Д. ДАЛЬНИЙ ВОСТОК
1. КИТАЙ
Традиционная хронология китайской истории — по периодам императорских династий — мало подходит для периодизации, используемой в этой главе, поскольку и 1000 г., и 1500 г. по христианскому календарю совершенно произвольно разрывают список императоров наиболее значимых китайских династий. Безусловно, одним из основных факторов, связывающим пять веков истории Китая в 1000-1500 гг. с историей Западной Евразии и влияющим на весь Дальний Восток, стало тюркское и монгольское нашествие из степных районов Азии на Китай, как и на мир ислама, православного христианства и в определенной мере индуизма. Но Китай подвергался подобным опасностям еще с конца V в. Постоянные переходы власти между местными правящими династиями и династиями степных правителей в 1000-1500 гг. вполне вписываются в длинную серию династических переворотов, которые начались еще во времена Хань и длились вплоть до XX в.
Однако 1000 г. определенным образом символизирует существенное начало глубоких изменение в китайской социальной истории. Приблизительно в это время, когда реорганизация бюрократической системы первых правителей династии Сун была полностью закончена, Китай достиг новой социальной и экономической структуры общества. При этом, как показало дальнейшее, установилось устойчивое и длительное равновесие между сельскими и городскими частями общества — т.е. между чиновниками, помещиками и крестьянами, с одной стороны, и торговцами и ремесленниками — с другой.
Социальное развитие китайского общества можно рассматривать как своего рода состязание между интересами сельскохозяйственных районов и интересами городских слоев населения. Горожане сделали заметный шаг вперед в своем развитии в поздний период династии Тан, в течение которого центральное правительство было практически полностью дезорганизовано. Но в целом, согласно китайской имперской традиции, государство благоволило сословиям помещиков и чиновников; и после 960 г., когда при династии Сун восстановилась мощь централизованного бюрократического аппарата, эта поддержка значительно усилила одну из сторон равновесия. Все же, только когда династия Мин утвердила себя во всем Китае (ок. 1450 г.), превосходство централизованной власти и конфуцианской бюрократии, происходившей в значительной степени из класса помещиков, было полностью гарантировано. В 1000-1450 гг. общественное устройство Китая балансировало на грани фундаментальных изменений, сравнимых с подъемом буржуазии в средневековой и ранней новой истории Европы. И все же преобразования так никогда и не совершились, и общественный строй помещиков и чиновников, организованный еще при династии Сун и восстановленный в период династии Мин, стал в новое время системой китайского общества, сохранившейся вплоть до XX в.
Первое известное потрясение, нарушившее равновесие торговых и земельных интересов, произошло в Китае после потери сунскими императорами севера страны в результате захвата его чжурчжэнями в 1127 г. Отброшенный назад к традициям и ресурсам юга, Китай в поздний период Сун показал заметное развитие прибрежной и морской торговли. На южном побережье Китая и по Янцзы выросли огромные города,' а множество торговых кораблей Китая плавали по всей Юго-Восточной Азии и Индийскому океану[869]. Развитие морской торговли вызвало — и, в свою очередь, было ими поддержано — появление многих важных нововведений в морском деле: замену пластинчатых парусов из бамбука парусами из хлопка, введение в конструкцию корабля выдвижного киля, заметное увеличение размеров судов, а также изобретение компаса[870].
Эти усовершенствования снизили риск океанских рейсов до разумного предела даже при неблагоприятных погодных условиях и позволили китайским кораблям потеснить судоходство мусульманских купцов, которые долго контролировали торговлю на южных морях. При проведении своих кампаний на юге Китая монголы (династия Юань, 1260-1371 гг.) оценили морской потенциал китайцев, поскольку в их планы входило вторжение на Яву и в Японию. Кроме того, сравнительно высокий статус, которым обладали купцы в монгольском обществе, мог способствовать тому, что судовладельцы юга Китая установили процветающие торговые связи с Юго-Восточной Азией и Индией. Официальные усилия по ограничению этой торговли на том основании, что она приводила к вывозу из страны драгоценного металла, очевидно, предпринимались лишь спорадически и были безрезультатны[871].
