А теперь простенький вопрос, который, правда, почему-то не приходит в голову многомудрым «исследователям» с очень большим «туристическим опытом»: неужели кто-то действительно верит, что Люда Дубинина могла выручить Кривонищенко из той передряги, в какую тот угодил? Люда простодушно написала в своем дневнике, что его «пришлось выручать»… так неужели кто-то всерьез верит, что она его «выручила»? Пошла в отделение милиции, попросила отпустить «хорошего парня Юрку», а «мент поганый» оказался вовсе не поганым, а добрым и чутким, с васильковыми глазами и теплыми руками, взял — и отпустил! и денег клянчить не стал, и даже ножик финский не отобрал… Да и друзей Юрки не обшманал на предмет поиска других неразрешенных к ношению образцов холодного оружия. Кто-то верит в такое?

Верить в подобное развитие событий может только человек, потерявший всякую связь с реальностью. Потому что в России (как, впрочем, и в СССР) привод в отделение милиции протекает совсем не так. Первым делом проводится личный досмотр, чтобы задержанный не вытащил внезапно пистолет или какое-нибудь мачете и без лишних затей не «грохнул» всех, находящихся в пикете. Откупиться от милиционера в пикете можно, напасть на него и убежать — тоже, в принципе, можно, предъявить серьезный документ, который снимет все вопросы к обладателю — тоже можно, а вот просто уговорить — нельзя. Категорически. Просто потому, что там работают люди, не поддающиеся на уговоры, они кормятся с этой своей несгибаемости.

Однако у нас нет оснований не верить дневниковым записям туристов. Каждый из них описал то, чему был свидетелем, искренне полагая, что правильно понимает происходившее на вокзале. Георгия Кривонищенко действительно задержал сержант транспортной милиции и увел в помещение пикета, после чего… необъяснимым образом отпустил, попросив не шуметь и сославшись в качестве причины на пункт 3 неких правил поведения на железной дороге. Денег этот милиционер с Кривонищенко не потребовал, протокол задержания не составил, финский нож не отобрал себе на память, а лишь пожурил слегка и разве что ручку на прощание не пожал. Чудеса, да и только!

Что же все-таки кроется за этим странным инцидентом?

Автор смеет высказать догадку, что на вокзале в Серове 24 января 1959 г. произошел некий важный в рамках операции «контролируемой поставки» эпизод, замаскированный под привод Кривонищенко в помещение отделения милиции. Это странное задержание могло маскировать два важных (и различных по своим целям) действия: во-первых, Георгий втайне от своих товарищей мог сделать некий важный телефонный звонок, а во-вторых, мог получить ту самую радиоактивную одежду, которую ему предстояло передать на склоне Холат-Сяхыл. Выше было написано, что эту одежду мог доставить Александр Колеватов накануне выхода группы в поход, т. е. 22 января. Однако вполне возможно, что радиоактивные вещи попали в распоряжение группы позже — на вокзале в Серове. Ввиду их опасности для окружающих инициаторы оперативной комбинации могли принять решение передать одежду с изотопной пылью в самый последний момент, так сказать, на краю «цивилизованной Ойкумены».

Предположение о телефонном звонке, видимо, требует небольшого пояснения. С самого начала строительства железных дорог в России представители органов охраны правопорядка (жандармерия в царское время и транспортная милиция — в советское) обеспечивались независимой от других ведомств системой связи. Поначалу это был телеграф, а с конца 19 столетия — телефон. С ростом длины и разветвленности железных дорог развивались и привязанные к ним линии связи. К концу 1950-х советское Министерство путей сообщения оказалось обладателем многоуровневой системы связи, частично интегрированной с системами других ведомств, но при этом независимой от них. Отделы милиции при железных дорогах пользовались этой связью в своих целях; как это ни удивительно, практически с любой, даже самой дальней железнодорожной станции страны можно было позвонить хоть на Лубянку, хоть прямо в Кремль, причем с минимальными потерями времени. От звонившего требовалось одно — знать слово-пароль (так называемую «тропинку»), которое давало ему право получить необходимую коммутацию. Система была отработана еще в царское время, когда связь осуществлялась путем передачи телеграфных сообщений, причем конечного адресата, скрытого за ничего не говорящим условным именем, не знал никто. Система существовала десятилетиями и работала отлично, причем, заметьте, без всяких ноутбуков, интернета и IP-телефонии (впрочем, прошедшее время здесь неуместно, подобная организация связи существует и поныне).

