Фарда, не оглядываясь, пошла в конюшню, а Ханифа смотрела в землю, не в силах произнести ни звука. Захлопнулась калитка, и женщина, поддерживая живот, ушла в саклю. Весь день она проплакала, а к вечеру вспомнила о свекрови. Но ее не было ни в мазанке, ни во дворе, и тогда Ханифа поспешила в конюшню. Приоткрыла дверь и отшатнулась. Больше она ничего не помнила.

... Когда же она пришла в себя, то прежде всего услышала голос матери и не решилась открыть глаза.

—      Да почему же бог так покарал нас? — причитала мать.— Бедная моя дочь, что-то станет теперь с ней?

«Значит, Фарда и в самом деле повесилась?» — Ханифа приподнялась на локте, и мать, очевидно, заметив ее, заплакала пуще прежнего:

—      Ох-хо! Лучше бы ты стала женой хромого Кудаберда. Сколько горя выпало на твою долю!

Свесив ноги с кровати, Ханифа бессознательно пригладила волосы и с ужасом посмотрела на заплаканные лица соседок. Женщины, тихо раскачиваясь, всхлипывали, слушая плакальщицу. Помогли Ханифе встать, и она увидела свекровь: старуха лежала на длинной скамье, неподвижно, сложив на груди руки. Схватилась за сердце Ханифа. Резкая боль опоясала живот,

279

и женщина присела. Мать догадалась, что с ней, и, умолкнув, строго еказала:

—      Уведите ее в хлев,— и снова продолжала плач.

Ханифа послушно пошла из сакли, но в дверях пошатнулась, упала. Ее вытащили наружу. Женщины в сакле слышали, как она вскрикнула. Но Борхан не переставала оплакивать Фарду. За дверью раздавались голоса, беготня, и в ту минуту, когда Борхан сделала паузу, приоткрылась дверь, и Фаризат прошептала:

—      Мальчик!

9

В штабе Скобелева-младшего собрались командиры входящих в отряд частей. Ждали генерала, который должен был появиться с минуты на минуту. Вскоре со двора послышались голоса, распахнулась дверь: в штаб шумно вошел Скобелев. Отвечая на ходу на приветствия офицеров, генерал боосил на походный стол перчатки и оглядел присутствующих. Скобелев был чем-то раздражен.

—      Скажите на милость...— он сделал паузу.— Не могут наладить связь с главной квартирой... Его превосходительство Гурко в две недели пересек Дунайскую равнину, перевалил по тропам Балканы и угрожает туркам пленением, а мы что же, господа? А если вас, господин штабс-капитан, послать в дело? Могу ли я положиться на вас?

—      Так точно, ваше превосходительство,— ответил без запинки штабс-капитан.

Полковник Тутолмин любовался Скобелевым. Высокий, стройный, худощавый, он держался непринужденно. Еще бы! Состоит в свите его величества. Тутолмин перевел взгляд на Георгиевский крест. Михаил Дмитриевич никогда не расставался с ним.

—      Никак нет! — возразил генерал, он слегка картавил.— Прошлой ночью линия до того была испорчена, что на весь следующий день было прекращено телеграфное сообщение. Позор! Доложите командиру военного походного телеграфного парка, что я вами недоволен... Ну, почему происходит так? Извольте держать ответ...

—      Большею частью линия повреждается проходящими мимо войсками. Солдаты привязывают к шестам лошадей.

—      Ну и что? — Скобелев вертел пуговицу на своем кителе.

—      Нижние чины рвут проволоку и берут на свои нужды. Более пуда уже пропало ее, ваше превосходительство!

—      Так прикажете мне охранять вашу линию? — Скобелев потянул за пуговицу.

Штабс-капитан испуганно захлопал глазами:

—      Никак нет! Я сам... Объявлю в частях... Военное го значения, какое имеет телеграф, нижние чины не понимают. Ваше превосходительство, смею доложить, что нижним чинам будет объявлено, что за умышленную порчу виновный будет подвергаться смертной казни, а наследники лишатся всякого состояния и даже наследственных званий...

—      Так оповестите всех, кого надлежит, особенно командиров проходящих частей о том, что вы мне доложили. Ступайте!

Лицо штабс-капитана просветлело. Еще бы, отделаться так легко, когда связь с главной квартирой не налажена,— просто счастье. И офицер, не задерживаясь более, поспешно удалился.