В правление династии Мин (1368-1663 гг.) установился гораздо более жесткий государственный контроль за морской торговлей. В 1405-1433 гг. ряд больших морских экспедиций, возглавляемых либо организованных императорским евнухом Чжэн Хэ, установил китайскую гегемонию над ключевыми коммерческими центрами Индийского океана — Малаккским проливом, островом Цейлон, Каликутом, а над Ормузским проливом, входом в Персидский залив, был установлен несколько менее определенный сюзеренитет. Китайские флотилии посетили также побережье Восточной Африки[872]. Приблизительно 250 кораблей и тысячи человек участвовали в этих экспедициях. Проходили они с истинно императорским размахом, который далеко затмевал первые посещения Индии и Америки европейцами столетием позже. Однако, несмотря на успех экспедиций Чжэн Хэ и триумфальное возвращение с жирафами и другими подобными чудесами, несмотря на покорение правителей острова Цейлон и других дальних стран, император в 1424 г. внезапно отдал приказ о приостановлении подобных предприятий[873]. После этого, очевидно, как побочное следствие интриг при дворе даже память об этих необыкновенных экспедициях была с успехом подавлена. Правительство дошло до того, что запретило строительство морских судов, возможно, потому, что частные лица использовали их для пиратства или контрабанды, и они уже не могли должным образом управляться и контролироваться портовым чиновничьим аппаратом. В итоге побережье Китая было отдано на разграбление японских и малайских пиратов, которые надолго, с XV в., сделали Китайское море местом ненадежным и опасным для миролюбивых торговцев.
Китайцы, несомненно, обладали всеми техническими возможностями[874], чтобы опередить португальцев в Индийском океане. Мировая история приняла бы совершенно другой оборот, если бы Васко да Гама в 1498 г. обнаружил мощную китайскую колониальную империю, владеющую основными портами и стратегическими проливами Индийского океана. Если бы купеческие сообщества Южного Китая были предоставлены самим себе и к тому же получили поддержку имперского правительства, то именно такая Китайская империя могла бы встретить португальских первооткрывателей. Но императорский двор династии Мин находился далеко от южного побережья Китая, откуда отплывали китайские армады в начале XV в. Правители Китая гораздо больше интересовались проблемами, связанными с возобновлением набегов монголов на северо-западные границы, чем с любыми выгодами, которые можно было получить за счет энергичного использования новых методов в искусстве мореплавания[875]. Именно поэтому в критический момент правители Китая не только отмахнулись от возможности играть активную роль на море, но фактически запретили частные морские предприятия.
Другой особенностью социального развития Китая в течение этих столетий оказалось то, что оно опиралось на традиционные ценности и сельскохозяйственную основу общества. В период династии Мин они были настолько сильны, что одержали полную победу над интересами торговцев и городского населения. Сельское хозяйство начиная с XI в. также приобрело новые обширные ресурсы. Безымянные крестьяне явились первооткрывателями новых сортов риса, которые, созревая через шестьдесят дней или даже раньше, позволяли получать два урожая в один сезон с одного и того же земельного участка. Кроме того, эти быстро созревающие сорта требовали гораздо меньшего количества воды, чем другие культуры. Поэтому склоны, покрытые террасами, где орошение было возможно только весной, теперь успешно могли быть превращены в рисовые чеки. Это позволяло существенно увеличить размер посевных площадей под интенсивное производство, особенно на холмах Южного Китая[876]. В результате производительность китайского сельского хозяйства увеличилась в несколько раз, позволяя в свою очередь расти населению сельских районов и сословию земельных собственников, которые поддерживали или даже увеличивали свою социальную значимость в китайском обществе в целом.
