Увидев, что я не склонен принять вызов, грубиян подергал дверь и лишний раз убедился, что она заперта. Тогда вся семейка принялась танцевать какой-то устрашающий танец. Они Скакали и кривлялись под окнами. Гавкер стащил футболку и представил на мое обозрение мощный торс, по цвету и текстуре больше всего напоминающий свиное сало. Он прыгал возле двери, демонстрировал бицепсы и тыкал в меня пальцем. Сыновья подражали отцу — плевали в окно, кричали и как петухи сталкивались грудью.

Представление длилось минут пятнадцать. Наконец мои мучители двинулись прочь, продолжая орать и Приплясывать.

Не успел я отмыть плевки с окна, как в дверях показалась Каро. Она была сильно взволнована. К ней приходили двое полицейских — расспросить об Уоррене. Кто-то видел, как неизвестный столкнул беднягу под поезд. Составили и портрет подозреваемого, но тип на фотороботе настолько отличался от меня, что Каро без тени сомнения заявила, что видит данного субъекта впервые в жизни. И все же визит ее насторожил.

— Как думаешь, они тебя подозревают? — спросил я.

— Нет.

— Ты призналась, что Уоррен тебя преследовал?

— Нет. — Каро взглянула на меня с отчетливым упреком. — С какой стати!

— Значит, им ничего не известно. Так что ты дергаешься?

— Мне не понравилось, как они на меня смотрели.

Я закрыл магазин на обед. Взявшись за руки, мы пошли прогуляться — не потому что нам хотелось гулять, а потому что это помогало мне сосредоточиться. Мы сели на скамейке возле «Вулворта» и уставились на грязный поток машин.

— Я все думаю: что бы сделал мой отец, — заговорил я.

— Я его помню, — улыбнулась Каро. — Красавец мужчина, да?

— Папа? Да ты что? Ты его ни с кем не путаешь? Он сильный, да. Надежный. Не сдается, пока не найдет выход.

— Ну и? — Каро явно имела в виду, что пора переходить к делу.

Если бы я не был правильным мальчиком из книг Ника Хорнби, я бы разбил ей лицо.

— Я собираюсь поступить, как поступил бы мой отец, — объяснил я. — Я пойду и поговорю с Гордоном — как мужчина с мужчиной. Попробую все уладить.

Каро выпрямилась и посмотрела мне в глаза. Ее цинизм куда-то испарился.

— Думаешь, получится?

— Да, — твердо сказал я. — Не важно, урод он или нет, я видел, как он на тебя смотрит. Старик тебя обожает. Я выложу всю правду: что ты боишься остаться без наследства, что ты попала в беду, но слишком гордая, чтобы признаться…

— Мне нравится, — кивнула Каро. — Хорошо сказано.

— Объясню, что дело не только в деньгах. Тебе нужна его любовь.

— Только не говори про Плохого Иисуса, — попросила она. — Скажи, что я неудачно вложила средства.

— Ладно.

— Завтра вечером.

— Почему завтра?

— Эйлин — медиум. Завтра вечером она будет общаться с духами, и папа весь вечер просидит один.

Я взял пистолет Уоррена и заткнул за пояс. Пистолет предназначался не Гордону; я собирался побеседовать со стариком, а не убивать его. Просто последние события отбили у меня охоту гулять в темноте.

Ленни утверждал, что в настоящем бою лучшая защита — это бегство. «Сейчас любой сопляк таскает нож. Даже если ты круто дерешься, кто-нибудь может зайти тебе за спину и пырнуть. Презирай себя на здоровье за бегство; это лучше, чем оставить жену вдовой, а детей — сиротами».

Теперь потребность в бегстве отпадала. Если я наткнусь на Плохого Иисуса (или он наткнется на меня), у меня будет верный ответ на его высокомерные штучки. Самый убедительный ответ.

Позади кто-то шел. Я решил проверить — вдруг за мной следят? — и проскользнул за ворота с вывеской «Коммивояжерам вход запрещен». Я подождал в саду, пока незнакомец пройдет. Это оказался старик — седой старик в плаще и с тростью в руках.

В двадцать минут девятогоя уже звонил Гордону в дверь. Ночь выдалась ветреная, деревья гнулись и стонали. Казалось, ветер нес запах денег из богатых домов. У соседнего подъезда приветливо горели яркие огни. Раздался шум колес, потом — слова приветствия. Кто-то приехал в гости на ужин. Открылась дверь дорогушей машины (о, у моих машин двери открывались совсем не так). Послышался женский смех, и веселые голоса затихли вдали.

