А в житницах бы у ключника был бы всякий запас и всякое жита: солод и рожь, овес, пшеница не сгноено, и не накапала бы и не навьяло; не проточено от мышей и не слеглося, и не затхло бы ся. А что в бочках или в коробах: мука и всякой запас, и горох, и конопли, и греча, и толокно, и сухари, и ржаные и пшеничные, то бы было все покрыто и судно твердо и не намокло бы, и не згнило и не затхлося. А всему бы тому была мера и счет: сколько чево из села или из торгу привезут, — и записати; а что весовое, то взъвесити; и колко коли отдаст чево на расход или взаймы и на всякой обиход, или кому государь велит что дата, то все записати же. И сколко чево сделают, то бы было ведомо ж: и хлебы и колачи, и пиво, и вино, и брага, и квас, и кислые шти, и уксус, и высевъки, и отруби, и гуща всякая, и дрожжи, и хмелины, то бы было все у ключника в мере и записано, а хмель и мед и масло и соль вешено.

Князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский написал «Повесть», рассказывающую о событиях начала XVII в. К повести присоединено печатаемое нами «написание», дающее портреты царей: Ивана Грозного, Федора Ивановича, Бориса Годунова, Федора Борисовича, царевны Ксении, Лжедимит-рия I, Василия Шуйского. («Русская историческая библиотека», том XIII.)

Царь Иван образом нелепым, очи имея серы, нос протягновен и покляп; возрастом[140] велик бяше, сухо тело имея, плещи имея высоки, груди широкы, мышцы толсты; муж чюднаго разсуждения, в науке книжняго почитания доволен и многоречив зело, ко ополчению дерзостен и за свое отечество стоятель. На рабы от бога данныя ему жестосерд велми, на пролитие крови и на убиение дерзостен велми и неумолим; множество народу от мало и до велика при царстве своем погуби, и многия грады своя поплени, и многия святителския чины заточи и смертию немилостивою погуби, и казни многая содеях над рабы своими, жен и дщерей блудом оскверни. Той же царь Иван многая и благая сотвори, воинство велми любляше и требующая ими от сокровищ свое неоскудно подаваше. Таков бе царь Иван. Царь же Федор возрастом мал бе, образ посничества нося, смирением обложен, о душевней вещи попечение имея, на молитве всегда предстоя и нищим, требующая подая; о мирских же ни о чем попечение имея, токмо о душевном спасении. От младенства даже и до конца своего тако пребысть, за сие же спасенное дело бог царство его миром огради, и враги его умири, и время благотишно подаде. Таков бе царь Феодор.

Царь же Борис благолепием цветуще и образом своим множество людей превзошел, возрасту посредство имея; муж зело чюден в разсуждении ума доволен и сладкоречив велми, благоверен и нищелюбив и строителен зело, о державе своей многое попечение имея и многое дивное о себе творяше. Едино же имея неисправление и от бога отлучение: ко врачей сердечное прилежание и ко властолюбию несытное желание; и на прежебывших ему царей ко убиению имея дерзновение, от сего же и возмездие восприят.

Царевич Федор Борисович, сын царя Бориса, отроча зело чюдно, благолепием цветуще, яко цвет дивный на селе, от бога преукрашен, и яко крин в поле цветущи; очи имея велики черны, лице же ему бело, млечною белостию блистаяся, возрастом среду имея, телом изобилен². Научен же бе от отца своего книжному почитанию, во ответех дивен и сладкоречив велми, пустошное же и гнилое слово никогда же изо уст его исхождаше, о вере же и о поучении книжном со усердием прилежа.

Царевна же Ксения, дщерь царя Бориса, девица сущи, отроковица чюднаго домышления, зелною красотою лепа, бела велми, ягодами³ румянна, червлена⁴ губами, очи имея черны велики, светлостию блистаяся; когда же в жалобе слезы из очию испущаше, тогда наипаче светлостию зелною блистаху; бровми союзна, телом изобилна, млечностию белою облиянна, возрастом не высока, ни ниска, власы велики имея черны, велики, аки трубы по плечам лежаху. Во всех женах благочиннейша и писанию книжному навычна, многим цветяше благоречием воистину во всех делех чредима; гласы воспеваемыя любляше и песни духовныя любезне слушати желаше.

