II. От князя Михаила Андреевича, на Белоозеро, к наместнику, и ко всем бояром и детем боярьским, и околичником и поселским моим, ко всем без оменки. Бил ми челом отець мой игумен Касьян Кирилова манастыря, а сказывает, что у него отказываете людей манастырских сребряников, и половников, и рядовых людей и юрьевских, а отказываете не о Юрьеве дни, иных о Рожестве Христове, а иных о Петрове дни. И вы бы так серебреников, и половников, и слободных людей не отказывали, а отказати серебреника и половника о Юрьеве дни, да и серебро заплатит, а после Юрьева дни отказа от серебреника нет, а коли серебро заплатит, тогды ему и отказ; а игумну есми серебреника после Юрьева дни пускати не велел. А кто сей моей грамоты ослушает, быти от меня в казни.

I. От князя Михаила Андреевича Федору Константиновичу. Присылали ко мне из Ферапонтовой пустыни игумен Иоаким, старец Мартемьян и вся братья старца Евстратия, и бил он мне челом, сказывая: объявил им староста волоцкий такую мою грамоту: что принимать к себе волость твоего ведения, в Волочек, из деревень мартемьяновских монастырских половников и серебреников посреди лета и во всякое время, а если какой половник и серебреник уйдет в «твой путь», то уплачивать ему только самый долг без процентов два года.

И я пожаловал игумена Иоакима, старца Мартемьяна и всю братью: ты бы монастырских людей серебреников от юрьева дня (26 ноября по ст. стилю) до юрьева не принимал, а принимал бы серебреников около юрьева дня осеннего, а кто из монастырских людей около юрьева дня придет в твой путь, тогда он и деньги заплатит, и ту «полетную» отменил, а игумену и всей братье от юрьева дня до юрьева дня из своих деревень серебреников отпускать не велел, а велел им серебреников отпускать за 2 недели до юрьева дня и неделю спустя после юрьева дня. А кто вышли в монастырском серебре в твой путь, они бы работу доделывали за то серебро, а за серебро бы дали поручителей, а, когда придет осень, то серебро бы заплатили.

Прочитав эту грамоту, отдай ее назад игумену Иоакиму, старцу Мартемьяну и всей братье.

II. От князя Михаила Андреевича на Белоозеро, к наместнику, ко всем боярам, детям боярским, околичникам и посельским моим, ко всем без изъятия. Бил мне челом отец мой Касьян, игумен Кириллова монастыря, сказывал, что вы отказываете у него людей монастырских серебреников, половников, рядовых людей и юрьевских — не в юрьев день, а одних — на рождество христово, а других — на петров день.

И вы бы серебреников, половников и слободных людей таким образом не отказывали, а отказывать серебреника и половника — на юрьев день, да и то пусть серебро заплатит; а после юрьева дня отказа от серебреника не принимать; а если заплатит серебро, то ему и отказ. А игумену серебреника после юрьева дня отпускать не велел.

Кто не послушает этой моей грамоты, будет от меня в наказаньи.

Отрывок о борьбе Димитрия Шемяки с Василием Темным взят из летописи по «Воскресенскому списку» («Полное собрание русских летописей», т. VIII, СПБ 1859).

Повидимому, этот отрывок первоначально представлял собой особую повесть о поимании великого князя Василия и об его ослеплении.

0 великом князи из ы мани и, как пойман бысть князем Иваном Андреевичем[96] у Троици в Сергиеве монастыре. В лето 6954². Князю же Дмитрею Шемяке вложи диавол мысль хотети великого княжениа, и начят посылати к князю Ивану Можайскому с тем, что, рекши, царь на том отпустил великого князя, а он к царю целовал, что царю сидети на Москве и на всех градех Рускых и на наших вотчинах, а сам хочет сести на Твери. И тако по дьяволю научению обьсылающися и здумавшеся с своими съветники злыми иже не хотящей добра своим государемь и всему христианству, и посылают с предреченными речми к великому князю Борису Тверьскому³; он же слышав то убояся, и бысть единомысленик с ними. Мнози же и от Москвичь в думе с ними бяху, бояре же и гости; бе же и от чернцов в той думе с ними. И тако начяша князи и с своими съветники безвестно въоружатися и искати подобна времени, како бы изгонити великого князя. Усмотрив же сии таков получен подобен их злому съвету, въсхотевшу великому князю итти и поклонитися Живоначялной Троици и мощем чюдотворца Сергиа: пошедшу же ему и с своими благородными чады, с князем Иваном и с князем Юрьем, и с малыми зело людми, ничтоже иного чаа, но токмо накормити сущую тамо братью великиа тоя лавры; а к князю Дмитрею Шемяке и Ивану Можайскому вести по все дни посылаеми бяху с Москвы от изменников, а они съвокупившеся стояша в Рузе, готови суще яко пси на лов или яко дивии зверие хотяще насытитися крове человеча. Бывши же к ним вести той, что князь велики изыде из града, они же часа того поидоша изгоном к Москве и приидоша февраля месяца в 12 день, в субботу, в 9 час нощи, противу недели иже о блудном сыну⁴, и взяша град: не бяше бо в нем противягдагося им и никому ведущу сего, токмо единомыслеником их, иже и град отвориша им; они же вшедше в град великих княгинь изнимаша, Софью и Марью⁵, и казну великого князя и матери его разграбиша, а боар сущих ту изнимавше и пограбиша, и иных многих и горожан. И тоя же нощи пакы отпущает князь Дмитреи Шемяка князя Ивана Можайского на великого князя Василья к Троици изгоном с многими людьми своими и с его.

