— Барышня, вон там мой товарищ, я вас познакомлю. У него великое будущее, он составит ваше счастье.

Ондржей готов был убить Францека.

— Он хоть не пристает к девушкам, как один шут гороховый, — отозвалась девушка.

Девушки взвизгнули, парни одобрительно засмеялись. Знакомство состоялось. Девушку звали Лидка Горынкова, она была родом из Ул, недавно начала работать швеей у «Яфеты», а отец ее, как выяснилось, был смазчиком в цехе, где работали Францек и Ондржей.

Увидев, что мастер Тира входит в ворота, Ондржей спохватился: пора в цех; преодолев неловкость, он поспешил к своему рабочему месту.

— Еще не было гудка! — кричали ему, но он не оглянулся. Францек махнул рукой: «Пропащий для общества человек!»

— Не приставай к нему — новичок. Это у него пройдет.

— Пройдет, когда обожжется как следует.

Лидка посмотрела вслед мастеру и Ондржею.

— У Тиры, слыхать, неприятности с заказом для Румынии, — сказала она тихо и многозначительно. — Мне говорила одна ткачиха, что они хотят на него жаловаться: дает плохую пряжу, рвутся утки, а ткачи — плати штрафы. А в общем, люди чего только не наболтают!

— Обрывы могут быть и из-за краски.

— У нас никогда не узнаешь…

— …когда вылетишь за ворота, да? — сказал Францек. — Мы здесь как птички, каждую минуту можем полететь.

Когда Ондржей вместе с Тирой вошли в цех, машины еще не работали, в цехе было тихо и будто светлее, как всегда бывает в тишине. В ясной полуденной тиши послышался спокойный голос:

— Для тебя, машина, возьмем веретенное жидкое, а в мотор запустим цилиндровое. У меня для вас есть все масла и тавоты, все лекарства и капли, сразу вылечу ваши суставы.

Это смазчик, старый Горынек, говорил с машинами. Во время обеда он оставался в цехах, ходил там в войлочных туфлях, бесшумно, как дух, и освежал машины из своей масленки. Утром, когда ребята еще отбивали в проходной контрольные листки, Горынек уже был в цехе, и наверняка именно его силуэт видел в освещенном корпусе Ондржей, впервые подъезжая к Улам. Никто не знал, когда Горынек уходил вечером, и можно было подумать, что он тут ночует, не выходит из цеха и по воскресеньям и вообще живет на фабрике. Старик был слегка глуховат и поэтому отличался некоторой невосприимчивостью, — отнюдь не тупой, а возвышенной, — к спешке и суматохе. Если в цехе что-нибудь не ладилось — заедало какой-нибудь рычаг или не шла как следует машина, первым звали Горынека. Он приходил со своей масленкой и оптимистически, тоном старого домашнего врача говорил: «Маленько маслица в подшипники, и пойдет на лад».

С огорчением признаюсь, что машины далеко не всегда слушались этого доктора с мазями, и приходилось звать другого, более квалифицированного специалиста, хирурга-механика. Но как бы там ни было, Горынек всегда вносил с собой приятное спокойствие и задумчивую веселость — это был как бы его инструмент — и вполне подходил для своего дела; измениться, казалось, он был не в состоянии.

В этот полдень Горынек отложил масленку и тряпки и стал чистить наждаком вал. Неожиданно в цех вошел Хозяин. Наклонившись над валом, Горынек не слышал, как Казмар прошел между машинами и остановился возле мастера Тиры. Сортировавший трубки Ондржей даже испугался: перед ним внезапно возникла ожившая статуя. Казмар, лишенный волшебства, стоял так близко, что при ярком свете видны были даже поры на коже его лица. Ондржей удивился: улецкий властитель носил поношенный костюм, в котором он выглядел совсем не величественно. В мальчике все еще жили представления раннего детства, когда ему показывали на картинках королей в горностаевых мантиях, со скипетром и державой. Казмар был похож на американца времен «Хижины дяди Тома» и, несмотря на свои широкие плечи, — немного на пастора. Что произойдет между мной и им? Ондржей волновался и с трудом заставлял себя сортировать красные и зеленые трубки. Он был в таком возрасте, когда от каждой новой встречи ждут чего-то необычного.