Поэтому Кривонищенко, очутившись в помещении отделения милиции, мог потребовать соединить себя по телефону с дежурным офицером управления КГБ по Свердловску и области, а далее, пользуясь заранее сообщенной ему «тропинкой», быстро связаться с нужным сотрудником (тот мог находиться как в Свердловске, так и в Москве. Но скорее всего, Кривонищенко мог связаться с «Куратором», который, хотя и являлся офицером центрального аппарата КГБ, для подготовки операции на месте выехал в Свердловск). Если телефонный звонок был обусловлен заранее, то его ждали, и потеря времени была исключена. На все это потребовалось бы менее 3 минут, включая объяснение с сержантом милиции (кстати, сам «дежурный сержант» мог быть «ряженым» офицером КГБ, направленным в Серов для прикрытия группы на все время нахождения ее там и исключения любых недоразумений во время движения по железной дороге).

О чем мог быть этот разговор и вообще для чего он мог понадобиться? Гадать, конечно, можно, но вряд ли нужно. Поддержание связи кураторов с группой при всяком удобном случае представляется вполне разумной мерой контроля ситуации. Такой звонок не только логичен, но и желателен (хотя и не обязателен, так как группа подготовлена к работе автономно).

Следует обратить внимание на то, что инцидент с задержанием на вокзале произошел в самом начале похода, буквально после первой ночи в пути, точнее в дороге. Если бы за это время случилось нечто, ставящее под сомнение выполнимость операции, например конфликт между Дятловым и новичком в группе Золотаревым, то Комитет госбезопасности имел время для реализации запасного плана действий, который, безусловно, рассматривался. Возможно, такой план предусматривал передачу фотоаппарата от Золотарева Колеватову в случае исключения первого из группы, возможно, более хитроумные комбинации, связанные с «выключением» из операции самого Игоря Дятлова под видом случайного или даже криминального травмирования — гадать можно долго и безрезультатно. Для нас важно лишь то, что конфликта между Семеном Золотаревым и руководителем похода не произошло, ночь в поезде прошла хорошо, весело, с пением песен, и группа двигалась по маршруту пока без существенных отклонений от срока. А значит, операция «контролируемой поставки» развивалась согласно плану. О чем Георгий и сообщил в телефонном разговоре с «Куратором».

В этом месте может возникнуть вполне обоснованный вопрос: почему этот немаловажный телефонный звонок сделал Георгий Кривонищенко, а не Семен Золотарев, игравший роль руководителя операции «на месте»? Ответ прост: Золотарев не должен был вызывать негативной реакции со стороны остальных членов группы. Неизвестно, как они отнеслись бы к приводу Семена в отделение милиции, вполне возможно, что его поведение вызвало бы беспокойство, раздражение, гнев и спровоцировало бы жесткие санкции, например снятие с маршрута. Представим, что Дятлов заявил бы Золотареву: «группа не хочет с тобою идти в поход, потому что ты своим антисоциальным поведением компрометируешь нас», и как Золотарев должен был оправдываться? Между тем Георгию Кривонищенко подобные санкции не грозили — это был всеобщий любимец, которого большинство членов группы знали не один год, он был дружен с Игорем Дятловым, этот весельчак-приколист хорошо пел, играл на мандолине. Да за него все были горой! Как стало ясно из дальнейшего, никто не попрекнул Георгия дурацкой выходкой и не попенял за доставленные всей группе хлопоты. Понятно, что если бы в такую ситуацию попал малознакомый Семен Золотарев, то оценка случившегося и отношение к виновнику инцидента могли оказаться совсем иными.