Кроме того, Борис Паш являлся антисемитом, что было вполне понятно для человека, видевшего «красный террор» большевистских «чрезвычаек» своими глазами. Через всю жизнь Пашковский пронес ненависть к коммунистам, троцкистам, разного рода левакам, либералам, интернационалистам и сторонникам «общечеловеческих ценностей». Его, видимо, не на шутку встревожило то обстоятельство, что среди научных светил, ковавших «ядерный меч» Америки в Лос-Аламосе, оказалось множество как явных леваков, так и лиц, скрыто симпатизирующих коммунизму. В конце 1943 г. Паш представил генералу Гровсу список из 8 физиков-теоретиков, участников «Манхэттенского проекта», которых он подозревал в тайном сотрудничестве с советской разведкой. Все они были либо евреями, либо мужьями евреек, все имели в прошлом левацкие связи и были замечены в неприкрытых симпатиях коммунизму.

Список открывал Роберт Оппенгеймер, научный руководитель «Манхэттенского проекта», женатый на коммунистке, имевший молодую любовницу-коммунистку, неоднократно допускавший просоветские высказывания и всячески опекавший ученых, придерживавшихся схожих с ним взглядов. Многих из них Гровс, кстати, лично привлек к участию в «Манхэттенском проекте».

Однако Гровс на данном этапе никак не мог отстранить от работ Оппенгеймера, которому, кстати, вполне доверял. А зря! Теперь, после публикаций воспоминаний Серго Берия, можно с полной определенностью заявить, что Борис Пашковский в своих подозрениях в адрес Оппенгеймера не ошибался: еще в 1939 г. будущий главный теоретик «Манхэттенского проекта» приезжал в Москву с предложением запустить программу по созданию ядерного оружия в СССР. Почти две недели Роберт Оппенгеймер прожил тогда в особняке Лаврентия Павловича Берия в Качаловском переулке на правах личного гостя наркома НКВД.

После того как генерал Гровс не принял предложений Паш-ковского по отстранению от сверхсекретных работ потенциальных агентов советской разведки, Борис Федорович расценил это как недоверие к нему лично. Он попросил о переводе на другую работу и работу такую получил. Поскольку он хорошо разбирался в ядерной физике, которой очень интересовался во время участия в «Манхэттенском проекте», ему поручили организацию и проведение уникальной операции «Алсос», нацеленной на сбор технической информации, техники и специалистов, имеющих отношение к ядерной программе Третьего Рейха, и перенаправление их в США для использования в рамках «Манхэттенского проекта» (строго говоря, операция «Алсос» распадалась на два мало связанных между собою этапа, один из которых реализовывался в Италии, а другой — во Франции и Германии, но для нас эти детали сейчас не представляют интереса).

Так в самом конце 1943 г. Борис Пашковский сделался главным «атомным шпионом Америки». Он создал «атомный спецназ» — армейское подразделение, ориентированное на розыск расщепляющихся материалов, их охрану и транспортировку с использованием специальных приемов и техники. К концу войны численность «группы Паша» достигла 480 чел., при этом в ее составе находились 24 ученых-ядерщика, призванных консультировать военнослужащих по специфическим вопросам обращения с ядерными материалами. В числе этих 24 физиков был уже упоминавшийся Сэмюэл Гаудсмит, назначенный в мае 1944 г. главным научным консультантом группы. Сейчас уже мало кто помнит, что этот выдающийся ученый был когда-то американским спецназовцем в самом точном значении этого слова (а не в том, как трактуют его некоторые «дятломаны», для которых спецназовец — это любой военный на лыжах и без знаков отличия на форме…).

В числе успехов «группы Паша» можно упомянуть прямо-таки феерическое «ограбление» дома Жолио-Кюри под Парижем, во время которого Борис Пашковский лично вытащил из сейфа записи знаменитого ученого. Американцы действовали под самым носом у немцев, фактически «группа Паша» опередила передовые дозоры американской армии, выдвигавшиеся к Парижу. Случилось это 24 августа 1944 г. А буквально на следующий день Борис Пашковский лично встретился с Фредериком Жолио-Кюри и попросил того сообщить американским властям всю известную ему информацию о «ядерном проекте» Третьего Рейха. Жолио-Кюри ответил на конкретные вопросы, связанные с технологическими деталями реализуемой фашистами концепции атомной бомбы, но при этом отказался предоставить какие-либо личные соображения и математические выкладки по вопросу создания «супероружия».

