—      Чувяк потеряла,— прошептала Ханифа, и в голосе послышались слезы.— Ты с ума сошла, а если сосед услышит нас?

Знаур, не удержавшись, тихо засмеялся, и его услышали по ту сторону плетня.

—      Ой! — воскликнула Ханифа.

Испуганный голос Ханифы еще больше развеселил Знаура, и он уже смеялся, не таясь. Девушки убежали, а Знаур вернулся к конюшне, проверил засовы, потом завернул к волам. Животные лежали под низким навесом и жевали. «Теперь мы с Бекмурзой все равно, что одна семья... А разве мы с ним до сих пор не жили, как два брата? Вот только забор между нами. Да и он не мешает нам ходить друг к другу. Когда мне нужно будет привезти дров из лесу или вспахать огород, я всегда попрошу у него волов, а он не откажет. Волов, конечно, жаль отдавать. Да уж ладно... Ханифа родит много сыновей и тогда дом моего отца сразу разбогатеет. И раньше, и сейчас люди уважают тех, у кого сила. Разве я один могу постоять за самого себя так, как если бы у меня были братья?— вздохнув, Знаур ушел в саклю.

18

Усадьба Тасултановых была отделена высокой каменной оградой. А за стеной — молодой сад. Единственные железные ворота распахнуты настежь. Кабардинцы всегда отличались гостеприимством, а Тасулта-новы, в особенности. В просторном дворе усадьбы много приезжих. Все нарядные, веселые, ведут неторопливые разговоры, не забывая, однако, бросить взгляд в сторону кунацкой. В ней укрылись именитые князья кабардинские и почтенные старшие из гостей. Их потчевали на славу, как это всегда делают радушные хозяева. Остальным же, тем, что помоложе, накрыли столы под тенью кудрявых вишен. Но к еде никто не притрагивался. Разве только из уважения к братьям красавицы Фатимы молодые гости пригубили бузу из красивых, украшенных серебром рогов.

Всем не терпелось услышать условия состязаний, и поэтому было не до пиршества. К тому же обильная пища могла расслабить волю джигитов. А ведь каждый из них лелеял мечту быть первым и получить право на любовь Фатимы.

Кони искателей счастья находились под неусыпной охраной верных людей, знающих толк не только в скакунах и тонкостях скачек, но и разбиравшихся в причинах поражения, остающихся тайной для многих, им были ведомы подвохи, которые случаются на состязаниях.

Разодетые молодцы, сынки имущих родителей, щеголяли один перед другим, блистая дорогим оружием. Один только Царай не участвовал в коротких беседах. Он стоял у забора и был занят своим конем. Засунув под ремень полы посеревшей от времени черкески и закатав широкие рукава, Царай гладил шею коня, что-то нашептывая ему на ухо. Высокий, поджарый иноходец, навострив острые уши, изредка фыркал, водил вокруг большими глазами, нетерпеливо перебирал тонкими ногами.

—      Эй, а ты что здесь делаешь?

Царай узнал по голосу пристава Кубатиева, но счел за лучшее не оглядываться на него, сделав вид, будто не слышит. Он присел под конем и провел ладонью по подтянутому животу.

—      Разве я обращаюсь не к тебе? — повысил голос пристав.

Не оставляя своего занятия, Царай посмотрел через плечо и увидел пристава. Тот стоял, расставив ноги, обутые в черные сафьяновые сапоги, слегка смазанные жиром. Полы белой черкески опускались чуть ниже колеи, Царай отметил про себя, что черкеска новая. Взгляд Царая скользнул выше. На поясе висел кинжал в позолоченных ножнах, и брелоки на ремне были позолоченные.

—      Царай! А может, это не ты? За чьей ты лошадью ухаживаешь?

Приподнялся Царай не спеша, с достоинством оглянулся на Кубатиева и нарочито громко воскликнул:

—      О, Хаджи-Мусса! Прости меня, не слышал твоих слов.

—      Почему ты здесь? — спросил пристав, не переставая играть коротким кнутом.— Кто хозяин этой клячи?

—      Как и все вы, я тоже приехал в гости к Тасултановым.

—      Гм! Они тебя приглашали к себе? — сощурил правый глаз пристав.— Разве ты им чета?

—      Как и все, кто здесь есть,— Царай старался говорить спокойно.— Я тоже хочу испытать счастье, Хаджи-Мусса.

