Бутон с негодованием оттолкнула его мысль: так отталкивают ладонями упругий мяч.

— Нет. Существует старая легенда, что эта долина когда-то была озером и в нем жили Пловцы. Они полностью отличались от нас. Мы пришли из высоких ущелий, там теперь только голые скалы. Это было очень давно. Когда озеро начало уменьшаться, нас стало больше и мы решили спуститься вниз. Потом было орошение, и мы прогнали Пловцов в черное озеро. Они пытались и сейчас пытаются выйти оттуда, вернуться к свету, но не могут. Иногда они посылают нам свои мысли. Они… Нет, я не хочу больше рассказывать о них.

— Как вы будете сражаться с ними, если они выйдут? — небрежно спросил Харкер. — Тоже птицы и растения?

Бутон помедлила с ответом, потом сказала:

— Я покажу тебе один способ.

Она закрыла ему глаза рукой. Сначала было только темно, затем стали формироваться образы — люди, его собственный народ, видимый, как отражение в тусклом кривом зеркале, но узнать его было можно. Люди хлынули в долины через трещины в утесах, и тут же каждое дерево, каждый кустик и стебелек травы наклонились к ним. Люди боролись, размахивали ножами, делали успехи, но продвигались вперед медленно. Затем через равнину потянулся туман, тонкий, плывущий в воздухе белый занавес. Он подходил все ближе, гонимый собственной силой, а не ветром. Харкер увидел, что это пушистые семена чертополоха. Пух садился на людей.

Он сыпался бесконечно и неторопливо, постепенно обволакивая человеческие фигуры. Люди корчились, кричали от боли и страха, отбивались, но тщетно.

Потом белый пух опал на землю. Тела людей были покрыты крошечными зелеными ростками, которые высасывали человеческую плоть и быстро росли.

Через эти образы пробилась беззвучная речь Бутон:

— Я видела некоторые твои мысли, когда выходила из пещеры. Я не могла их понять, но видела, как на наших равнинах режется бороздами земля, вырубаются наши деревья, и все делается отвратительным. Если твой народ придет сюда, нам придется уйти, а долина принадлежит нам.

Мэтт Харкер старательно вникал в мысли девушки, однако своими собственными соображениями он делиться с нею не спешил.

— Но раньше эта земля принадлежала Пловцам.

— Они не могли удержать ее, а мы можем.

— Зачем ты спасла меня, Бутон? Чего ты от меня хочешь?

— Ты безопасен. Ты чужой. Я хотела играть с тобой.

— Любовь, Бутон?

Его пальцы ощупали широкий гладкий камень в корнях папоротника.

— Любовь? Что это?

— Это — завтра и послезавтра. Это надежда, счастье и боль, полнота чувств, самоотверженность. Это цепь, которая привязывает тебя к жизни и придает ей ценность. Понимаешь?

— Нет. Я расту, беру нужное от земли и солнца, играю с друзьями, с птицами, с ветром, с цветами. Затем приходит время, когда во мне созревают семена, а затем я ухожу в Финальное место и жду. Вот и все. Только это я и понимаю.

Он посмотрел ей в глаза. Дрожь прошла по его телу.

— У тебя нет души, Бутон. В этом главное различие между нами. Ты живая, но души у тебя нет.

Теперь ему было не трудно осуществить свой план. Но сделать это нужно было очень быстро. Сделать то, что могло хоть как-то оправдать смерть Сэма, то, что Бутон могла прочитать в его мыслях, но не могла предупредить, потому что ей никогда не понять мысль об убийстве…

Глава 4

Черные птицы спикировали на Харкера, но руководящий их волей мозг перестал подавать сигналы, и птицы в растерянности прекратили атаку.

Папоротники и вьюнки качнулись было, однако тут же замерли опять. Птицы, тяжело взмахивая крыльями, улетели прочь.

Мэтт Харкер встал, не глядя на то, что лежало у его ног.

Он знал, что у него еще есть немного времени. Возможно, цветочный народ не сразу заметит отсутствие девушки. Возможно, они не станут следить за его мыслями: всем известно, что он — всего лишь новая игрушка Бутона. Возможно…

Мэтт побежал к утесам, туда, где находилось Финальное место. Он старался держаться открытых пространств и по возможности избегать зарослей.