Генерал расстегнул ворот белого кителя. В другой форме его никогда не видели. И на передовых позициях он появлялся в нем, да на белом коне. За это турки прозвали Скобелева «белым генералом». Конечно, в том было и уважение к военному таланту молодого военачальника.

К нему подошел адъютант-капитан генерального штаба и доложил о новых документах и распоряжениях, полученных за время отсутствия генерала.

—      Ну и что там предписывают? — спросил Скобелев, усаживаясь на табурет.

—      Его императорское высочество главнокомандующий приказать изволили...— проговорил капитан и прервал доклад.

При упоминании имени Николая Скобелев встал и снова опустился на табурет.

—      Так-с! — процедил он.— Читайте, мой капитан.

—      Надобно немедленно устроить летучую почту.

Генерал прервал капитана:

—      Послушайте, зачем это нам? Мы же подвижной отряд!

—      Ваше превосходительство, так это велено кавалерии Рущукского отряда.

—      Причем тут мы? — допытывался Скобелев.

—      Вы приказали доложить...

—      Ну, хорошо... Еще что там у вас?

—      Начальник главного штаба разослал копию письма генерал-майора Горлова.

—      Послушаем, господа,— обратился он к сопровождающим его командирам.

—      В сегодняшнем номере газеты «Дейли телеграф» имеется длинное письмо корреспондента этой газеты при Турецкой армии, проехавшего из Плевны в Орхание в ночь после последней атаки. Он был сопровождаем конвоем из турецких кавказцев, и партия их, всего — считая корреспондента и его слугу,— в б человек три раза прошла через линию наших ведетов без всякого препятствия. Этот беспрепятственный проход совершен был при помощи того обстоятельства, что один из кавказцев говорил по-русски. Лишь только партия этого англичанина подходила к нашему ведету, кавказец этот выезжал вперед и после некоторого разговора получал дозволение ехать далее.

Об этом обстоятельстве, которое считается в Англии новым подтверждением повсеместно распространенного мнения о чрезвычайной небрежности, с которою производится в нашей армии сторожевая служба, я считаю долгом довести до сведения вашего сиятельства с тем, что, может быть, будет признано полезным сообщить нашей кавалерии, находящейся в Турции, об этих уловках турецких кавказцев и о том недоверии, которое должны внушать всякие неизвестные люди, хотя бы они и говорили по-русски. Главнокомандующий приказал сообщить об этом генералу Тотлебену, с предписанием принять решительные меры об устранении подобных случаев».

—      Какой каналья этот кавказец,— произнес кто-то тихо, но генерал услышал.

—      Совсем непохоже на моих молодцов-кавказцев! Как вы считаете, полковник? — Скобелев посмотрел на Тутолмина.

—      Осетины весьма преданы его императорскому величеству!

—      Ну и хорошо! Надеюсь, доклад ваш, капитан, окончен...

—      Простите, последняя депеша.

—      Ну, ну, только не утомляйте уж нас, любезный.

—      Условный словарь телеграфистам...

—      О, это интересно.

—      Низами шифруется так: «овцы». Баши-бузуки...

—      Ха-ха! Вы слышали, господа? Мудро! Однако оставьте это для другого раза,— генерал смахнул слезу и обратился к офицерам.— Я созвал вас, господа, чтобы лично с глазу на глаз предупредить об обстановке.

Присутствующие подтянулись, обратили взоры на генерала. Скобелев встал, прошелся взад-вперед, вернулся на прежнее место.

—      Наше столь успешное продвижение в глубь страны весьма беспокоит меня. Полагаю, как бы турки не устроили нам ловушку. Каково ваше мнение, господа? Прошу полковника Тутолмина высказаться.

Начальник бригады сделал полшага вперед и, задумавшись, посмотрел на носки до блеска начищенных сапог генерала.

—      Весьма похоже, ваше превосходительство, на маневр противника затянуть нас, а потом ударить во фланги. Наше столь быстрое продвижение создает в войсках сумятицу... Не далее как двадцать пятого числа вынужден я был послать полусотню под командой хорунжего Тимофеева для отыскания местонахождения девятого корпуса... Весьма подозрительно поспешное отступление неприятеля. Правда, он дает бой, но... Наши войска одерживают все время легкие победы.