В самую же литургию⁶ пригонил к великому князю, в неделю⁷ о блуднем, Бунком зовут, поведая ему, что идут на него князь Дмитреи Шемяка да князь Иван Можайской ратью, и не ят ему веры⁸, понеже бо тот Бунко за мало преже сего отъехал к князю Дмитрию, и рече: «сии смущают нас, а яз с своею братьею в крестном целовании, то как может то быти так?» и повеле того ис манастыря збити и назад воротити его; и ако бывшу тому на Вори⁹, яша¹⁰ его ратнии сторожи и биша его. А князь велики хотя ему не имя веры, а единако посла сторожи к Радонежу. Они же пришедше сташа на горе над Радонежем стеречи, и познаша их ратнии сторожи издалеча, а си тех ратных не усмотриша, и не имяху веры тем вестем; а те сторожи и сказаху князю Ивану, что есть сторожи за Радонежем на горе, он же повеле сани многи изрядити как возы с рогозинами, а инии с плъстми¹¹, а в них по два человека в доспесе, а третий после идет как бы за возом; и как предние уже минуша их, и тако выскакаша вси из саней и изнимаша их, а убежати им некако бяше, понеже бо тогда снег был девяти пядей. И тако въскоре поидоша к манастырю, и как явишяся скачюще на конех з горы тоя к селу к Климентьевскому¹², якоже на лов сладок, и ако увидев их князь велики потече сам на конюшенной дворец, и не бе ему коня уготована; сам бо се яко лож вмени, надеяся на крестное целование, и не повеле себе ничего уготовати, а люди вси в унынии быша и в торопе велице яко изумлени. Видев же князь велики, яко несть ему никакие помощи, скоро поиде на манастырь к церкви святыя Троица каменыя; пономарь же, имя-немь Никифор, инок, притек и отмче церковь, князь же велики вниде в церковь, и он замкнув его отшед схоронися. А они убийци якоже сверепии влъци възгониша- на манастырь на конех, прежде всех Никита Костянтиновичь¹³, и на лесницу на коне к предним дверем церковным, и ту пошедшу с коня ему и заразися¹⁴ о камень, иже пред дверми церковными възделан на примосте, и пришедше прочия взняша его; он же едва отдохнув, и бысть яко пиан, а лице его яко мертвецу бе. Потом же и сам князь Иван взгони на манастырь и все воинство их, и начят въпрошати князь Иван: «где князь велики?» Князь же великий внутрь церкви услыша князя Ивана глаголюша, и въспи¹⁵ велми глаголя: «брате! помилуйте мя, не лишите мя зрети образа божиа и пречистая матере его и всех святых его; а не изыду из манастыря сего и власы главы своея урежу зде». И шед к дверем южным отпре их сам, и взят икону иже над гробом святаго Сергиа, явление святыя богородица с двема апостолома святому Сергию, и срете в тех же дверех церковных князя Ивана, глаголя: «брате! целовали есмя животворящий крест и сию икону в церкви сей живоначалноа Троица, у сего же чюдотворцова гроба Сергиева, яко не мыслити нам, ни хотети ни которому же от братьи межу себе никоего лиха; а се ныне не вем¹⁶ что есть на мне». Князь же Иван рече к нему: «господине государь! аще ли ти въсхощем коего лиха, буди то над нами лихо; но се творихом христианства ради и твоего окупа¹⁷: видевшие бо се татари пришецши с тобою облегчать окуп, что ти царю давати». Князь же велики поставль икону на месте своем и паде ниць у гроба чюдотворцева Сергиева, слезами обливаа себе и велми въздыхаа кричанием моляся захлипаяся, яко удивитися всем сущим ту и Слезы испустите и тем злодеем противным; а князь Йоан мало поклонся в церкви изыде, рече Миките «възми его». И князь великий много молився въстав от нечяаниа своего и възрев рече велми: «где брат князь Иван?» Приступль же злый раб гордых и немилосердых мучитель Никита, ят¹⁸ за плечи великого князя, глаголя: «пойман еси великим князем Дмитреем Юрьевичем». Оному же рекшу: «воля Божиа да будет», он же злодей выведе его из церкви и с манастыря сведе и цосадиша его в голый сани, а противу его черънца, и тако отъидоша с ним к Москве; а бояр его всех поимаша, а прочих всех пограбивше нагих попущаша.