Рострига возрастом мал, груди широкы имея, мышцы толсты, лице же имея не царсково достояния, препростое обличив имея, и все тело его велми помраченно. Остроумен же, паче и в научении книжном доволен, дерзостен и многоречив зело, конское рыстание любляше велми, на враги своя ополчитель смел, храбрость и силу имея, воинство же любяше. Таков бо Рострига.

Царь Василий возрастом мал, образом же нелеп⁵, очи подслепы имея, книжному почитанию доволен и в рассуждении ума зело силен, скуп велми и неподатлив; ко единым же тем тщание имея, которые во уши ему ложное на люди шептаху, он же сих веселым лицем восприимае, и в сладость их послушати желаше, и к волхвованию прилежаше, а о воех своих не радяше.

Авраамий Палицын — келарь Троице-Сергиева монастыря (келярь заведывал имуществом монастыря), очевидец событий крестьянской войны начала XVII в. А. Палицын — автор «Сказания», в котором он защищает интересы крепостников.

«Русская историческая библиотека», т. XIII, стр. 479–483.

И яко сих ради Никитичев Юрьевых[141] вскоре, тогожде лета 7111 (1602–1603), и за всего мира безумное молчание, еже о истинне к царю не смеюще глаголати о неповинных погибели, омрачи господь небо облаки, и толико дождь пролися, яко вси человецы во ужасть впадоша. И преста всяко дело земли, и всяко семя сеянное, возрастши, разседеся от безмерных вод, лиемых от воздуха, и не обвея ветр травы земныя за десять седмиц дней, и прежде простертая серпа поби мраз сильный всяк труд дел человеческих в полех и в виноградех², и яко от огня поядена бысть вся земля. Году же сему прешедшу, ох, ох! горе, горе! всякому естеству воскличющу, и во вторый злейши бысть, такожде и в третье лета…

По отцех же богоносных речению, мнози тогда ко второму идолослужению обратишася³ и вси имущей сребро и злато и сосуды и одежда отдаяху за закупы, и собираху в житница своя вся семена всякаго жита, и прибытков восприемаху десятирицею и вящши. И во всех градех во всей России и велико торжество сребролюбное к бесом бываше! Мнози бы имущей к разделению к братии не прекланяхуся, но зряще по стогнам града царьствующего от глада умерших, и ни во что же вменяху. И не толико бревн и дров на возилех, яко же мертвых нагих телес всегда влечаще по всему граду, и за два лета и четыре месяца счисляюше по повелению цареву, и погребоша в трех скуделницах сто тысящ и двадесят и седм, и еще к сим во единой Москве…

В тая же лета мнозие имущей глаголаху к просящим: не имамы ничто же, во время же пленения от всех околних язык, наипаче же от своих, то обретеся безчисленно расхищаемо всякого хлеба, и давныя житницы не истощены и поля скирд стояху, гумна же пренаполнены одоней и копон и зародов до четырехнадесять лет от смятения во всей Русской земле, и питахуся вси отпол старыми труды; орание бо и сеятва и жатва мятяшеся, мечю бо на выи у всех всегда надлежащу. Се убо да разумеется грех всей Росии, чесо ради от прочих язык пострада: во время бо искушения гнева божея не пощадеша братию свою, и жита благая своя заключиша себе и врагу человекоубийце, и яко же мы не пощадехом, тако и нас не пощадеша врази наши.

…В правлении же при сем велицем государе (Федоре Ив.) Борис Годунов и инии мнози от вельмож, не токмо род его, но и блюдомии ими, многих человек в неволю к себе введше служить, инех же ласканием и дарми в доме своя притягнувше, — и не от простых токмо ради нарочитого рукоделства или какова хитра художества, но и от чествующих издавна многим имением и с селы и с винограды, наипаче же избранных, меченосцев и креццих со оружии во бранех, и светлы и красны образом и взрастом лишествующи. И мнозии инии, началствующем последствующе, в неволю поработивающе кого мощно и написание служивое силою и муками емлюще, инех же винца токмо испити взывающи и по трех или четырех чарочкох достоверен неволею раб бываше тем.