— Вот я в нем и занимался науками.

— А-а-а… — с уважением протянул немец. — А в России господин ученый также будет предаваться наукам?

— Да. Это мое дело.

— Где же, осмелюсь спросить?

— В Академии наук.

— В России есть Академия наук?

— Есть.

— О, это высокое собрание ученых. О, да.

Немецкий купец почтительно склоняет голову. Глядя на скромно, но хорошо одетого своего нового знакомого, он промолвил:

— Науками имеют удовольствие заниматься те, которые принадлежат к благородному сословию…

— Я крестьянин.

Купец скользнул взглядом по хорошо сшитому, застегнутому, как полагается, на талии на три пуговицы, кафтану, из-под которого был виден камзол из плотного репса, распахнутый у шеи, быстро взглянул на белоснежный батистовый шейный платок, перевел взор на сиявшие белизной кружевные манжеты, выбивавшиеся из-под широких и высоких обшлагов кафтана, приятно осклабился, поклонился и, поблагодарив за беседу, очень довольный отошел в сторону.

«Этот молодой ученый — большой шутник», — подумал немецкий коммерсант, бросив со стороны взгляд на человека в зеленом кафтане, задумчиво смотревшего на берега.

Корабль проходит невский изгиб. От того места, где стоит Галерная верфь, уже виден весь раскинувшийся по Неве город.

Близится лежащий на плашкоутах[93] Исаакиевский мост, видно, как он слегка ходит по волне, зыблется и подается под едущими по нему возами, каретами.

За мостом, справа, поднялся в небо над Адмиралтейством шпиль, обитый медными, в огне позолоченными листами, — стремительная струя золота и света. Слева за зданиями, раскинувшимися по Васильевскому острову, взмыла на высоту целая чаща узких и длинных вымпелов, змеится, полощет раздвоенными языками. Порт. Идут туда со всего света корабли, уходят оттуда за море наши суда. Там, у стрелки Васильевского острова, у пристаней, сгружаются иноземные товары и берут корабли то, что шлет за море Россия.

Не все корабли поместились в порту. Многие из них, взяв паруса на гитовы и гордени[94], бросили якорь вдалеке, ждут очереди. Вереница этих судов выдалась вправо, на Большую Неву, придвинулась к Петропавловской крепости. Видно, как они покачиваются на волне.

Барк идет к Исаакиевскому мосту. Сейчас он уже бросит якорь и станет ждать ночи. Ночью разводят мост, и пришедшие из-за моря корабли проходят к порту.

Когда судно бросит якорь, Михайло Ломоносов вновь ступит на родную землю. Годы учения кончились. Ждет работа.

Славяно-греко-латинская академия в Москве, пять лет обучения в ней, затем пребывание в Петербурге, а потом отъезд в Германию вместе с двумя другими российскими студентами Виноградовым и Рейзером, посланными совершенствоваться в науках. Пять лет без малого в Германии. Сколько времени всего прошло? С той ночи? Десять с лишним лет прошло.

Михайле Ломоносову вспоминаются дед Лука, Шубный, Сабельников, Каргопольский, Банев, рыжебородый, отчаянная голова «Сам с перст». Ведь если бы не они… Он улыбается. Дед Лука… «Жить надо не начерно, а набело», «Двух жизней на земле человеку не жить, потому в одной своей не ошибайся». Будто не ошибся…

Что же ждет в будущем?

Со средины Невы хорошо видно здание Академии наук.

Пройдет несколько месяцев — и Михайло Ломоносов сделается в ней адъюнктом физического класса. Через несколько лет он станет профессором и академиком. Станет великим русским ученым. Родина будет гордиться им.

Будет гордиться Ломоносовым-ученым и Ломоносовым-поэтом.

Поэт — он уже создал то поэтическое произведение, которое, как поняли вполне потомки, положило начало новой русской литературе — оду на взятие Хотина; он первый услышал звон того русского стиха, которому было суждено навсегда овладеть русской поэзией.

Ученый — он уже был автором трактата об открытом им русском стихе.

Переведя взор со здания Академии наук на Неву, Ломоносов смотрит на дальние берега. В дымке черта небосвода. Там — Россия… Русская земля… Русский народ…

Ему вспоминается строка из его оды: «В труд избранный наш народ».

Физик и поэт, химик и астроном, металлург и специалист по горному делу, минералогии, историк и филолог, он вместе со своим народом избран в труд.

Стоящему на борту корабля Ломоносову припоминаются давно сказанные ему слова: «Как поднимешься ты науками высоко, с той высоты на всю нашу русскую землю гляди. И рассматривай, где на ней правда и где неправда. За правду стой, против неправды бейся — жизни не жалея».

«Жизни не жалея…» — повторяет он про себя.