Тень через весь мир, мрак и смерть.

Порабощенная Маус с пустыми глазами строит сияющее чудовище, которое по воле нечеловеческого разума станет уздой для мира.

Это не вязалось со здравым смыслом, однако было реальнее самой реальности. И ключ к этому запутанному лабиринту загадок был здесь — черноволосый мальчик, спящий на каменном кресте.

Сиран подошел ближе. Мальчик чуть заметно шевельнулся, и слегка нахмурился, словно уменьшение силы светлой стены обеспокоило его. Однако вскоре мальчик вздохнул, опять улыбнулся и глубже уткнул голову в сгиб руки.

— Бас, — сказал Сиран и не узнал своего голоса. — Лорд Бас!

Мальчик не слышал. Сиран окликнул его громче, затем положил руку на гладкое белое плечо и встряхнул — сначала осторожно, потом сильнее. Бас даже не моргнул.

Сиран потряс кулаками в воздухе и беззвучно выругался, затем почти инстинктивно присел на каменную платформу и взял в руки арфу.

Он ни на что не надеялся, просто игра на арфе была для Сирана так же естественна, как дыхание, и то, что скопилось у него на душе, изливалось наружу вместе с этими прекрасными звуками. Сейчас он даже не думал о музыке, он думал о Маус, но это было одно и то же.

Первые случайные аккорды зажурчали по стенам молочного света. Затем скорбь Сирана пробежала от его дрожавших пальцев к струнам, и он послал ее кружиться в неподвижном воздухе. Струны пели неистово и дико, но этот хаос звуков заставлял Сирана на время забыть свою боль.

Время исчезло, и сам он исчез вместе с ним. Остались только арфа, поющая погребальную песнь черноволосой Маус и миру, в котором она жила. Все остальное утратило смысл. Важно было только это.

Наконец не осталось ничего, чего бы арфа еще не оплакала. Последний аккорд канул в пустоту, и в зале остался только маленький человек в желтых лохмотьях, молча скорчившийся у каменного креста, закрыв лицо руками.

Затем слабо и отдаленно, словно эхо другого — неведомого — мира, послышалось:

— Не опускай завесу, Марсали! Не..

Сиран насторожился. Губы мальчика шевелились. Лицо с закрытыми глазами исказилось в мольбе. Руки тянулись, пытаясь удержать что-то, ускользавшее как туман.

Темный туман. Туман снов. Он укрывал глаза мальчика даже в тот момент, когда они открылись.

Серые глаза, затуманенные сном. Затем туман сгустился в слезы…

Бас вскрикнул «Марсали!» так, словно сердце его должно было вот-вот разорваться. Он лежал неподвижно, устремив невидящие глаза на молочный свет. По щекам его бежали слезы.

— Лорд Бас, — тихо позвал Сиран.

— Проснулся, — прошептал мальчик. — Я опять проснулся. Музыка., арфа звучала. Я не хотел просыпаться! Боже, как..

Внезапно он сел. Ярость, слепая злоба на этом юношеском лице ошеломили Сирана, как грубый удар кулаком.

— Кто разбудил меня? Кто посмел разбудить меня?

Бежать было некуда. Стена света и память о Маус не давали ему двинуться с места. Сиран сказал:

— Это сделал я, лорд Бас. Это было необходимо.

Серые глаза мальчика медленно повернулись к пришельцу. Сердце Сирана дрогнуло и перестало биться. Откуда-то из-за пределов мира на него дохнул великий холод и обволок его крепче, чем молочный свет, тяжело и плотно, как могильная земля.

Лицо мальчика было круглым и гладким. Никаких теней, даже под щеками. Розовые девичьи губы, длинные темные ресницы, а под ними серые глаза, постаревшие от страданий, боли и возраста, превосходящего человеческое понимание, глаза, видевшие бесконечную вереницу рождений и смертей, сплошным потоком следующих друг за другом, глаза, выглядывавшие из-за решетки личного ада, подобного которому никогда не создавалось для человека.

Сильная юношеская рука скользнула по меху и шелкам и что-то схватила. Сиран понял, что это смерть.

Вдруг он разозлился. Думая о Маус, он взял грубый рокочущий аккорд. Он изливал свою злобу в горьких, едких словах жаргона цыганских кварталов, а в это время Бас неумело вертел в руках оружие.

