— И эту милую фьеррину Вы, уважаемая, призывали спасти? По — моему, она в состоянии сама о себе позаботиться.
Васса заскрипела зубами. Она в сумасшедшей круговерти пыталась найти выход из ситуации… выбежала на улицу и, приметив респектабельного герра, который мог бы вмешаться в свару, при этом не раскрыв личины Иласа, разыграла перед ним целый спектакль. Исполнение роли отчаявшийся компаньонки, чью госпожу того и гляди снасильничают, было настолько пронзительно — гениальным и шокирующе — коротким, что многие аферистки удавились бы от зависти.
Герр проникся состраданием не столько к старухе — компаньонке и ее подопечной, сколько к размеру приданого, о коем не упустила упомянуть Васса. Новоявленный герой ринулся на помощь попавшей в затруднительное положение девице, аки легендарный Эрлан — драконобрец (во всяком случае мотив наживы у них с рыцарем из баллад был одинаков). Проникнув же в центр толчеи спаситель, право слово, не сразу понял, кто из двоих нуждается в его помощи больше: лежащий навзничь здоровяк, имевший знакомство со щелоком и мочалкой последний раз в грудничковом возрасте или расхристанного вида красотка, поправляющая подол.
Его комментарий ситуации, вырвавшийся непроизвольно, заставил Вассу действовать и думать с утроенной изворотливостью.
— Что Вы, милейший. Моей малышке просто чудом повезло! Что может противопоставить хрупкая невинная девушка этому? — лицедейка ткнула в лежащего пальцем, вовремя скрюченным в характерный старушечий жест. — Пощечину, да и только! А то, что он споткнулся и сам, упавши, ударился — не иначе как Хоганово провидение.
Пылающий праведным гневом взгляд ссутулившейся старухи, ее речь, переполненная материнских интонаций родительницы, переживающей за свое дитятко, заставили многих любителей быстрой халявы, находящихся в подпитии, усомниться в увиденном.
Единственное: призванный спаситель был трезв и его слова Вассы не убедили. Герр мог поклясться на Хогановой плащанице, что видел профессиональный блок, вроде еще и джек был…
Меж тем лицедейка, видя колебания мужчины, начала с достопочтимым герром свой бой без правил. В оном победили женские слезы. Капли влаги сумели достигнуть цели: надавить на качество, коим должен обладать (или хотя бы быть в курсе, что оное существует) каждый герр: стремлением помочь фьерре в сохранении репутации в затруднительной ситуации.
— Я так рада, — запричитала лицедейка, промокая абсолютно сухие глаза (дабы сомнений не было — старушка рыдает от счастья), — что Вы решились спасти мою дорогую Урсулу, вызволив ее из этого гнезда похоти и разврата… — и заглянув снизу вверх так, чтобы поймать взгляд новоявленного героя, проникновенно произнесла: — Вы ведь не позволите свершится надругательству, не позволите, чтобы невинная, знатная и благородная фьеррина пожертвовала честью, не сумев отбиться от приставаний…
В подтверждение ее слов двери еще раз распахнулись, явив на этот раз честному (и не очень) собранию троицу в серых кафтанах. Маришек, узрев наконец‑то рыжеволосую бестию, ставшую причиной его внезапно нахлынувших чувств, заорал на весь зал:
— Моя дааарагая! А вот я тебя и поймал! — и с этими словами ринулся в сторону Иласа.
Блондин, увидев вблизи, что это не дознаватели, а всего — навсего пьянь, от которой и убегать‑то было в принципе незачем, сжал кулаки. Нехорошо прищурившись, глянул на лицедейку. Васса и сама, донельзя злая на этих выпивох, готова была их придушить. Но, если игра начата, негоже 'менять лицо' посередине партии, а посему, не выходя из роли, она со старушечьим ворчанием в голосе произнесла:
— Герр, ну сделайте же уже что‑нибудь! Они сейчас всем скопом надругаются над моей крошкой.
Спаситель, видя, что 'скоп' едва стоит на ногах и опасности (в отличие от нокаутированного здоровяка) не представляет, решил‑таки геройски вызволить фьеррину из щекотливой ситуации.
