— Но ты же не знала.

Кэролайн удрученно покачала головой:

— Извини, Крис. Но ты действительно свалял дурака.

Она произнесла это без всякой злобы — просто констатировала.

— Теперь все меняется, — помолчав, добавила она.

— Невозможно.

Женщина повернулась к нему:

— Может, ты хотя бы объяснишь мне?

— Я не могу давать показания, Кэролайн, — выдавил Паже. — Куда еще яснее?

— Яснее некуда, — промолвила Мастерс, не сводя с него глаз.

Паже охватила ярость.

— Ты считаешь, что мне легко? Попробуй поставь себя на мое место. Твои проблемы по сравнению с моими — ничто.

Она задумчиво прищурилась.

— Значит, ты хочешь, чтобы я исходила из того, что имею, — даже после случившегося сегодня. Никакой защиты.

— Да, — промолвил Паже. — У меня нет другого выхода.

Кэролайн отвернулась.

Паже задумался: «Возможно, ей просто хотелось убедить себя в том, что он невиновен. Возможно, она и сама толком не могла сказать, на кого больше злится — на него или на себя».

Адвокат минуту молчала, потом откинулась на спинку сиденья и произнесла:

— Что же. Завтра заключительные прения.

— Да.

— Мне пожалуй пора.

Его гнев прошел. Он коснулся ее плеча. В следующее мгновение женщина увидела, что Крис вышел из машины и направился к дому.

Карло был в библиотеке.

По телевизору показывали, как Анна Велес покидает зал суда. Мальчик обернулся — в его глазах стояли слезы. Но самое страшное было другое: Паже вдруг понял, что теперь у сына не осталось ни капли сомнений в его виновности.

Кристофер неловко обнял его; Карло молча, беспомощно прижался к нему. Им было нечего сказать друг другу.

17

Терри и Карло сидели рядом, не сводя глаз с Салинаса, который приготовился произнести заключительную речь.

Идея принадлежала Терри. Накануне вечером она позвонила Паже, который сказал ей об Анне Велес и о том, что по-прежнему отказывается выставить собственных свидетелей. И тут Терезе пришло в голову следующее: крайне важно, чтобы в памяти присяжных — прежде чем они удалятся для вынесения вердикта — отложились лица самых близких для Паже людей. Она сказала ему, что, коль скоро дело закончено, нет никаких причин, которые удерживали бы ее и Карло от появления в зале суда. Терри сама позвонила мальчику, и тот не терпящим возражений тоном заявил отцу, что обязательно должен пойти. И вот теперь они вдвоем сидели за спиной Криса, где присяжные могли хорошо видеть их.

Это было символично: своим присутствием они не только давали понять, какое место в их жизни занимает Паже, но это должно было показать присяжным, что Тереза ни на минуту не сомневалась в невиновности Карло и не верит обвинениям Рики против него. Только Паже видел, что эти двое почти не разговаривают друг с другом и что Карло выглядит устало и растерянно. Терри, дождавшись, пока присяжные займут свои места, наклонилась вперед и пожала ему руку; от взгляда Криса не ускользнуло, что, даже когда она улыбалась ему, была где-то далеко.

— Все будет хорошо, — шепнула она.

Но Паже не верил в это — да, похоже, и Кэролайн тоже. Все это утро она была непривычно молчалива; казалось, в ней иссяк профессиональный пыл, и она замкнулась в себе. Эта заключительная речь обещала стать самой главной в ее карьере. И вот накануне ей преподносят сюрприз, лишая равновесия и делая ее задачу во сто крат сложнее. Мастерс было не до разговоров.

Паже чувствовал себя бесконечно одиноко, но его еще больше угнетало сознание того, что во всем виноват он сам. С того самого момента, когда в его доме впервые появился инспектор Монк, он куда-то мчался очертя голову и не разбирая пути, и теперь, оглянувшись, увидел, что все двери за ним захлопнулись и обратной дороги нет. Как бы он ни заставлял себя, не мог ни с кем говорить и не знал, сможет ли когда-нибудь это делать. Все, с чем Крис остался, были лица присяжных.

Они казались необычно настороженными, возможно, шокированные тем, что вместо свидетелей защиты им предлагают заключительные прения. Паже с грустью отметил, что почти никто из присяжных не смотрел в его сторону; даже Мариан Селлер, на которую Кэролайн возлагала такие надежды, казалось, предпочитала не видеть его. Джозеф Дуарте просматривал свои записи; Паже знал, что последняя наверняка посвящена показаниям Анны Велес и что именно эта запись может оказаться для него роковой. Один только Виктор Салинас не выказывал ни малейшего волнения.