Его длинные ногти спасли жизнь Сирану: они мешали сжать пальцы, а тем временем яростная музыка сделала свое дело.

Бас прошептал:

— Ты любишь женщину.

Сиран утвердительно промычал что-то.

— Я тоже. Я сотворил женщину и поселил ее в свои сны. Ты же разбудил меня. Знаешь ли ты, что это значит?

— Может быть, я спас мир. Если легенда верна, то ты создал его и не имеешь права спать, когда он гибнет.

— Я построил и другой мир, человек, мир Марсали. Я не хочу оставлять его.

Он наклонился к Сирану.

— Я счастлив в том мире. Я там свой. И знаешь почему? Потому что он создан моими мечтами. Именно таким я хотел видеть его, и людей, и Марсали, и самого себя Меня выгнали из одного мира, я построил другой, но он оказался таким же, как первый. Я не человек, я не принадлежу ни людям, ни миру, в котором они живут. И вот я научился спать и видеть сны.

Он снова лег. Он выглядел таким трогательно юным, когда длинные ресницы скрывали его глаза.

— Уходи. Пусть трещит твой маленький мир. Рано или поздно, он должен погибнуть. Что значат несколько витков жизни перед вечностью? Оставь меня.

Сиран снова тронул струны.

— Нет! Слушай…

Он рассказал Басу об отрядах рабов, об андроидах, о сверкающем чудовище в шахте, о тьме, взмахнувшей крылом над миром. Последнее привлекло внимание мальчика.

Он медленно сел.

— Тьма? Что ты говоришь? Как же ты добрался до меня без света?

Сиран рассказал.

— Камень Судьбы, — прошептал Бас Бессмертный.

Вдруг он засмеялся. Его смех звонко прокатился по темному залу, странный смех, полный ненависти и злого торжества.

Он прекратил смеяться так же неожиданно, как и начал, и вытянул руки на пестрых шелках. Длинные ногти сверкали, как ножи, глаза широко раскрылись — окна в глубокий ад, а голос стал тихим, как дыхание.

— Значит ли это, что я тоже умру?

Сиран скривил рот.

— Камень Судьбы.

Мальчик спрыгнул с ложа. Рука его взметнулась над какой-то потайной кнопкой, скрытой в плече каменного креста, и опаловая стена исчезла. В то же время все помещение залил яркий свет.

Бас Бессмертный сбежал по ступенькам.

Грациозный нагой черноволосый мальчик, бегущий в опаловом сиянии.

Сиран пошел следом.

Они вошли в полое сердце Бет Виты — широкое пирамидальное пространство, вырубленное в желтом камне. Бас остановился, и Сиран встал позади него.

Все пространство сверкало хрусталем: хрустальные стержни, экраны, сети. Сияющая спираль поднималась вверх, к шпилю, который, похоже, вонзался прямо в небо.

В кристалле пульсировал свет, переливаясь, как кровь в человеческих жилах.

Такого света Сиран еще не видел. Он сверкал всеми цветами радуги и в то же время был бесцветным, как родниковая вода. Он опалял глаза жаром, однако сам оставался холодным и чистым. Он бился и пульсировал. Он был живым.

Сиран спускался по хрустальному лабиринту все ниже и ниже, к его основанию.

Там, в самом центре, в средоточии сияющей паутины лежало нечто.

Тьма рассеялась так быстро, что Сирану показалось, будто с глаз его сорвали черную повязку. На мгновение Сиран ослеп, и только тогда услышал доносящийся отовсюду шепот движения.

Затем свет появился опять: яркая бесформенная заплата на черном бархате.

Свет загорался, тускнел и вспыхивал снова. Оранжевый луч скользнул по мальчишеской фигурке, отразился от хрустальной паутины и ударил в глаза Баса, так что они засверкали, словно глаза зверя в темной пещере.

Искры адского огня на лице мальчика, замершего перед Камнем Судьбы.

Камень был не больше человеческого сердца. Он тихо пульсировал от переполнявшей его энергии. Даже умирая, он не лишился этой силы. Власть построить мир или уничтожить его. Эта энергия родилась не на планете Сирана, она не могла появиться на планете, это было перворожденное Яйцо, созревшее в чреве самого Космоса.