула Нелла. — Пусть всегда будет мир.
— Мир надо охранять, — заметил Тоник, а Станислав и Андела, притулившиеся в углу дивана, с жаром поддержали его.
Митя не сводил глаз с отца, который был ему как-то непривычен, и ловил на лету все, что тот говорил.
— Глаза у него уже не опухшие, — заметила Нелла, кивнув на Митю.
— Вылитая Елена, — сказал Тоник.
Ему вспомнилось, как маленькому Мите попала в глаз соринка, когда они подъезжали к Праге, возвращаясь из Советского Союза, и как Елена принаряжала сына, чтобы похвалиться им дома перед своими. Это воспоминание взволновало Тоника. Он встал, отошел от стола и уставился в окно, хотя на улице было совсем темно. Прага блаженно спала под защитой Красной Армии.
— А Елена была похожа на отца, — сказала Нелла, ревниво оберегавшая память Гамзы.
— Папа, знаешь, что сказал Божек? — вспомнил Митя. — Что в школах будут учить про дедушку.
Но папа не знал, кто такой Божек, и пришлось объяснить ему все сначала, так что разговорам не было конца. Мите давно пора было спать, но как пошлешь в кровать мальчика, который бодрствовал все дни восстания — хоть и не выстрелил ни разу (об этом Митя умолчал) — и после стольких лет разлуки увиделся с отцом?
Ах, пражские встречи!
Представители шахтеров и металлургов в народном самоуправлении позаботились о том, чтобы в Бранденбург были посланы автобусы за женщинами из Лидиц. Блажена и ее землячки распрощались с обитателями лесного лагеря, поблагодарили всех — и русских и чехов, — сели в автобусы и отправились на родину. Но почему мужчины из Саксенгаузена прослезились, расставаясь с нами, неужто они нас так полюбили? Сердце Блажены сжималось от боязни, сердце Блажены наполнялось надеждой, а за окном автобуса бежали поля и леса, мелькали развалины и отрадные глазу цветущие лужайки. Автобусы пересекли границу у Цинвальда: большая часть пограничников была из Кладно. Но почему-то никто из них ничего не знал о лидицких мужчинах и детях; сколько лидичанки ни спрашивали, так они ничего и не узнали. Встречали их с музыкой, играли чешский гимн. К чему такая торжественность? Во время гимна некоторые кладненские пограничники почему-то отходили к лесу и возвращались с покрасневшими глазами. Наконец автобусы въехали в Кладно. На площади снова митинг и музыка. Блажена была сама не своя, она не могла устоять на месте, не могла удержаться от вопросов. Лидичанки нетерпеливо спрашивали наперебой: «Что, мужчины еще не приехали?», «А где они сидели, не знаете?», «А что с детьми?», «Что с детьми?», «Нет, мы не хотим оставаться в Кладно, мы хотим домой, в Лидице. Мужья нас и там найдут».
Наконец пришлось сказать женщинам, что мужей у них нет, детей нет, дома тоже нет, что Лидице больше не существуют. «Ваших детей мы разыскиваем в Польше и в Германии, но мужья никогда уже не вернутся домой. В Кладно для вас приготовлено жилье, идите отдыхайте с дороги».
Ошеломленные женщины с трудом осознавали, что все они, сколько их тут есть, — вдовы, матери без сыновей, дочери без отцов, сестры без братьев, девушки без милых. Из жителей Лидиц нет в живых ни одного мужчины, остались только женщины, что стоят тут, на площади в Кладно, и ни за что не хотят отойти от автобусов, которые их везли, но не довезли до дому…
Отвезите нас в Лидице! Мы должны видеть Лидице, иначе мы не успокоимся. Как бы ни выглядела наша деревня, везите нас туда! Лидицким женщинам казалось, что только там, на месте, все выяснится окончательно.
Блажена ожидала, что увидит развалины, обломки, пожарища, на какие она насмотрелась во время «похода смерти», когда их эвакуировали из Равенсбрюка. Она заранее готовилась, чтобы не заплакать при виде развалин своего домика, где она узнала счастье разделенной любви. Но это были напрасные опасения.
Ничего подобного она не увидела. Не было ни развалин, ни обломков, ни руин. Не было никаких следов беспорядочного разрушения — не было вообще никаких признаков жизни. Там, где три года назад жили, дышали и любили люди, где они варили кашу детям, ставили лампу на стол, вешали на окна белые занавески и раздвигали их, глядя, не идет ли с работы муж, ныне там расстилалась лишь равнодушная нива, и над ней так же равнодушно пел жаворонок. Уж не ошибка ли это? Не завезли ли нас куда-нибудь не туда? И везли нас по другой дороге, почему? Потому что старая дорога засыпана. Да где же стояли наши дома? Где была площадь? Ее нетрудно найти, она должна быть рядом с прудом, который поблескивал около нее, подобно глазу. Но нацисты засыпали и пруд. Исчезло шахтерское кладбище, куда, бывало, в пятницу, на пасхальной неделе Блажена, потряхивая погремушкой, ходила гулять с детьми. Исчезла церковь святой Маркеты, где они венчались с Вацлавом. Исчезла школа, исчезли домики, исчезли вишневые садики, кусты боярышника и жасмина, исчезли все тропки, где люди встречались друг с другом. Лидице, вместе с мужчинами и детьми, словно ушли под землю, как сказочный город. О, нацисты были педантичны, они тщательно стерли с лица земли кровавое пятно Лидиц. Даже русло реки было изменено, чтобы никто не мог найти это место. Лидицкие женщины, читавшие в свое время Библию, сейчас на собственном опыте познали, каково было Лотовой жене, если она превратилась в соляной столп.