— Я думаю, благочестивый брат Ганс, нечего нам обращать внимание на этих язычников: пока мы будем двигаться через пущу, нашим братьям по очереди придется днем и ночью творить молитву, — негромко сказал брат Дитрих Хенке брату Гансу Звибаку.

— Да, брат Дитрих, но я боюсь, как бы таким образом мы не навлекли на себя гнев языческих богов и лесных духов. Молиться-то надо, но только вполголоса, а четки лучше держать под плащом. — Тут оба брата переглянулись и замолчали.

II

Наконец конный отряд, миновав хотя и лесистые, но все-таки довольно густо населенные земли, вступил в пущи Падубисиса, которые в те времена по договору Витаутаса с орденом отделяли Жемайтию от Аукштайтии ⁴. Именно до этих пущ простирались теперь владения ордена крестоносцев в Жемайтийском крае. Земли за пущами были заселены уже другими людьми, которые говорили на ином литовском наречии, жили согласно иным обычаям и подчинялись другому литовскому князю. Как непроходимые пущи Венты, по мнению крестоносцев, отделяли Жемайтию от Курляндии ⁵, так и пущи Дубисы отделяли Аукштайтию от Жемайтии. В те времена никто в этих пущах не жил, никто в них не селился. И купцы, и путники, отправляясь из Жемайтии в Курляндию или Аукштайтию, обходили пущи с севера или с юга, хотя и приходилось им проводить в пути на несколько дней больше. Никогда крестоносцы не нападали на жемайтийцев или аукштайтийцев прямо из пущ Падубисиса, а шли сначала по сухой дороге вдоль Немана и лишь потом врывались в глубину края. И только когда устанавливался общий мир, князья со своими боярами и многочисленной свитой пускались в эти пущи поохотиться. Но и тогда они не подходили к чужим границам и очень редко добирались до середины пущи. Здесь не было других дорог и тропинок, кроме тех, что протоптали стада зубров, туров, лосей и других крупных зверей, когда они отправлялись на водопой к прозрачным озерам и речкам. Здесь, на берегу глубоких родниковых озер и вдоль заболоченных тихих лесных ручейков, буйно росли самые разные деревья и кустарники, лиственные и хвойные. Здесь очень редко ступала нога человека, да и не всякий зверь мог преодолеть эти чащобы, где столетние великаны, подкошенные бурями или временем, сами валились на землю и трухлявели, заваливая корягами и суковатыми стволами звериные тропы, проложенные в местах посуше, и запирая лес перед скотиной и человеком. Зимой такая чащоба была непроходима из-за глубокого снега, а летом тут простирались топи и болота. В этих лесных болотах были не замерзающие даже зимой трясины, которые засасывали коня вместе с всадником и снова затягивались в ожидании новой жертвы. Волки загоняли в эти трясины лосей, туров и других крупных зверей, а пока те медленно погружались в окно болота, хищники рвали и выгрызали им спины. Таких чащоб сторонились рогатые лоси, не заходили сюда великаны туры, и лишь мохнатые медведи да ловкие рыси плодились и растили тут своих детенышей. Под упавшими, гниющими на земле, поросшими мхом и лишайником лесными великанами жили в своих норах ящерицы и змеи, в дуплах устраивали гнезда совы, филины, а куницы и горностаи, на которых здесь никто не охотился, плодились и размножались без всякого удержу; на верхушках деревьев гнездились соколы, орлы и крупные ястребы.

В таких чащобах скрывались от крестоносцев жемайтийцы, в них прятались от гнева своих князей провинившиеся бояре. В такие чащобы заманивали древние литовцы и своих врагов, а заманив, так расправлялись с ними, что никто не выходил оттуда и не выдавал тайну бескрайних пущ. Из Жемайтии в Курляндию через непроходимые пущи Венты и в Аукштайтию через пущи Падубисиса пролегало несколько тайных троп, которые начинались далеко в лесу и кончались в болотах и топях, не доводя до края. Только верные князьям люди и приближенные бояре знали эти дороги. Пройдя по ним, Миндаугас ⁶ и Кестутис ⁷ внезапно нападали на крестоносцев, а конные отряды жемайтийцев неожиданно появлялись то на востоке, то на западе и при опасности снова исчезали в пущах. Боялись этих пущ чужеземные купцы, не позволяли заманить себя туда крестоносцы, избегали их и сами жемайтийцы. В них царствовали уже не люди, не князья, а лесные божества и другие таинственные силы. Если путникам даже и удавалось защититься от хищных зверей, то нередко они погибали от чар леших и ведьм.

