Он кивнул, затем поднялся – плавно, грациозно.

Я тоже поднялся на ноги и шагнул к нему, охваченный своими мыслями. Поэтому когда он схватил меня, я совершенно растерялся. И просто потерял дар речи, когда его губы оказались прижаты к моим. Он целовал меня так, словно ждал этой минуты всю свою жизнь и теперь собирался насладиться каждой ее секундой.

Слишком сбитый с толку, чтобы откликнуться на поцелуй или принять в нем участие, я просто стоял и позволял себя целовать. Я разрешил ему языком раздвинуть мои губы, скользнуть внутрь, разрешил лишить мои легкие воздуха, пока стоял там, дрожа и сомневаясь.

Когда он наконец отстранился, я только и мог что смотреть на его непроницаемое лицо, не в состоянии выдать хоть одно осмысленное предложение или даже мысль. Он отвез меня домой. Мы не разговаривали. Всю дорогу я смотрел в окно, а он напевал под нос обрывки любовных песен. Как он смеет так целовать меня из-за дурацких глиняных поделок, а не ради секса? Как он смеет покупать мне кошку, когда я даже не в его вкусе? Я подумывал начать ссору, но потом решил и дальше не обращать на него внимания.

Он не прошел внутрь, а я не приглашал его.

В следующий же вечер, едва зайдя в клуб, я схватил первого попавшегося мне на глаза парня и потащил его в уборную. Он был красив той красотой, какую обычно описывают в романах и нетерпелив, но все это не имело значения. Я с отчаянием вцепился в него, лихорадочно лаская руками, губами и он, резко выдохнув и застонав, вскоре перестал понимать происходящее.

Спустя несколько жарких минут я остановился и уткнулся лбом ему в шею, слушая его рваное дыхание. Я ничего не чувствовал. Больше не было того ухода от действительности, который мне всегда давал секс; не было того чувства, когда все мысли уходили прочь и я полностью растворялся в ощущениях своего тела, и на которое я всегда мог рассчитывать, неважно с кем я был и где.

Я не понимал этого, не понимал, почему ничего не чувствовал, почему меня вдруг охватывает отчаяние от бессмысленного секса с едва знакомыми людьми в тесной туалетной кабинке и при ужасном освещении.

Подняв голову, я взглянул в лицо парня, которого так часто видел в этом самом клубе. Несмотря на его взгляды, полные надежд, я никогда не давал ему шанса.

«Он тоже не в твоем вкусе».

Мысль медленно растеклась в моей голове подобно серому дыму.

Я сполз на колени и ртом довел его до оргазма, сгорая от мучительного чувства вины и отчаяния, но твердо решив доставить ему удовольствие. Тому, кто послушно пришел сюда со мной, но кто вообще не был в моем вкусе.

Когда он перестал дрожать, я позволил его члену выскользнуть из моего рта и поднялся с колен.

– Купить тебе выпить, красавчик?

Его челюсть отвисла:

– Но...но...ты ведь...

– В другой раз.

Он смотрел на меня своими оленьими карими глазами, на лице читались недоумение и обида. Он знал, что говорили обо мне, он знал мой стиль. И сейчас он не понимал.

Я обнял его за плечи и вывел из тесной кабинки, нашептывая на ухо: «Ты такой милый», что было своего рода утешением, хотя я на самом деле считал его милым. Он покраснел, слегка перепутал слова и куда сильнее смутился, когда мы подошли к барной стойке.

Я купил ему выпить и оставался рядом достаточно долго, чтобы успеть отпить несколько глотков, а затем направился к кабинке, где сидели Райан, Джон и Марк. Я сразу понял, что он здесь, едва вышел в зал, хотя и не подал виду, и сейчас, поздоровавшись, скользнул на пустое место рядом с ним, сохраняя между нами дистанцию. Они явно сидели здесь уже некоторое время, о чем свидетельствовали напитки на столе. Я не смотрел на Марка.

– Развлекаешься?

Он еще никогда не говорил настолько вежливо.

– Да, – ответил я, старательно избегая встречаться с ним взглядом.

– С каких это пор ты покупаешь своим развлечениям выпивку? – поразился Джон.

Внезапно мне заходилось придушить его. Вместо этого я лишь пожал плечами.

Около меня раздался мягкий голос Марка:

– Он, вероятно, был очень хорош.

Внутри у меня все напряглось.

Райан засмеялся:

– Или Мистер «Дока-в–этом-деле» в кои-то веки оказался не на высоте, – сказал он.

Я смотрел на свой стакан, не говоря ни слова, чувствуя себя несчастным, сам не зная, почему. Райан и Джон ушли танцевать.

– Итак, – начал Марк и теперь в его голосе четко слышались язвительные нотки, – он был хорош?

– Да, – ответил я с вызовом и поднял на него глаза, – очень хорош. И я возьму его сегодня с собой.

Он пристально посмотрел на меня. Вдруг его напряженные плечи расслабились.

– Нет, не возьмешь, – мягко ответил он.

Он поднялся и протянул мне руку:

– Пойдем.

Я должен был сказать «нет». Я должен был воспользоваться возможностью переменить счет в свою пользу. Вместо этого я пошел с ним.

Когда мы очутились у него дома, он поцеловал меня. Он держал меня за бедра и целовал, но в отличие от его мягких и размеренных движений языком, движения его тела, прижимавшегося ко мне, были совсем не нежные.

Я никогда не издавал отчаянных, бесконтрольных звуков. Никогда. Сейчас из моего горла вырывались хнычущие стоны и, услышав их, я поспешно закусил губу.

Он привел меня в спальню, не отрываясь от моих губ ни на секунду. Чем бы ни были вызваны мои прежние страхи, они все ушли, растворились в водовороте ощущений; я очутился на знакомой территории и знал, что нужно делать, поэтому с нетерпением прижался к нему.