— Мистер Салинас, — объявил Лернер, — вы можете приступать.

Салинас взирал на присяжных со строгой торжественностью — серьезный человек, занятый серьезным делом. Ни тени фиглярства.

— Это, — начал он, — было не что иное, как убийство. И с того самого дня, когда он убил Рикардо Ариаса, до последних мгновений этого драматического процесса Кристофер Паже надеялся, что ему удастся выйти сухим из воды.

Виктор сделал паузу, желая убедиться, что смысл сказанного им дошел до сознания присяжных. Они внимали ему точно завороженные и, казалось, готовы были поверить каждому слову.

— Уверен, мисс Мастерс будет твердить как заклинание, что обвинение должно целиком доказать виновность обвиняемого, чтобы у вас не осталось никаких оснований для сомнения — в противном же случае вы должны оправдать его. Давайте же сразу разберемся, чего мы не должны. Нам вовсе не обязательно иметь очевидца, который бы видел, как мистер Паже стрелял в Рикардо Ариаса. Такое случается крайне редко. Вовсе не обязательно, чтобы каждый свидетель был абсолютно точен в своих показаниях, вплоть до мельчайших подробностей.

Терзаемый дурными предчувствиями, Паже не мог не признать расчетливости этого хода: Салинас шел от обобщения, предоставляя Кэролайн дробить дело на сотни фактов и фактиков, чтобы, где это возможно, заронить в присяжных сомнение.

— Нет, — продолжал обвинитель, — наша задача — представить достаточные, собранные на основании косвенных улик, доказательства, удовлетворяющие здравому смыслу — тому самому здравому смыслу, к которому взывала мисс Мастерс. Доказательства, достаточные, чтобы утверждать: мистер Паже виновен. Виновен, — повторил Салинас. — Вне всяких сомнений. Можно ли сомневаться в том, что Рикардо Ариас стал жертвой убийства? Нет. Судебно-медицинский эксперт аргументированно доказал это. — Салинас поднял руку и начал перечислять по пальцам. — Отсутствие крови на руках мистера Ариаса. Отсутствие следов пороха на руках. Странное положение тела. Странная траектория выстрела. Совершенно очевидно, что мистер Ариас не мог самостоятельно причинить себе столько увечий — ушибить ногу, разбить голову, расквасить нос. Мистер Ариас не наносил себе побоев. — Салинас мрачно улыбнулся. — Мистер Ариас не клоун, чтобы совершать головокружительные сальто-мортале у себя в квартире. Не мог он как угорелый носиться по комнате, потом вытереть кровь под носом, чтобы иметь приличный вид, и застрелиться из самого неудобного положения, какое только можно себе вообразить. Не для того он назначил встречу с учительницей Елены, чтобы признаться, что передумал стреляться. И не для того планировал визит к доктору Гейтс, чтобы сохранить право выбора. Не для того сдал рубашки в прачечную, чтобы было в чем предстать на собственных похоронах. — Салинас сделал паузу и многозначительно покачал головой. — Нет, леди и джентльмены, — этот человек хотел жить; это могут подтвердить все те, кто знал его. Учительница Елены. Его мать. Психиатр, с которой Рикардо встречался не меньше сорока раз. Даже его жена, любовница Кристофера Паже.

Обернувшись, Паже увидел в глазах Терри молчаливый вызов. Однако присяжные не смотрели в ее сторону; точно зачарованные они внимали каждому слову Салинаса. Даже Кэролайн, словно отдавая дань уважения талантливому оратору, слушала, затаив дыхание.

— Таким образом, — продолжал Салинас, — мы снова возвращаемся к фигуре обвиняемого. Из напутственного слова судьи Лернера вы узнаете, что мотив не входит в состав преступления. Однако несомненно одно — у мистера Паже было несколько мотивов. Единственное, в чем можно сомневаться, — какой из этих мотивов окончательно подвигнул его на преступление: политическое фиаско, изобличение в прелюбодеянии, угроза потерять любовницу или публичная огласка неблаговидного поведения его сына, Карло, обвиняемого в покушении на совращение малолетней дочери миссис Перальты.