Только никогда мы не любили...

Мы - мечтали. Про глаза-озера.

Неповторные мальчишеские бредни.

Мы последние с тобою фантазеры

До тоски, до берега, до смерти.

Помнишь - парк. Деревья лили тени.

Разговоры за кремнями грецких.

Помнишь - картами спокойными. И деньги

Как смычок играли скрипкой сердца.

Мы студенты. Вот семь лет знакомы

Мы с тобою. Изменилось? Каплю.

Всё равно сидим опять мы дома,

Город за окном огнится рябью.

Мы сидим. Для нас хладеет камень.

Вот оно, суровое наследство.

И тогда, почти что стариками,

Вспомним мы опять про наше детство.

Февраль 1939

Дуэль

Вороны каркали, и гаркали грачи,

Березы над весною, как врачи

В халатах узких. Пульс ручьев стучит.

Как у щенка чумного.

Закричи,

Февраль! И перекрестные лучи

Пронзят тебя. И мукам той ночи -

Над каждой строчкой бейся, - но учись.

.. .. .. .. .. .. .. .. .. .

Каждая строчка - это дуэль, -

Площадка отмерена точно.

И строчка на строчку - шинель на шинель,

И скресты двух шпаг - рифмы строчек.

И если верх - такая мысль,

За которую сжегся Коперник,

Ты не сможешь забыть, пусть в бреду приснись,

Пусть пиши без бумаги и перьев.

Май 1940?

Красный стяг

Когда я пришел, призываясь, в казарму,

Товарищ на белой стене показал

Красное знамя - от командарма,

Которое бросилось бронзой в глаза.

Простреленный стяг из багрового шелка

Нам веет степными ветрами в лицо...

Мы им покрывали в тоске, замолкнув,

Упавших на острые камни бойцов...

Бывало, быть может, с древка он снимался,

И прятал боец у себя на груди

Горячий штандарт... Но опять он взвивался

Над шедшею цепью в штыки, впереди!

И он, как костер, согревает рабочих,

Как было в повторности спасских атак...

О, дни штурмовые, студеные ночи,

Когда замерзает дыханье у рта!

И он зашумит!.. Зашумит - разовьется

Над самым последним из наших боев!

Он заревом над землей разольется,

Он - жизнь, и родная земля, и любовь!

1939

Кресты

М. Шолохову

На Кубани долго не стареют,

Грустно умирать и в сорок лет.

Много раз описанный, сереет

Медленный решетчатый рассвет.

Казаки безвестного отряда

(Рожь двадцатый раз у их могил)

Песню спели, покурили рядом,

Кое-кто себя перекрестил.

Самый молодой лежал. И ясно

Так казалось, что в пивной подвал

Наркомпрод царицынский, вглядяся,

Зубы стиснув, руку подавал.

То не стон зубов - еще нет срока.

То не ключ охранника в замке.

То не сумасшедшая сорока

На таком же взбалмошном дубке.

Да и то не сердца стук. То время

Близит срок шагами часовых.

Легче умирать, наверно, в темень.

И наверное, под плач совы.

.. .. .. .. .. .. .. .. .

Чистый двор, метенный спозаранок,

И песок, посыпанный в зигзаг.

Рукавом отерши с глаз туманок,

Выстроиться приказал казак.

И построилися две шеренги отдаль,

Соревнуясь выправкой своей.

Каждый пил реки Кубани воду,

Все - кубанских золотых кровей.

Есаул тверезый долго думал.

Три креста светились на груди.

Все молчали. Он сказал угрюмо:

"Кто с крестом на сердце - выходи".

Пленные расхристывали ворот:

"Нет, нас не разделит жизнь и смерть!

Пусть возьмет их ворон или ворог!" -

И бросали золото и медь.

И топтали крест босые ноги.

Всех ворон гром снял со всех дубков.

И плыли глазницы над дорогой

Без креста впервые казаков.

1939

Маяковский

(Последняя ночь государства Российского)

Как смертникам жить им до утренних звезд,

И тонет подвал, словно клипер.

Из мраморных столиков сдвинут помост,

И всех угощает гибель.

Вертинский ломался, как арлекин,

В ноздри вобрав кокаина,

Офицеры, припудрясь, брали Б-Е-Р-Л-И-Н,