Эти разрушения храмовых структур отмечают момент практического исчезновения старых сепаратистских традиций цивилизаций Вавилона и Египта. Конечно, древние жрецы выжили; но по крайней мере в Месопотамии преемственность была необратимо нарушена. В последующих поколениях вавилонские жрецы больше не могли безоглядно основывать свое величие на авторитете незапамятной древности. Наоборот, они вступили во взаимодействие с окружающим их миром, активно переоценивая свое культурное наследие. В общем, сложное взаимодействие между зороастризмом и вавилонскими религиозными темами и идеями начало видоизменять обе религии вплоть до их слияния даже до того, как поток греческого влияния, принесенного нашествием Александра (334-323 гг. до н. э.) на Древний Восток, ознаменовал новую культурную эру в Месопотамии.

С другой стороны, древняя египетская культура сохранилась в своей защитной раковине намного дольше. Даже во времена Птолемеев (323-30 гг. до н. э.), несмотря на давление, которому подвергался египетский дух со стороны эллинизированного населения, египетские жрецы и крестьяне продолжали жить своей жизнью, как и прежде. И разве что на заре римской эпохи стали проявляться признаки плодотворного взаимодействия между исконными египетскими и космополитическими эллинистическими традициями, после чего египтяне, как до них жители Месопотамии, потеряли свое древнее культурное самосознание и постепенно растворились в огромной окружающей их цивилизации, вместе с остальным миром Востока реагируя на одни и те же культурные влияния, и постепенно обретая способность к развитию.

Г. СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА 

Если мы попытаемся бросить взгляд с высоты птичьего полета на социальную структуру Среднего Востока в 1770-500 гг. до н. э. и этот взгляд охватит все земли от границ Египта до Иранского нагорья и от Анатолии до Персидского залива — общее впечатление от увиденного можно выразить так: общий подъем и выравнивание. Города укоренились в областях, ранее заселенных только племенами или сельскими общинами; принципы социальной организации, ранее ограниченные географическими рамками Месопотамии и прилегающих областей, охватили весь Средний Восток. Короче, «великое общество» века Хаммурапи пережило трудности варварского нашествия и возродилось более жизнестойким, чем ранее, распространив свое влияние на весь мир Древнего Востока.

Крестьянская деревня, как и во времена неолита, продолжала оставаться той базовой ячейкой общества, в которой проходила жизнь большинства людей. В горах такие общины, по-видимому, были по-прежнему относительно свободными, лишь в малой степени испытывая политическое и культурное влияние более развитых равнин. Аналогично жизнь племен на окраине пустыни оставалась неизменной с III тыс. до н. э. Дух гордости и первобытного равноправия у населявших эти области варваров резко контрастировал с чувством психологического отчуждения от представителей высших социальных слоев, который был характерен для угнетенного крестьянства цивилизованных равнин, где задолго до 1700 г. до н. э. помещики установили свои притязания на труд землепашцев и долю урожая. Вторжения на протяжении нескольких последующих веков не внесли изменений в эти взаимоотношения, хотя языковые и культурные особенности слоя помещиков менялись в соответствии с течением военных и политических событий.

Начавшееся использование железа и возобновление варварских нашествий в XII-XI вв. до н. э. оказали глубокое влияние на жизнь крестьян Среднего Востока. В эти века захватчики-варвары приходили не как аристократы, восседающие в колесницах и претендующие на господство над земледельцами, а как масса воинов, вооруженных стальным оружием и готовых по мере сил сохранить простое равноправие своих предков. В результате в некоторых частях Среднего Востока возникло свободное крестьянство, признававшее лишь несколько туманное племенное или личное подчинение военным вождям и судьям.

Нельзя сказать определенно, как миграции в железный век привели к появлению свободного крестьянства на Среднем Востоке. В Вавилонии и в Египте традиционная зависимость от жречества, царской власти или помещиков сохранилась без больших изменений, и даже в таких отсталых обществах, как израильское, требования военных вождей относительно установления налогов, снабжения армии и трудовых повинностей к 1000 г. до н. э. стали подрывать независимый статус и личную свободу крестьянства. Политические и военные факторы дополнялись экономической дифференциацией, которая становилась особо сильной везде, где приобретали важное значение деньги[206]. Это происходило потому, что коммерческий склад ума и деньги породили ростовщичество, а оно оказалось способным очень быстро разрушить свободные крестьянские общины. В плохие времена независимые крестьяне попадали в долговую кабалу и теряли сперва землю, а затем и личную свободу, а их хозяевами становились те, кто так или иначе сумел накопить деньги или семена. Библейские запреты на ростовщичество и осуждение пророками богатства нужно понимать с учетом этих обстоятельств[207].

К тому времени, когда Ассирийская империя стала господствовать на большей части Среднего Востока, там явно преобладали крупные поместья и зависимые крестьяне. Однако ассирийский закон предлагал зависимым крестьянам некоторую защиту (например, проценты на ссуду под урожай могли начисляться только после согласованной даты возврата ссуды). И даже рабы имели некоторые права перед законом вместе с обязанностью служить в войске[208]. Возможно, некоторые отголоски более свободного и равноправного века нашли свое отражение в этих правовых положениях, но в целом крестьянские общины снова вернулись к тому полусвободному состоянию, в котором они находились во II тыс. до н. э.

Однако подобно тому, как крестьяне Ассирийской и Персидской империй продолжали пользоваться преимуществами металлических плугов и серпов, появившихся в железном веке, их возвращение в зависимое состояние не исключало все большего участия их в рыночной экономике «великого общества» Среднего Востока. Кроме того, возврат к условиям, существовавшим во II тыс. до н. э., был неполным; даже после того, как помещик, сборщик налогов и ростовщик получали свою часть, по крайней мере некоторые крестьяне сохраняли излишки, чтобы продать их на рынке. Это, в свою очередь, позволяло купить им инструменты и другие товары ремесленников. Металлические орудия облегчили сельскохозяйственный труд и сделали его более продуктивным, обеспечивающим крестьян скромными излишками. С другой стороны, поскольку выплавка и закалка металлических орудий требовала специального оборудования и мастерства, лежащих за пределами возможностей обычного фермера, новая необходимость покупать такие орудия требовала от крестьянина производить новые излишки.

Невозможно узнать, как широко была распространена местная торговля между крестьянами и ремесленниками. Несомненно, ее размах разнился в зависимости от времени и местности, но в итоге, чем больше крестьяне страдали от таких экономических явлений, как рента, налоги и ростовщические проценты, тем меньше излишков они могли продавать на городских рынках. Но так как в I тыс. до н. э. городская жизнь развивалась, можно предположить, что крестьяне продолжали располагать некоторым избыточным продуктом своего труда, которым они обменивались с городскими ремесленниками и торговцами. Без такой местной циркуляции товаров между городом и деревней и без растущей специализации среди городских мастеров и крестьян-фермеров, города продолжали бы оставаться прежде всего административными и религиозными центрами, какими они были во II тыс. до н. э. Тот факт, что размеры и число городов увеличивались, свидетельствует о том, что мастера-ремесленники стали служить не только аристократам-землевладельцам, но также и крестьянским общинам и простым горожанам.