869
См. Jung-pang Lo, «China as a Sea Power», Far Eastern Quarterly. XIV (1955), 489-503. Развитие китайского мореходства в X1I-XV вв., очевидно, основывалось на древних, еще докитайских морских традициях южного побережье Китая. Если это так, то восход и падение китайского морского могущества, возможно, демонстрирует неудачную в конечном счете попытку сохранить давние традиции юга в противопоставление совершенно иным, связанным с землей, китайскими традициями севера.
870
Компас впервые упоминается в китайских источниках конца XI в. Китайцы не только открыли свойство намагниченной иглы указывать определенное направление, но и разработали целый ряд конструкций компаса: от простого размещения намагниченной иглы в блюдце воды до использования оси вращения в корпусе компаса над картой направлений. См. Li Shu-hua, «The South-Pointing Carriage and the Mariner's Compass», Tsing-hua Journal of Chinese Studies, n.s., I (1956), 63-113. О китайских компасных картах см. W.Z.Mulder, «The Wu Pei Chih Charts», T'oungPao, XXXVII (1944), 1-14.
871
W.W. Rockhill, «Notes on the Relations and Trade of China with the Eastern Archipelago and the Coasts of the Indian Ocean during the Fourteenth Century», T'oung Pao, XIV (1913), 473-76; XV (1914), 419-47; Jung-pang Lo, «China as a Sea Power». Подъем значимых китайских объединений коммерсантов и ремесленников в Юго-Восточной Азии датируется уже послемонгольскими временами.
872
J.J.L. Duyvendak, «The True Dates of the Chinese Maritime Expeditions in the Early Fifteenth Century», T'oung Paoy XXXIV (1938), 341-412.
873
Это решение впоследствии было изменено, чтобы позволить сделать еще один, последний поход. J.J.L. Duyvendak, «The True Dates of the Chinese Maritime Expeditions», pp.388-90.
874
В 1393 г. императорский указ устанавливал, что каждый военный корабль должен иметь на борту четыре пушки калибра «размером с миску для риса», двадцать пушек меньшего калибра, десять бомб, двадцать ракет и тысячу пушечных ядер. Jung-pang Lo, «China as a Sea Power», p.501.
875
Автор работы: Duyvendak, «The True Dates of the Chinese Maritime Expeditions», pp. 395-99 приписывает отказ от планов возобновления походов в Индийский океан, предлагавшихся примерно между 1465 г. и 1487 г., враждебностью мандаринов императорского двора к евнухам, тем, кого на основании подвигов Чжэн Хэ отождествляли с экспансионистской политикой на морях. См. Jung-pang Lo, «The Decline of the Early Ming Navy», Oriens Extremns, V (1958), 149-68.
Соперничество придворных кланов, конечно, могло определить императорскую политику, но принятое решение не было иррациональным, поскольку мандарины имели веские аргументы против распыления имперских сил на заморские походы. В 1421 г. столица империи Мин была перемещена на север, в Пекин, и правительство провело ряд кампаний в Монголии с целью предотвратить новую монгольскую конфедерацию. И все же в 1449 г. монголы захватили в плен самого императора. До возрождения времен Чингисхана было рукой подать. Перед лицом таких опасностей разве могли быть направлены средства на морские предприятия, не приносившие непосредственной пользы? О событиях на китайско-монгольской границе см.: D. Pokotilov, History of the Eastern Mongols during the Ming Dynasty from 1368 to 1634, Rudolf Loewenthal (trans.) (Chengtu: Chinese Cultural Studies Research Institute, 1947).
876
Ping-ti Ho, «Early Ripening Rice in Chinese History», Economic History Review, IX (1956-57), 200-218. Новые сорта были, очевидно, получены за счет скрещивания с рисом, завезенным из Индокитая, поскольку этот вид риса отличался засухоустойчивостью. Появление такого сорта заграничного риса было отмечено китайскими писателями в 1012 г., когда с ним познакомились в низовьях долины Янцзы из Фуцзяна. Впоследствии этот рис и ряд новых скороспелых сортов, полученных из него, постепенно распространяются по большинству районов Китая.