Пристав раскинул руки и, откинувшись назад, захохотал.

Как будто Царая ударили плетью по лицу, кровь гулко застучала в висках. Пристава обступили его дружки и недоуменно поглядывали то на Царая, то на Хаджи-Муссу.

—      Что тебя так развеселило?

—      Скажи, чему ты смеешься?

—      Нам тоже хочется порадоваться!

—      Ха-ха! Вы только послушайте... Ха-ха! Вот этот князь хочет стать мужем красавицы Фатимы! Приехал на своей кляче за счастьем!

Теперь уже смеялись все вместе, а Царай беспокойно озирался, словно затравленный, и не знал, как поступить. Он страшно побледнел и дрожал, не попадая зуб на зуб. И тут Царай вспомнил о спасительном кинжале, рука потянулась к нему. Но, видно, Царай родился под счастливой звездой: из кунацкой показались старшие, и кто-то из хозяев крикнул:

—      Гости! Желанные наши гости! Подойдите к нам. Тасултановы хотят пожелать вам счастья. Пусть самый достойный из вас станет сегодня нашим родственником!

Хаджи-Мусса и его окружение умолкли, и, забыв о Царае, все поспешили к старшим. Двор пришел в движение, и разом со всех концов люди двинулись к кунацкой. Опустив полы черкески, Царай снял с седла ружье и, не выпуская из рук поводка, сделал несколько шагов вперед. Но, видно, опомнился и не посмел идти дальше с конем, а оставить его без присмотра не решился.

Человек десять белобородых мужчин медленно шли гостям навстречу. Горячие взоры джигитов были обращены на них: что они скажут еще? Но вот старики

остановились, и один из них, тот, что выделялся высоким ростом и длинной пышной бородой, обратился к собравшимся.

—      Пусть аллах даст удачу самому достойному из вас... Прошел ровно год с тех пор, как ушел к старшим наш брат Тасултан. Так пожелал аллах... Сегодня мы собрались, чтобы выполнить последнюю волю Тасултаиа. Семь его сыновей и весь наш род отдадут свою красавицу Фатиму за того, кто окажется джигитом, достойным уважения.

Наступила такая тишина, что было слышно, как трещали под котлами сухие дрова: в глубине двора хозяева готовили гостям обильное угощение. В больших, в рост человека котлах варились туши ягнят. В стороне хлопотали женщины.

Сегодня и для них большой день: решается судьба сестры. Им не безразлично, кто станет родственником Тасултановых. Да, будущему зятю придется нелегко, чтобы удостоиться такой чести. У кабардинцев и осетин, ингушей и грузин всегда уважали самых удалых и смелых молодых людей. Говорить может каждый, а пусть-ка он попробует с первого выстрела попасть в турий рог. Для этого надо родиться мужчиной.

—      Покажите свою ловкость, дети мои. Тот из вас, кто попадет в белое пятно, что на лбу турьей головы, получит от братьев Тасултановых их сестру. Идите, и пусть наши уши поскорее услышат имя самого достойного из вас, джигиты! — Старик махнул рукой и все кинулись к своим коням.

Первыми со двора выехали братья Тасултановы. За ними прогарцевали самые знатные из кабардинцев. А потом — пришлые. Царай не сел на коня, он шел к воротам, ведя на поводу своего верного друга. Вдруг Царай заметил Хаджи-Муссу. Пристав огрел кнутом вороного, заставив его вздыбиться. _ Сразу же Царай пришел в себя и, не коснувшись ногой стремени, вскочил в седло одним махом, слегка натянул поводок, и чуткий конь понес седока. Царай старался держаться позади других. Положив ружье поперек седла, он ца время забыл о приставе.

Всадники уже выстраивались перед мишенью. Шагов за тридцать от них, на высоком колу торчала турья голова. Царай пристроился к тому краю, где стояли

молодые. Никто из них, конечно, не обратил на него внимания. Напряженно слушали распорядителя.

—      Надо поразить турью голову. Победит тот, кто попадет в центр белого пятна.

Все сделали почти одно движение: вскинули ружья. Царай же, прищурив правый глаз, прицелился к заветному пятну.

—      Из ружья и слепой попадет, джигиты... Братья Фатимы желают выбрать среди вас самого меткого. Он должен выпустить стрелу,— распорядителю подали лук, и он поднял его над головой.— Вот из него надо попасть... Так решили старшие из рода Тасултановых!