Толпа, которая была охоча до зрелища боев, но уже слегка пресытившаяся традиционными поединками в кругу, где лишь двое мужиков мутузят друг друга за деньги, с энтузиазмом приняла новый вариант расклада: один благородный против троих из рабочего квартала. В отличие от единоборства Иласа со здоровяком, прошедшего в считанные вздохи, на этих 'бойцов' ушлые букмекеры ставки собрать успели. Кто‑то из зрителей считал, что трое пьяных это больше, чем один трезвый, кто‑то, что хороший хук вырубает лучше кружки самогона. Мнения разделились практически поровну.
Спаситель, в отличие от прелестной фьеррины Урсулы, богатым боевым опытом не обладал, а потому уклонившись от одного, схлопотал по уху от второго.
Илас, заинтересованно глядя на сие действо, произнес:
— Раньше не понимал, что в этом такого. А сейчас… в этом что‑то есть… когда за твою честь дерутся мужчины…
Васса, которая в последнее время приобрела обширный опыт в вопросе: 'когда пора делать ноги', тихонько, пока никто не заметил, начала оттягивать Иласа к выходу. Новая драка была в разы интереснее, поэтому на этот раз препятствий они на пути не встретили.
Покинув столь познавательное и милое заведение, лицедейка отряхнулась, по — хозяйски повернув Иласа к себе спиной, поправила на нем платье со шнуровкой, и выдохнула:
— Слышал выражение: 'Бегу, значит, живу!' Поэтому, чтобы выжить, нам сейчас с тобой надо убежать!
— Куда? — Илас озирался по сторонам.
— У меня есть вариант, — произнес знакомый Вассе голос, как и его обладатель, цепко схвативший лицедейку за руку.
Стоянка, где залитые угли двух кострищ уже не шипели, но еще и не подернулись поземкой. Здесь путеводная нить вертелась сбитым мотком. Словно заяц, что зимой петляет по поляне, запутывая след: то сдваивая его, то вновь разделяя. Дознаватель не раз разгадывал подобные головоломки, безошибочно вновь беря верное направление, но в этот раз холоднокровие и выдержка дали сбой. Сердце отбивало бешенный ритм, словно задалось целью отдробить самую звонкую и быструю чечетку. Тревога вкупе с усталостью. Опасение потерять…
Эрден и сам не мог понять: чем так зацепила его эта девчонка? Она не относилась ни к одной из двух, любимых мужчинами всех времен, категорий: ни тихая скромница (таких предпочитают брать в жены — они удобны), ни смелая блудница (а с этими интересно, феерично, посему чаще им достается роль любовниц).
Вассария не была красавицей в классическом понимании, да и манеры порою оставляли желать лучшего. Да и примером послушной добродетели, что так старательно на каждой проповеди восхваляли хогановы служители, она явно не была. К манящим своей порочностью, обещающим ласки, и тем привлекательным для мужчин, фьеррам лицедейка тоже не относилась.
Хитра, изворотлива, практична, и не пытается скрыть того — вот это да. Порою смела до безрассудства, порывиста, если действует сердцем, не головой.
Эрден усмехнулся. Таких, как эта девушка, он, пожалуй, в своей жизни еще не встречал. Она была настоящей. От макушки до пят. Даже там, в трактире, когда обжуливала коренного. Играла. Но эта игра — без пустоты и шуршащей обертки фальши. Она жила, дышала, тем, кем была в тот момент.
Дознаватель на следующий день, прокрутив в мыслях пару раз сцену первого их нечаянного знакомства понял: как бы не везло в карты разбитной девице, а чтобы обыграть катал, нужно самому быть шулером. И, следовательно, спектакль, разыгранный Вассой как по нотам — не что иное, как попытка спасти незадачливого драгуна, проигравшегося до портков и родовой подвески. Смелый, безрассудный в свой искренности порыв — редкость. Этой своей 'настоящейстью', отсутствием лжи, даже когда врала, она и покорила Эрдена. Потому и не стал он отбрыкиваться от супружеского ярлыка, когда на приеме у герра Бертрана Вассарии понадобилась помощь.
Сейчас мужчина корил себя за то, что поддался доводам отца: дескать, с девушкой не случится ничего дурного за стенами монастыря. А как только ее вывезут из ворот обители Баяны — карету тут же перехватят свои люди… 'Перехватили, догнали и еще раз перехватили, чтоб их!' — в сердцах думал Эрден.