Я наконец понял, почему Каро так бесилась. Ее отец был при деньгах. Дом, конечно, не мог сравниться, скажем, с резиденцией Джаггера, но Гордону определенно не приходилось экономить. Отпрыски богатых родителей жили на содержании в модно обставленных резиденциях, а единственная дочь Гордона ударилась в аферу, чтобы хоть как-то выбраться из дыры и отдать долги.

Гордон не отвечал, так что я навалился на звонок и издал типичный звонок в стиле хэллоуиновских попрошаек. В коридоре послышалось шарканье. Затем — тишина, словно кто-то прислушивался.

— Кто там? — спросил высокий женоподобный голос.

— Марк, — как можно веселее ответил я. — Друг Каролины. Мы к вам заходили на днях.

Снова тишина, словно Гордон мне поверил, но раздумывал, стоит ли надрываться и открывать мне дверь.

— Что тебе надо?

— Да так, решил зайти по-дружески.

— С какой стати?

— Из самых теплых побуждений.

Раздалось кряхтение. В замке повернулся ключ, дверь отворилась, и я увидел Гордона в халате и тапочках. Голые лодыжки сияли белизной, из-под халата высовывалась отвратительная зеленоватая пижама. Для человека, который по уши увяз в дерьме, Гордон был настроен довольно враждебно. Увидев, что я ничего не принес к столу, он попятился, склонив голову набок.

— Слушай, я хотел одну передачу посмотреть, так что ты не вовремя.

— А что, записать ее нельзя?

— Видишь ли, нет. Я поставил запись на другом канале.

— Передача во сколько?

— В девять.

— Вот видите, у нас еще сорок минут.

— Знаю, но я хотел кофе выпить и газету найти…

— Что, на это уйдет сорок минут? Гордон неожиданно рассмеялся:

— Конечно, нет. Ну и ловкач ты! — Он отступил, впуская меня в дом. Похоже, в голове у него сложился определенный план. — Кофе я могу прямо сейчас сделать, чтобы не тратить время.

Я проследовал за хозяином на кухню. В гостиной орал телевизор. Гордон принялся увлеченно хлопотать вокруг чайника, но неожиданно присел на табуретку и замер, тяжело дыша.

— Вы как? — забеспокоился я.

Он отмахнулся, показывая, что дышать ему в данный момент важнее, чем отвечать на вопросы.

— Понимаете, — перешел я к делу, — у Каро нет денег, и она боится, что ваш брак повлияет на ее будущее.

Гордон с улыбкой кивнул, и я уж было решил, что мое убийственное обаяние действует. Увы, я ошибался.

— Неужели, — усмехнулся Гордон. — Так-так. Что же она сама мне не сказала?

— Она слишком гордая. Вы же знаете, как бывает. Сначала молчат о простых вещах, а потом все становится сложнее и сложнее — об этом уже и не расскажешь.

Гордон смотрел на меня, как на идиота. В чем-то он, наверное, был прав.

— Послушай, Родни, — заговорил он, подняв указательный палец.

— Я не Родни. Гордон меня не слышал.

— Ты думаешь, я круто обошелся с дочерью. Бьюсь о заклад, она не говорила о вкладе на ее имя.

— Не говорила.

— Когда Каролина появилась на свет, мы сделали специальный вклад. Каждый год добавляли тысячи четыре, точно не помню. Когда ей исполнился двадцать один год, она получила деньги в свое распоряжение. Восемьдесят пять тысяч фунтов. Можно купить квартиру или даже дом… У нее в то время была приличная работа, так что Каролине было по силам выплачивать закладную.

И что же она сделала? Ушла с работы, совершила кругосветное путешествие, купила машину и спустила деньги на шмотки. Через полгода денежек и след простыл. Ты можешь сказать, что трата денег — личное дело моей дочери. Согласен. Но тогда мои деньги — исключительно мое дело.

Рассказ меня удивил, хотя я постарался не подать виду.

— Допустим. Признаю, Каролина поступила неправильно. Однако подумайте сами, кто в двадцать один год поступит иначе? Что мы знаем о жизни в этом возрасте?.. Не понимаю, к чему вы клоните.