Мастер Тира изменился в лице и вытянулся в струнку. Он был очень взволнован и преодолевал это волнение. Казмар пожал его дрогнувшую руку. Но было бы ошибочным думать, что Тиру заставила побледнеть боязнь потерять место. Нет, это был гнев, который ему приходилось подавлять. Тиру каждый раз ошеломляла дерзость, с которой кто-то приходит распоряжаться в его прядильню. Он все еще чувствовал себя хозяином, и ему от этого трудно было отвыкнуть.

Казмар заговорил о заказе для Румынии, абсолютно не заботясь о том, что его слышат Ондржей и Горынек. Без околичностей он громко сказал самолюбивому Тире:

— Рвутся утки, это никуда не годится. Ткацкая обвиняет вас, а вы — красильню. Это понятно. Я начинаю от Адама и потому пришел прежде всего к вам.

Тира поклонился, показав, что польщен. Посылая в душе Казмара ко всем чертям, он пригласил его в контору. Но Хозяин вместо ответа вытащил из кармана шпульку, из другого кармана кусочек ткани, а из бокового кармана пупу, которую всегда носил там вместе с блокнотом и вечным пером, и подошел к окну. Тира за ним.

— Сегодня в пять часов в отделе контроля Выкоукал назначил для всех совещание, — проронил Казмар. — Вы уже знаете об этом. А пока мы выясним кое-что на месте.

Тира позвал Ондржея Урбана и через плечо, сердитым и страдальческим голосом приказал ему принести образцы каждого номера хлопка.

— Я уже прихватил их по дороге, — засмеялся Казмар и показал комки хлопка. Наклонившись над лупой, он и мастер говорили у окна. Ондржей тщетно напрягал слух. Потом Хозяин вдруг прервал разговор, вернулся в цех и сказал:

— Ну, а цилиндры? — и шагнул к машинам.

— В порядке, Хозяин, — ответил Тира, имея в виду, что сукновальные цилиндры установлены правильно. Он не удержался, чтобы не добавить с горькой укоризной: — За кого вы нас принимаете, Хозяин?

Тира с ненавистью смотрел, как умелые, ловкие пальцы орудуют в его машинах. Ему хотелось дать Хозяину по рукам. Перепутать цилиндры! Это все равно что надеть правый ботинок на левую ногу, — был бы сплошной брак. Не могло быть и речи, чтобы Тира не заметил такого грубого промаха, и когда Казмар для проверки отвинтил парные цилиндры, они, разумеется, оказались в порядке и соответствовали стрелкам, указывающим направление вращения.

Но фабрикант испытующе погладил цилиндр ладонью, понюхал кожу, провел ею по щеке и сказал:

— Вы работали низкие номера, сейчас работаете высокие. Цилиндры загрубели, надо их разгладить. В шорную!

Правый и левый цилиндры были на своих местах, это верно. Но не только в этом дело. Цилиндры, которые растягивают и смягчают пряжу, обтянуты первосортной телячьей кожей, и от нее зависит многое, она должна быть абсолютно гладкой. Хлопок не терпит ни одной неровности на цилиндрах, пряжа — неженка.

Хуже всего, что Хозяин оказался прав, Тире пришлось скрепя сердце признать это.

— Я уже думал об этом, — сказал он нетвердым голосом, — и как раз сегодня…

— Думал! — вспыхнул Казмар. — Все цилиндры в шорную, сию же минуту! Где у вас запасные?

Тяжело дыша от сдерживаемого гнева, Казмар отвинчивал цилиндры. Горынек молча стал рядом и помогал ему. «А потом потребуют от нас работу в срок, потом нагоняй темпы!» — с отчаянием думал Тира.

— А вы, Урбан, — окликнул Ондржея Хозяин, и юноша удивился, что Казмар запомнил его фамилию, — бегите с ними в шорную, пускай там разгладят, да как следует!

В шорной, отделенной от цеха перегородкой, было прохладно и тихо, как в маленькой кустарной мастерской. Пахло свежей кожей и хромовым лаком. Здесь в запертом шкафике Горынек держал свои масленки и склянки. Здесь же он варил всякие мази для приводных ремней. Кстати говоря, приводных ремней на фабрике Казмара становилось все меньше и меньше, поэтому шорная была невелика, Горынек шутливо называл ее «аптечкой». Казмар из цеха направился туда и спросил шорника, который уже был занят цилиндрами:

— Какого качества телячья кожа, которую вы получили из Гренобля? К вашему сведению, мне она не нравится.