Жолио-Кюри не знал, что улыбчивый «русский американец» играл с ним в «кошки-мышки». На самом деле ответы французского физика уже мало интересовали Бориса Пашковского, ведь в то самое время, когда он разговаривал с Жолио-Кюри, все записи и теоретические проработки последнего по теме создания ядерного оружия уже находились в самолете, летевшем в Вашингтон.

А чуть позже «группа Паша» сумела захватить 1200 тонн обогащенной руды урана-238, наработанной немцами и заложенной в долговременные хранилища. В кратчайшие сроки Пашковский восстановил работу расположенной неподалеку фабрики металлической тары, уничтоженной налетами союзнической авиации, благодаря чему было изготовлено нужное количество бочек и урановое сырье удалось вывезти в США. Сейчас уже мало кто помнит, что первые пять американских атомных бомб были изготовлены из сырья, доставленного из Европы. Без Бориса Паша не было бы ни Хиросимы, ни Нагасаки.

«Атомный спецназ» Паша вывез в США значительную группу немецких ученых — физиков, химиков и врачей-радиологов, которые могли представлять интерес для продвижения ядерной программы Штатов. Среди вывезенных были два Нобелевских лауреата. А уже в самом конце войны — в последней декаде апреля — взвод под личным командованием Бориса Паша совершил рейд по тылам немецкой армии, имевший целью захватить радиоактивные материалы, оказавшиеся в г. Вайде, примерно в 70 км южнее Лейпцига. Линия советско-германского фронта проходила буквально в 10 км от города, и американцам грозила двоякая опасность — их могли уничтожить не только фашисты, но и советские войска. Тем не менее Паш рискнул и, прокатившись по немецким тылам в форме военнослужащего вермахта, попал в Вайде. Там его ожидало пренеприятное открытие — оказалось, что радий, который искали спецназовцы, не имеет штатной свинцовой укупорки, а значит, смертельно опасен при транспортировке. Тем не менее Пашковский не отступил и, не желая подвергать опасности подчиненных, повез 16 кубиков радия в своем «виллисе». Сумка с опасным грузом стояла подле его правого бедра и офицер получил радиоактивный ожог, след от которого остался на всю жизнь.

В этом месте уставший читатель может задаться вопросом: для чего автор рассказывает все эти подробности о малоизвестном в России американском разведчике? Какое отношение имеет сие эпическое повествование к истории девяти свердловских туристов, погибших на склоне Холат-Сяхыл в феврале 1959 г.? Самое непосредственное: автор намерен доказать, что именно воспитанники «главного атомного шпиона Америки» спустились к палатке дятловцев после 15.00 1 февраля 1959 г. и все случившееся в дальнейшем напрямую связано с целевыми установками этих людей, их физической, психологической и специальной подготовкой. Правильно понимая мотивацию и логику Бориса Пашковского, мы сможем правильно понять и побуждения убийц группы Дятлова, благодаря чему странности и несуразности случившегося получат связанное, логичное и непротиворечивое объяснение.

А пока вернемся к жизнеописанию Бориса Федоровича, благо оно таит еще немало по-настоящему интересных деталей.

В 1944 г. Пашковский познакомился с будущим президентом США Дуайтом Эйзенхауэром, главнокомандующим союзными войсками на Втором фронте. Борис Паш располагал предписанием Эйзенхауэра об оказании его группе всесторонней помощи, документ этот был обязателен к исполнению любым военнослужащим союзных войск. В 1944–1945 гг. Пашковский несколько раз встречался с Главкомом и докладывал тому о действиях своей группы. Эйзенхауэр в послевоенный период не позабыл толкового разведчика — существуют свидетельства того, что Паш в 1950-е гг. имел деловые встречи с Президентом США, несмотря на кажущуюся иерархическую пропасть между ними.