Хотя всадникам уже требовался отдых, они все же побоялись задержаться перед воротами великих лесов и вступили в пущу Падубисиса.

III

Сначала еще были различимы дороги и тропинки, по которым ходили на охоту жемайтийцы, но чем дальше от края, тем гуще и мрачнее становилась пуща, и уже ни один звук не доносился с широких полей. Вскоре пропал всякий след человеческий, и конный отряд очутился в лесном царстве. Кряжистые шишковатые многовековые дуплистые дубы, распростершие над их головами свои ветви, тянулись к небу; стройные сосны и могучие, с опущенными вниз переплетенными ветвями разлапистые ели бросали на всадников густую тень, а те, копошащиеся среди их стволов на своих породистых конях, казались карликами.

Всадники продвигались шагом, объезжая валежники, кусты, коряги и муравейники величиной с копну сена. Иногда конь, перепрыгивая через труп лесного великана, гниющий на земле, цеплялся за него задними ногами и разбивал копытами, словно червивый гриб. Наступив невзначай на такое истлевающее, вроде бы еще прочное бревно, человек проваливался в труху до самой земли. В других местах, возле родников и просто в низинах, преграждали людям дорогу широко разросшиеся грабы, березы, дикие груши, яблони; болота окружали калина и крушина; вековой орешник и сучковатый кизил переплетались с вязами и другими, сегодня уже исчезнувшими деревьями и кустарниками, которые, вытеснив хвойные породы, хозяйничали здесь безраздельно. Часто всадники попадали в такую чащобу, что им приходилось топором прокладывать себе дорогу.

Шарка, который родился и вырос в лесах и с малых лет охотился в пущах Литвы и Жемайтии, хорошо ориентировался в чащобе, легко различал след зверя, издали узнавал топкие места и бездонные болотные трясины. В лесу Шарка не сбивался с пути ни днем, ни ночью, когда на небосклоне мерцали звезды. Для него достаточно бывало забраться на дерево и глянуть на небо. В самых густых зарослях, куда ни единый луч солнца не пробивался сквозь кроны деревьев, Шарка, рассматривая, с какой стороны дерева больше сухих ветвей, с какой стороны ствола гуще растет мох и лишайник, узнавал, где север, а где юг, и всегда выбирал самую прямую дорогу. В лесу он нюхом чувствовал берлоги кабанов, понимал язык птиц, знал повадки зверей; ужи и змеи сулили ему счастье или беду; прислушавшись к гулу леса, он заранее предсказывал дождь, бурю или вёдро.

Долго вел Шарка отряд через пущу Падубисиса, а никакой тайной дороги, кроме звериных троп, все еще не было. Подъезжали они к болотам, топям, спокойным озерам, но Шарка всегда огибал их и снова вел отряд в ту же сторону, по той же пуще, которой, казалось, не будет конца и края. Поднятые со своих спокойных лежбищ, вихрем уносились через лес лоси, и только ломаемые рогами сучья и раздвигаемые кусты, словно быстрый поток, отмечали путь зверя. Стройные легконогие серны и пугливые дикие козы убегали от людей и, казалось, играючи прыгали-скакали через пни и коряги; мелькали среди прошлогоднего порыжевшего папоротника облезлые спины лисиц; трусливые зайцы, прижав уши, уносили свою шкуру и через некоторое время кружным путем возвращались обратно в свои теплые, выстланные мхом логовища. Возле обглоданных останков крупных зверей всадники натыкались на стаи грызущихся волков; шумно взлетали с падали ястребы и орлы, а над лесом кружились и каркали черные вороны. Иногда, подпустив людей слишком близко, бесстрашный тур, фыркая и разбрасывая копытами землю, трусил через пущу; с хрюканьем разбегалось стадо кабанов… Но теперь всадникам было не до охоты.