Он уже подбегал к месту назначения, когда понял, что его заметили. Птицы вернулись, и их огромные, черные крылья оглушительно хлопали над самой его головой. Он поднял сухую ветвь, чтобы отбиваться от них, но она рассыпалась в его руке. Телекинез, силы мысли — вот их преимущество. Когда-то Харкер читал, что, имея известный навык, можно никогда не проигрывать в кости: кубики будут падать так, как ты захочешь. Хотел бы он сейчас вообразить себя бластером.

Изогнутые клювы рвали его руки. Он схватил одну птицу за шею и придушил ее.

Вторая закричала, и на этот раз Харкеру не так повезло: пока он убивал птицу, ее когти разорвали ему щеку. Он снова побежал.

Кусты хищно тянулись к нему, вьющиеся стебли, как змеи, переплетались на его пути. Каждая зеленая травинка резала его обнаженные ноги, словно остро отточенным ножом. Но он уже добежал до утесов, и теперь перед ним расстилалась голая каменистая площадка.

Принюхавшись, он понял, что близок к Финальному месту. Легкий аромат увядающих цветов, переживших свой расцвет, а под ним — мертвый, кислый запах гниения. Он громко окликнул Маклерена, с ужасом думая, что может не получить ответа, и едва поверил своим ушам, когда услышал слабый голос товарища.

Он быстро зашагал на звук. Маленький вьюн оплел его ноги и потянул вниз. Харкер вырвал растение с корнем. Оглянувшись через плечо, он увидел тонкую белую вуаль, маленькое пятнышко вдалеке. Оно плыло к нему.

Он дошел до Финального места. Это был каньон, довольно глубокий, с высокими отвесными стенами, напоминающий широкий колодец. На дне его виднелись тела, сваленные в сухую рыхлую кучу, бесцветные тела-цветы, увядшие, серые.

Рури Маклерен лежал на этой куче, видимо, невредимый. Два рюкзака и оружие лежали рядом с ним. В разных местах сидели, лежали и слабо ползали те, кто, по выражению Бутона, ждал остановки.

Здесь копошились старые, увядшие, поврежденные или некрасивые. Здесь их уродство не могло оскорблять. Похоже, что умственно они уже умерли. Они не обращали внимания на людей, ни на своих собратьев, но слепые жизненные силы еще сохранялись в них. Так цветет обреченная на смерть герань, чей срезанный стебель уже засох.

— Мэтт! — выдавил Маклерен. — 0 Господи, Мэтт, как я рад тебя видеть!

— С тобой все в порядке?

— Да. Даже нога почти прошла. Ты можешь вытащить меня отсюда?

— Бросай рюкзаки.

Маклерен повиновался. Он заметил возбужденное состояние Харкера и по его окровавленному лицу понял, что затевается что-то скверное. Поднимая Маклерена вверх, Харкер вкратце объяснил ему положение дел. Белый туман был уже очень близко.

— Ты можешь идти? — спросил Харкер.

Маклерен взглянул на наплывавшее облако.

— И даже бежать. Побегу так, что черти не остановят.

Харкер подал ему веревку.

— Беги на ту сторону каньона.

Он помог Маклерену надеть рюкзак.

— Остановишься точно напротив меня. Понятно? Стой там с веревкой и придерживайся голых камней.

Маклерен побежал. Он сильно хромал, лицо его исказилось от боли. Харкер выругался. Облако было уже так близко, что Харкер видел миллионы крошечных семян, плывших в своих шелковых волокнах, повинуясь приказу цветочного народа. Он пожал плечами и начал наматывать бинты и пучки сухой травы на костяной наконечник вновь обретенного копья. Край облака уже навис над ним, когда он высек искру, зажег свой импровизированный факел и прыгнул вниз на кучу мертвых цветочных созданий.

Предательская рыхлая куча мешала ему двигаться вперед. Он ткнул факелом в мертвые тела и сухая увядшая субстанция вспыхнула. Он погнал пламя к дальней стене и быстро обернулся. Даже когда огонь охватил их, умиравшие создания не шевельнулись. Края облака вспыхнули, начали сжиматься и вскоре оно исчезло в клубах дыма.